— Превосходно. Превосходно. Быстро же они теперь взрослеют, года не проходит без новичков. Кто это на сей раз?

Гонец назвал код галактики и внутригалактические координаты планеты.

— Да-да, — проговорил Нарон. — Я знаю этот мир. Гладким почерком вписал он имя планеты в первую книгу и перенес его во вторую, по традиции использовав то наименование, под которым планета была известна большей части своих обитателей. Он написал: Earth.

— Эти юные создания поставили рекорд, — сказал он. — Никто другой не проходил путь от зарождения разума до зрелости с такой быстротой. Надеюсь, здесь нет ошибки?

— Нет, сэр, — сказал гонец.

— Они получили термоядерную энергию, не так ли?

— Да, сэр.

— Ведь это — главный критерий, — Нарон усмехнулся. — Скоро их корабли начнут разведку пространства и вступят в контакт с Федерацией.

— Дело в том, Единственный Великий, — неохотно проговорил гонец, — что, по сообщениям Наблюдателей, они еще не проникли в пространство.

— Как? — изумился Нарон. — Так-таки и не проникли? Даже на уровне космических станций?

— Пока нет, сэр.

— Но если у них есть термоядерная энергия, где они проводят испытания и мирные взрывы?

— На своей планете, сэр.

Нарон выпрямился во весь свой двадцатифутовый рост и загремел:

— На своей планете?!

— Да, сэр.

Нарон медленно вытащил свой стилос и перечеркнул последнюю запись в малой книге. Такого прежде не бывало, но ведь Нарон был очень мудр и, подобно любому другому жителю Галактики, мог видеть неизбежное.

— Глупые ослы, — пробормотал он.

Боюсь, это еще один рассказ с моралью. Но, видите ли, когда и США, и СССР разработали термоядерную бомбу, ядерная опасность возросла, и мне опять стало горько.

В конце 1957 года в моей жизни произошел новый поворот. Все разворачивалось так.

Когда Уолкер, Бойд и я писали учебник все мы свободно тратили на него свое рабочее время (хотя, естественно, немало труда было положено по вечерам и в выходные). То было учебное пособие и часть нашей работы.

Когда я писал книгу «Вещества жизни», то тоже считал, что работаю над учебным пособием, и без всяких угрызений совести тратил на это свои преподавательские часы. И над другими подобными книгами я тоже трудился в рабочее время[7]. К концу 1957 года я таким способом написал семь научно-популярных книг.

Однако за это время сочувствующий мне декан Джеймс Фолкнер и сочувствующий начальник отдела Бархем С. Уокер ушли со своих должностей, а их места заняли другие люди — смотревшие на меня без сочувствия.

Новый декан мою деятельность не одобрял, и, полагаю, в чем-то он был прав. Работая над книгами, я полностью забросил исследования, а декан считал, что репутация факультета зависит именно от уровня проводимых там исследований. До какой-то степени это верно, но верно не всегда, например в моем случае.

У нас с деканом состоялся разговор, и я изложил свою точку зрения откровенно и прямо, как всегда учил меня молчаливый отец.

— Сэр, — сказал я, — как писатель я личность выдающаяся, и блеск моих книг заливает отраженным светом и наш факультет. Но как исследователь, однако, я всего лишь способный, и если без чего может обойтись медицинский факультет Бостонского университета, так это без очередною просто способною исследователя.

Пожалуй, мне следовало бы вести себя более дипломатично, потому что мои слова положили конец дискуссии. Меня вычеркнули из платежной ведомости, и весенний семестр 1958 года оказался последним семестром моей преподавательской карьеры, длившейся девять лет.

Но это меня не особенно тревожило. За преподавательскую зарплату я не держался, потому что даже после двух повышений она составила лишь шесть с половиной тысяч в год, а уже тогда писательством я зарабатывал гораздо больше.

Не тревожила меня и утрата возможности проводить исследования; я их и так уже забросил. Что же касается преподавания, то мои научно-популярные книги (и даже фантастика) превратились в такую форму преподавания, которая приносила мне гораздо большее удовлетворение, чем чтение лекций на узкую тему. Я даже не опасался утратить личностный контакт между лектором и слушателем, потому что с 1950 года стал еще и профессиональным лектором и начал получать за лекции немалые гонорары.

Однако декан намеревался лишить меня и должности, а затем и вовсе вышвырнуть с факультета. Такое я не мог допустить. Я напомнил декану, что, поскольку в 1955 году стал адъюнкт-профессором, то имею право занимать свою должность, а он не имеет права лишить меня этого титула без веских оснований. Наша схватка продолжалась два года, и я ее выиграл. Я сохранил свой титул, и сохраняю его до сих пор — я и сейчас адъюнкт-профессор биохимии медицинского факультета Бостонского университета.

Более тою, сейчас на факультете такое положение всех устраивает. Декан в конце концов ушел на пенсию и умер. (На самом-то деле он не был плохим человеком; мы просто не сошлись взглядами.) И, чтобы не создавать у вас ложного впечатления, позвольте заявить, что, за исключением краткого периода разногласий с одним или двумя людьми, факультет и все ею сотрудники всегда были ко мне очень добры.

Я и сейчас там не преподаю и не числюсь в платежной ведомости, но я сам сделал такой выбор. Меня неоднократно приглашали вернуться, но я всякий раз объяснял, почему не могу этою сделать. По просьбе факультета я иногда читаю там лекции, а 19 мая 1974 года я зачитал приветствие выпускникам — так что, как видите, все хорошо.

Тем не менее, когда у меня появилось мною свободною времени, я решил посвятить ею написанию научно-популярных книг, в которые я влюбился полностью и безнадежно.

Вспомните также, что 4 октября 1957 года на орбиту был запущен первый спутник, и это вызвало во всем мире такое возбуждение, что мне страстно захотелось писать о науке и популяризировать ее. Более тою, у издателей также пробудился небывалый интерес к науке, так что не успел я и глазом моргнуть, как обнаружил, что связан таким количеством всевозможных проектов, что время на крупные фантастические произведения стало выкраивать трудно и даже невозможно. Увы, подобная ситуация сохраняется и поныне.

Учтите, я вовсе не отказался от фантастики. Не было года, когда я не написал бы хоть что-нибудь, пусть даже пару коротких рассказов. И 14 января 1958 года, когда я собирался начать свой последний семестр, а последствия принятою решения еще не дошли до меня полностью, я написал этот рассказ для Боба Миллса и его (увы) недолю прожившего журнала «Венчер» Он был опубликован в мае 1958 года.

Хотя он и был симулакрум[8], однако быстро сообразил, почему люди не торопятся с переговорами. Давно отказавшись от надежды овладеть реальной сущностью энергии, они теперь поджидают его в своей убогой скорлупке, окруженной белым пламенем защитного поля, в нескольких десятках километров над поверхностью Земли.

— Нам понятны ваши нерешительность и сомнения, — мягко говорил симулакрум с окладистой золотой бородой и широко расставленными темно-оранжевыми глазами, — нам остается только уверять вас, что мы не причиним вам никакого вреда. Мы можем представить веские доказательства, что наша древняя раса обитает на кольце вокруг звезды спектрального класса GO, так что ваше Солнце излучает слишком мало энергии для нас, а ваши планеты слишком массивны и не подходят для нашей расы.

Представитель Земли (который был Министром по делам науки и по поручению Правительства выполнял функции полномочного Представителя Земли на переговорах с инопланетянами) возразил: