А тамъ хто побываетъ, тотъ таких раскошей вЪкъ свой не забываетъ. Конецъ.
ПОВЕСТЬ О ФОМЕ И ЕРЕМЕ
В некоем было месте жили были два брата Фома да Ерема, за един человек, лицем они единаки, а приметами разны:
Ерема был крив, а Фома з бельмом,
Ерема был плешив, а Фома шелудив.
После отца их было за ними помесье, незнамо в коем уезде:
У Еремы деревня, у Фомы сельцо,
деревня пуста, а сельцо без людей. Свой у них был покой и просторен —
у Еремы клеть, у Фомы изба.
Клеть пуста, а в ызбе никово. Ерема с Фомою торговые люди, стали они за товаром сидеть:
Ерема за реткой, Фома за капустой.
Славно они живут, слатко пьют и едят, не п... Захотелось им, двум братом, позавтракати, вышли они на базар погулять.
Ерема сел в лавку, а Фома на прилавок.
Долго они сидят, ничего не едят; люди ядят, а они, аки оглядни, глядят, зевают да вздыхают, да усы потирают. И вставши они друг другу челом, я не ведомо о чом.
На Ереме зипун, на Фоме кафтан,
На Ереме шапка, на Фоме калпак,
Ерема в лаптях, Фома в поршнях,
у Еремы мошна, у Фомы калита.
Захотелось им, двум братом, к обедне итти:
Ерема вшел в церковь, Фома в олтарь,
Ерема крестится, Фома кланяется,
Ерема стал на крылос, Фома на другой,
Ерема запел, а Фома завопил.
И вышел к ним лихой понамарь, стал у них на молебен просить:
Ерема в мошну, Фома в калиту,
у Еремы в мошне пусто, у Фомы ничего.
И тот понамарь осердился на них:
Ерему в шею, Фому в толчки,
Ерема в двери, Фома в окно,
Ерема ушел, а Фома убежал.
Отбегши они да оглянутся и сами они друг другу говорят: «Чево нам бояться, заодно мы бежим».
у Еремы были гусли, у Фомы орган.
Разгладя они усы да на пир пошли. Стали они пивцо попивать:
Ерема наливает и Фома подает,
сколько пьют, а болше на землю льют, чужаго добра не берегут.
Ерема играет, а Фома напевает,
на Ерему да на Фому осердилися в пиру.
Ерему дубиной, Фому рычагом,
Ерему бьют в плешь, а Фому в е...
Ерема кричит, а Фома верещит:
«Государи соседи, не выдайте».
Ерема ушел, Фома убежал,
Ерема в овин, а Фома под овин.
Захотелось им, двум братом, за охотою походить:
Ерема с сетми, а Фома с теняты.
Ерема за зайцы, Фома за лисицы,
Ерема кричит, а Фома болше зычит,
Ерема хватает, Фома перенимает,
сами они друг другу говорят: «Брате Фома, много ли поймал?». Фома говорит: «Чево поймать, коли нет ничево».
Ерема стал, а Фома устал,
Ерема не видал, а Фома не усмотрил.
И видили их лихие мужики. Ерема с Фомою испугалися их —
Ерема ушел в рожь, а Фома в ячмень,
Ерема припал, а Фома пригорнул,
Ерему сыскали, Фому нашли,
Ерему кнутом, Фому батогом,
Ерему бьют по спине, а Фому по бокам,
Ерема ушел, а Фома убежал.
Встречу им трои сани бегут:
Ерема задел, а Фома зацепил,
Ерему бьют по ушам, Фому по глазам.
Ерема ушел к реке, а Фома на реку.
Захотелось им, двум братом, уточок побить, взяли они себе по палочке:
Ерема броском, а Фома шибком,
Ерема не попал, а Фома не ушиб.
Сами они друг другу говорят: «Брате Фома, не добре тереби». Фома говорит: «Чево теребить, коли нет ничево».
Захотелось им, двум братом, рыбки половить:
Ерема сел в лодку, Фома в ботник.
Лодка утла, а ботник безо дна:
Ерема поплыл, а Фома не отстал.
И как будут они среди быстрыя реки, наехали на них лихие бурлаки:
Ерему толкнули, Фому выбросили,
Ерема упал в воду, Фома на дно —
оба упрямы, со дна не бывали. И как будут им третины, выплыли они на крутой бережок, сходились их смотрить многие люди:
Ерема был крив, а Фома з бельмом,
Ерема был плешив, а Фома шелудив,
брюхаты, пузаты, велми бородаты, лицем оба ровны, некто их блядий сын един добывал.
Служба кабаку
Месяца китовраса в нелепый день, иже в неподобных кабака шалнаго, нареченнаго во иноческом чину Курехи, и иже с ним страдавших три еже высокоумных самобратных по плоти хупа-вых Гомзина, Омельяна и Алафии, буявых губителей [христианских. Празднество в неподобных местех на кабаках, где, когда, кто с верою изволит праздновати трех слепителей вина и пива и меда, христианских лупителей и человеческих разумов пусто-творцев].
На малей вечерни поблаговестим в малые чарки, таже позвоним в полведришки пивишка, таже стихиры в меншей заклад в перстни, и в ногавицы и в рукавицы, и в штаны и в портки.
Глас пустошний подобен вседневному обнажению.
Запев: Да уповает пропойца на корчме испити лохом, а иное и своему достанетца.
В три дня очистился еси донага, яко же есть написано: пьяницы царьствия божия не наследят. Без воды на суше тонет; был со всем, а стал ни с чем. Перстни, человече, на руке мешают, ногавицы тяжело носить, портки на пиво меняет; пьеш з басы, а проспишся с позоры, воротишь в густую, всякому велишь пити, а на завтреи и самому будет просити, проспишся — хватишся.
Стих: И той избавит тя донага от всего платья, пропил на кабаке с увечьем.
Три дни испил еси, безо всего [имения стал еси], доспе мя еси похмельный болезни и похмелья. На три дни купил еси, рукоделие заложил еси, и около кабака часто ходити извыкл еси, и гледети прилежно ис чужих рук извыкл еси. Гледение лихое пуще прошенья бывает.
Стих: Хвалят пропойцу, как у него в руках видят.
Бубенная стукота созывает пьющих на шалное дуровство, велит нам нищеты ярем восприяти, глаголет винопиицам: приидете, возвеселимся, вмале сотворим с плечь возношение платью нашему, па вине пропивание, се бо нам свет приносит наготы, а гладу время приближается.
Стих: Яко утвердися на кабаке пьючи, голым г... сажу с полатей мести вовеки.
Кто ли, пропився донага, не помянет тебя, кабаче непо-требне? Како ли кто не воздохнет: во многая времена собираемо богатство, а во един час все погибе? Каеты много, а воротить нелзе. Кто ли про тебя не молвит, кабаче непотребне, да ли-шитца не мотчи?
Слава и ныне сипавая с позоры.
Приидете, вси-искуснии человеци и благонарочитии в разуме, почюдимся таковаго пития науке. Исперва неволею нудими бывают от родителей своих или от другов своих ближних, сегодни и позавтрее от болезни похмелныя нудят неволею пити, и мало-помалу и сами гораздни станем пити и людей станем учити, а как научимся пива пити, и не мотчи ся и лишити. В прежние времена, как мы не умели пива пити, всяк зовет и на дом ходят, и мы пе ходим, и в том гнев живет от другов своих. А ныне где и не зовут, и мы идем своим папрасньством. Хош и оговорят, а мы терпим, глухой клобук на себя наложим. Се довлеет нам, братие, отбегати, яко ото лва, снедающа человека. Тому почудимся, в мале часе, како изчезе мудрость, иступи же нагота, и безумием наполнихся, видящим на смех, а себе с пропою на великую срамоту. Тем же злословим тя, кабаче непотребне, бесо-ванию наставниче.
На стиховне стихиры, подобен: Дом пустеет.
Дом потешен, голодом изнавешан, робята пищать, ести хотят, а мы право божимся, что и сами не етчи ложимся.
Стих: Многи скорби с похмелья живучи бывают.
Полати кабацкие, приимете пропойцу! Нагие, веселитеся, се бо вам подражатель явися, голоду терпитель.
Стих: Пьяница, яко теля наго, процвете убожеством.
Днесь пьян бывает и богат вельми, а как проспитца — перекусить нечего, с сорому чужую сторону спознавает.
Слава и ныне. Отецкому сыну суровому. Отецкой сын суровой роспотешил еси, с ярыжными спознался и на полатях в саже повалялся, взявши кошел и под окны пошел.
И протчее всеобычное пьем по добыткам, во што верят. Таже нагота или босота и отпуст по обычаю ж и многое падение бывает, ронянию шапкам.
На велицеи вечерни позвоним во все платье, пред обедом изопьем ковша по три вина, таже глаголем пустотную кафизму, что прибрело. Таже на ризы пропивание, понесем ис погреба болшии ведра вина. Таже стихиры на все платье вина донага, вседневно скорби воздыханием.
