— Они использовали наши эмоции, чтобы управлять нами, — негромко сказал Чаунс, словно вгоняя слово за словом в упрямый мозг своего собеседника. — Они заставили нас поверить, что атомные двигатели вышли из строя, чтобы мы приземлились на одной из их планет — какой именно, значения не имело, думается мне. Они внушили нам, будто мы держим в руках ценнейшие приборы, чтобы мы обязательно помчались на вторую планету.

— Кто эти «они»? — простонал Смит. — Хвосты или змеюки? Или и те и другие?

— Не те и не другие, — ответил Чаунс. — А растения. — Растения? Цветки?!

— Разумеется. Мы видели, что два разных вида животных ухаживают за растениями одного вида. Поскольку мы сами животные, то и предположили, что хозяева планет — животные. Но, собственно, с какой стати? Ведь всю выгоду получают растения.

— Мы тоже ухаживаем за растениями на Земле, Чаунс.

— Но мы эти растения едим.

— А может, эти животные тоже их едят?

— Скажем, я знаю, что они их не едят, — возразил Чаунс. — Нами они управляли очень умело. Вспомните, как я искал для посадки бесплодную площадку.

— Я такой потребности не испытывал.

— У пульта стояли не вы, а потому они вами не интересовались. И вспомните, мы не заметили пыльцы, хотя были обсыпаны ею, и продолжали не замечать, пока не высадились на второй планете. А тогда по приказу стряхнули ее.

— Ничего более невозможного я и представить себе не могу.

— Почему невозможного? Мы не связываем интеллект с растениями, потому что у них нет нервной системы. Но у этих она, вероятно, есть. Вспомните бутоны на стеблях. Ну, и растения неподвижны. Но это им не мешает, если у них развились парапсихологические способности и они подчиняют себе животных, обладающих способностью двигаться. Их окружают заботой, удобряют, поливают, опыляют и так далее. Животные преданно ухаживают за растениями и счастливы, потому что им внушают ощущение счастья.

— Мне вас жаль, — глухо произнес Смит. — Если вы попробуете рассказать эту сказочку на Земле, то… Мне вас жаль.

— У меня нет никаких иллюзий, — пробормотал Чаунс. — И все же… Я обязан предупредить Землю. Вы видели, что они делают с животными.

— По-вашему, превращают в рабов?

— Хуже того. Либо хвостатые, либо змееподобные, либо и те и другие наверняка когда-то находились на достаточно высоком уровне развития и совершали космические полеты. Иначе растения не могли бы оказаться на обеих планетах. Но стоило растениям развить пси-фактор, как всему этому пришел конец. Возможно, эти растения были мутантами. Животные на стадии овладевания атомом становятся опасными. А потому их заставили забыть и превратили в то, что мы видели. Черт побери, Смит! Эти растения — самое опасное, что только есть во Вселенной. Землю необходимо предупредить о них, ведь и другие земляне могут посетить это скопление.

Смит засмеялся:

— Знаете, вы попали пальцем в небо. Если эти растения действительно подчинили нас себе, почему они отпустили нас, не воспрепятствовали нам предупредить других?

Чаунс запнулся.

— Не знаю, — наконец выдавил он. Смит успокоился.

— На минуту, готов признаться, я было вам поверил. Чаунс энергично потер затылок. Почему их отпустили?

И, если на то пошло, почему он испытывает такое непреодолимое стремление как можно скорее предупредить Землю об опасности, с которой земляне вряд ли соприкоснутся раньше чем через тысячу лет?

Он отчаянно напрягал мысли, и что-то забрезжило. Чаунс попытался нащупать смутную идею, но она ускользнула. На мгновение он с отчаянием подумал, что ее словно вытолкнули из его мозга, но затем и это ощущение пропало.

Он знал только, что корабль должен двигаться с предельной скоростью, что им необходимо торопиться.

И вот после неисчислимых лет вновь сложились необходимые условия. Протоспоры двух разнопланетных разновидностей материнского растения встретились, смешались, вместе проникли в одежду, волосы и корабль новых животных. И почти сразу же образовались гибридные споры. Только им была дана способность потенциально приспособиться к условиям новой планеты.

Теперь споры тихо ждали на корабле, который вместе с существами, чье сознание находилось в плену последнего импульса материнского растения, мчал их на предельной скорости к новому спелому миру, где свободно движущиеся твари будут заботливо предупреждать все их нужды.

Споры ждали с растительным терпением (всепобеждающим терпением, о каком понятия не имеет ни одно животное), ждали прибытия на новый мир — каждая по-своему исследователь.

Рассказы, вошедшие в эту книгу, далеко не все включались в какие-либо антологии. Я их и отбирал по этому принципу, как, в частности, настаивало издательство «Даблдэй». Однако «По-своему исследователь» дважды публиковался в сборниках — его брали Джудит Меррил в 1957 году и Вик Гидалия в 1973-м.

Но ведь это не так уж и много. Некоторые мои рассказы публиковались снова и снова. Мой рассказец «Как им было весело» перепечаттывался по меньшей мере сорок два раза со времени своего выхода в свет в 1951 году, а сейчас готовится к печати в еще восьми местах. Причем возможно, что он публиковался и чаще, хотя в моей библиотеке он фигурирует только в сорока двух изданиях. Если хотите, можете прочесть его в книге «На Земле достаточно места» («Даблдэй», 1957). Это издание входит в число сорока двух.

Редакторы вечно придумывают всякие трюки. И порой их жертвой становлюсь я.

Четырнадцатого ноября 1956 года в редакции «Инфинити Сайенс Фикшн» я беседовал с его издателем Ларри Шоу. Мы хорошо ладили (не хотелось бы, чтобы это прозвучало, словно исключение; я вообще хорошо лажу практически со всеми), и я имел обыкновение навещать Ларри, когда судьба заносила меня в Нью-Йорк.

В этот день его осенила идея: он даст мне заглавие для рассказа — наименее вдохновляющее, какое только сумеет придумать, — а я напишу без проволочек рассказ, исходя из заглавия. Потом предложит то же заглавие двум другим писателям, и они сделают то же.

Я опасливо спросил: а какое заглавие? И он ответил:

— «Пустота».

— «Пустота»? — переспросил я.

— «Пустота», — кивнул он.

Ну, я подумал-подумал и написал нижеследующий рассказ под заглавием «Пустота!» (с восклицательным знаком). Рэндолл Гаррет написал «Пустота?» с вопросительным знаком, а Харлан Эллисон написал «Пустота» вообще без знака препинания.

— Положительно, — сказал Огест Пойнтдекстер, — существует такая вещь как необоримая гордыня. Греки называли ее «хубрис» и считали вызовом богам, за которым всегда следует «ате» — воздаяние. — Он неуверенно протер свои бледно-голубые глаза.

— Очень мило! — раздраженно отозвался доктор Эдвард Баррон. — Но какое отношение это имеет к тому, что сказал я? — Лоб у него был высокий, перерезанный горизонтальными складками, которые глубоко наморщивались, когда он презрительно поднимал брови.

— Самое прямое, — ответил Пойнтдекстер. — Создание машины времени уже само по себе вызов судьбе. А вы еще усугубляете его своей безапелляционной уверенностью. Откуда у вас убеждение, будто ваша машина способна действовать на протяжении всего времени, исключая самую возможность парадокса?

— А я и не знал, что вы суеверны, — заметил Баррон. — Все очень просто: машина времени — такая же машина, как всякая другая, и кощунственна она ровно настолько же. Математически она аналогична лифту, поднимающемуся и опускающемуся в шахте. Так почему же это может грозить воздаянием?

— Лифт не чреват парадоксами, — энергично возразил Пойнтдекстер. — Спускаясь с пятого этажа на четвертый, вы не можете убить собственного деда в его детстве.