— Ух ты! — не сдержалась она. — Какие у тебя красивые шмотки. Мама не позволяет мне ничего такого. У меня только вот…

Она расстегнула молнию на сумке и вытащила оттуда несколько кримпленовых домашних платьев мрачных цветов. Не шикарно, конечно, но вполне приемлемо.

— Хорошо, — сказала я так, будто собиралась оказать ей неоценимую услугу, — я с тобой поменяюсь.

Клодия выпучила глаза.

— Взаправду? — воскликнула она.

— Взаправду, — подтвердила я.

Мы быстренько переоделись. Клодия была примерно вдвое крупнее меня, но я потуже затянула поясок на платье, и получилось весьма недурно. Во всяком случае, пристойно, чего нельзя было сказать о штанах, в которые пыталась влезть Клодия. Они были тянущиеся, но не сильно (лайкры тогда еще не изобрели); ткань натянулась и приобрела совсем уж ядовитый оттенок. Снизу, сверху и даже по бокам штанов, как головы Гидры, выпирали комки плоти и сражались друг с другом за свободное пространство.

— Восхитительно, — сказала я.

Потом я отправилась на поиски удобств, а Клодия поплелась следом. Туалетная комната на нашей палубе предназначалась для обитателей всех восемнадцати кают, и перед ней уже выстроилась длинная очередь загрустивших пассажиров. И это еще до вспышки дизентерии.

Столовая третьего класса тоже оказалась не такой, как на фотографии в проспекте. Стены выкрашены тошнотворной зеленой краской, а вместо люстр — длинные лампы дневного света. Позолоченные деревянные стулья с розовой бархатной обивкой полагались только пассажирам первого класса; у нас стояли деревянные скамейки, как в школьном буфете. Пахло неприятно: топленым салом, пищевыми отходами и зеленью. В дальнем конце столовой, на камбузе, неприятною вида повар готовил обед. Он бросил быстрый взгляд на Клодию в похабных белых брюках и продолжил что-то шинковать.

Уровень сервиса повысился, когда мы поднялись на следующую палубу. Коридоры второго класса были свежевыкрашены и ярко освещены. Окна столовой выходили на сверкающее море, а стойка самообслуживания отсутствовала — были официанты. На верхней палубе — и того шикарнее. Мягкие красные ковры, бархатные шторы, зеркала, люстры и всякие сверкающие бронзовые безделушки. Мы прижались носами к стеклу капитанского ресторана и узрели хрустальные бокалы, парчовые скатерти, свежие цветы и фрукты.

— Посторонись! — услышали мы чей-то голос и виновато отошли, а мужчина в форменной одежде и белых перчатках кусочком мягкой ткани вытер стекло в том месте, где только что были наши носы.

И мы, крадучись, двинулись дальше — любоваться прекрасной гостиной, парикмахерскими и магазинами. Там была модная лавка, торговавшая бикини и панамами, газетный киоск и сувенирный магазинчик с миниатюрными копиями «Святой Доменики» и яркими русскими матрешками. Еще мы набрели на казино, ночной клуб и зал развлечений, где вскоре должны были показывать новую захватывающую программу.

Вид загорелых леди в декольтированных платьях и джентльменов в летних костюмах поразил Клодию так сильно, как их самих потряс ее внешний вид. Я не стала дожидаться, когда стюард вышвырнет нас, и увела соседку на солнечную палубу.

Ах, каким же красивым было море! Так и хотелось в него нырнуть. Я никогда не видела столь сочного синего цвета, а яркое солнце украшало поверхность воды золотистыми кругами. Я любовалась этой красотой, выпрыгивавшими из воды дельфинами и косяками летучих рыб, выделывавших всевозможные кульбиты.

Когда Клодия озвучила свое желание поиграть в серсо, я испытала огромное облегчение и в одиночестве отправилась на поиски свободного шезлонга. Она меня утомила. К своему ужасу я поняла, что нам придется на время стать неразлучной парочкой. Конечно, это глупо, но я чувствовала себя ответственной за Клодию, хотя мне и хотелось от нее избавиться. Еще не хватало провести все пять дней круиза, опекая случайную знакомую.

Я погрузилась в шезлонг, расслабилась и закрыла глаза. Легкий морской бриз оставлял соленый привкус на губах и трепал волосы. Солнце пригревало лицо, и я впервые порадовалась тому, что пустилась в путешествие. Может, от этого будет хоть какая-нибудь польза. По крайней мере, меня ждут новые впечатления. Я сбросила с ног туфли и собралась немного поспать.

Вдруг справа от меня возникло какое-то движение, и глаза пришлось открыть. Оказалось, что некий толстый коротышка в матросском костюме решил устроиться именно в соседнем кресле, хотя на палубе было штук пятьдесят свободных шезлонгов.

Некоторое время я наблюдала за тем, как он усаживается в кресле, и представляла, что вот сейчас он почувствует на себе мой взгляд, обернется, и я сурово нахмурюсь. Но он не обернулся. Он устраивался поудобнее. Положил руки на деревянные подлокотники и задвинул тело так глубоко в шезлонг, что голые мясистые колени оказались над самым его носом. Потом он вдруг передумал, вытянул ноги и стал барахтаться в шезлонге, как рыба в воде, шлепая ногами по палубе. Обут он был в детские сандалии с перепонкой и пряжкой на боку. Обычно мальчиками покупают коричневые, но бывают еще синие и красные, на резиновой подошве. У толстяка были синие. Потом он выдвинулся вперед, выпрямил спину и вытянул руки. Шурупы шезлонга протестующе скрипели, и я надеялась, что кресло рухнет. Но оно не рухнуло. А когда мне показалось, будто толстяк наконец угомонился, он вдруг забрался в шезлонг с ногами и свернулся калачиком.

Псих какой-то. Может, их тут целая группа. Руководство компании вполне могло продавать билеты организациям, чтобы заполнить места.

Рядом с шезлонгом толстяка стоял огромный черный чемодан, размером почти с хозяина. Выглядел он зловеще. Пожалуй, именно в таких убийцы прячут труп жертвы, предварительно разрубив его топором. Трупов я не боялась, но топор — другое дело. Меня бросило в дрожь.

Я хотела было встать, но упрямство победило, и я осталась. В конце концов, это мое место. Я пришла первая. Поэтому я отвернулась от него и стала смотреть вперед. Если он вдруг встанет, я буду наготове. Во время этой короткой передышки прибежала плачущая Клодия. Видимо, морской воздух нанес непоправимый ущерб тонкому механизму ее руки: дважды его ни с того ни с сего заклинило. В первый раз рука не отцепилась от перил, и Клодия долго с ней возилась, удивляясь тому, что я не пришла ей на помощь. Во второй раз ее с трудом удалось отодрать от зубного протеза некоего джентльмена, и был страшный скандал Клодия была зверски искусана и собиралась попросить корабельного врача сделать ей прививку против бешенства — на всякий случай. Теперь она не представляла себе, как сможет снова сунуться в первый класс. И дело не в том, что Клодия сожалела о случившемся, просто все стюарды первого класса получили описание ее внешности и строгое указание ее туда не пускать.

Клодия пребывала в расстроенных чувствах, и нам пришлось пойти в каюту, чтобы смазать маслом подвижные части механизма ее руки. К тому же, мне хотелось уйти подальше от толстого моряка, который, без сомнения, внимательно прислушивался к нашему разговору.

В ту ночь, когда погасили свет, мы лежали на койках, и я рассказывала Клодии, как выиграла этот круиз.

— Вот это да! — воскликнула она. — А я вот никогда ничего не выигрывала.

Тогда я спросила ее, как она оказалась на борту «Святой Доменики». И потеряла дар речи, когда выяснилось, что эта поездка — подарок мамы на сорокалетие Клодии Я-то думала, она младше меня! Как получилось, что я взяла на себя роль няньки по отношению к женщине, которая вдвое старше? Забавно… Вот Фьямма посмеется!

— Не может быть, чтобы тебе было сорок лет, Клодия, — сказала я, перегнувшись через край верхней полки. — Ты не выглядишь на свой возраст.

— Ах, — смутилась она, — ты говоришь такие приятные вещи…

Мы немного помолчали, и я тем временем обдумывала план спасения. Если ей сорок, может и сама о себе позаботиться.

— Открою тебе еще один маленький секрет, — раздался снизу голос Клодии. — Мама отправила меня в круиз, чтобы я подыскала себе муженька. А я не хочу.