Белые фигуры были смяты и откинуты пешечной лавиной, и король, брошенный на произвол судьбы, остался один в томительном ожидании неизбежного нашествия черных пехотинцев, продолжавших рваться вперед. Когда партия откладывалась, Петросян записал ход, которым черный конь приносил себя в жертву, но зато при этом уходила из боя единственная белая пешка, которая как фиговый листок прикрывала наготу своего короля. Оказавшись лицом к лицу с вражеской цепью, король белых объявил о своей капитуляции…
Седьмая партия произвела сильное впечатление глубиной, цельностью, естественным и логическим сплетением стратегии и тактики.
Сам Петросян оценил ее впоследствии как лучшую в матче.
— Она демонстрирует мои творческие воззрения: ограничение возможностей соперника, стратегия игры на всей доске, окружение и постепенное сжимание кольца вокруг неприятельского короля.
В то же время седьмая встреча послужила Спасскому серьезным предупреждением. Уже по этой партии он мог, наверное, понять, что у него нет скрытых дополнительных ресурсов в тактическом единоборстве, как до матча мог думать он сам и как думали многие другие.
— Вас считают крупнейшим стратегом, а этот матч показал, что вы блестяще владеете тактикой. Не явилось ли это главным сюрпризом матча? — спросили потом Петросяна журналисты.
— Лично я никогда себя плохим тактиком не считал, — последовал ответ, скромный, сдержанный, но до краев полный затаенной гордости. Второе «я» Петросяна было очень довольно собой.
Как показали дальнейшие события, Спасский не внял предостережению. Да и в самом деле, из-за одной партии трудно было, наверное, покончить с радужными иллюзиями, тем более что их разделяло много весьма компетентных эрудитов!
Прежде чем расстаться с седьмой партией, мы должны еще задуматься над тем, почему Петросян записал ход, которым он жертвовал коня? Ведь были у него и другие, более спокойные, возможности завершить партию тем же результатом?
Вопрос этот вовсе не такой малозначительный, как может показаться на первый взгляд. И после матча я задал его чемпиону мира.
— Жертва коня была самым энергичным, самым решительным, и, стало быть, самым лучшим продолжением, — последовал ответ.
— А эффект? — продолжал допытываться я. — Не было ли тут затаенного желания сыграть не только решительно, но еще и красиво?
Говоря это, я прекрасно отдавал себе отчет в том, что жертва коня была довольно очевидна и не могла составлять предмет гордости для чемпиона мира, но все же это был записываемый ход, а в таких случаях опытные шахматисты стараются избегать обязывающих решений.
Петросян не колеблясь отверг это предположение. Нет, нет, это не для него! Просто позиция требовала хода конем, и он, как всегда, сыграл «по позиции».
Помню, я был разочарован таким ответом. Мне казалось тогда, как кажется и сейчас, что Петросян был не вполне искренен. Что там ни говорите, а эффектный ход, даже если он способен восхитить не первые ряды партнера, а галерку, все равно должен доставлять артисту некое, может быть даже не столь уж малое, удовольствие.
Второе «я» Петросяна, тщательно им скрываемое, живущее где-то за ширмой, — не оно ли побудило его пожертвовать коня? И не постеснявшись ли потом этого своего романтического порыва (как стесняется иногда ученый признаться в том, что втайне пописывает стишки), он холодно отказался от водивших его рукою чувств, приписав заслугу только трезвому рассудку?..
Шахматные болельщики настолько поднаторели в матчах на первенство мира, что характер следующей встречи многим был ясен заранее. Игра шла в полупустом зале, и партия действительно быстро закончилась вничью. И не удивительно: Спасскому надо было «пережить» поражение, стряхнуть с себя гнетущие эмоции, а Петросян, особенно при перевесе в счете, был вполне удовлетворен еще одной половинкой очка.
И девятая партия, хотя поначалу казалось, что чемпион мира испытывает трудности, быстро завершилась миром. А потом пришла десятая партия, после которой стало ясно, что если претендент уповал на тактику, то это был серьезный просчет.
В этой партии Спасский впервые применил староиндийскую защиту, что достаточно ясно говорило о его агрессивных настроениях. Дебют был разыгран, как говорится, по известным образцам, но затем чемпион мира неосторожным 15-м ходом позволил претенденту завязать опасные тактические осложнения.
Казалось, вот оно — Спасский избрал острую защиту и навязал осторожному противнику тактическое сражение, то есть осуществил, по мнению многих, оптимальный, чтобы не сказать идеальный, вариант. Но — странное дело! — как только в борьбу вмешалась тактика, Спасский допускает просчет, Петросян тут же одним-двумя ударами перехватывает инициативу, да еще при этом жертвует ладью за слона!
Спасский, который только что сейчас владел инициативой и собирался диктовать противнику свою волю, вдруг обнаружил, что ему надо немедленно переходить к обороне. Эта молниеносная смена декораций выводит его из равновесия, и, растерявшись, Спасский уже не может трезво и хладнокровно взвесить последствия своей оплошности и постараться свести их к минимуму. Мысленно терзая себя за промах, он тут же допускает еще одну ошибку.
Шахматы в таких случаях бывают глухи и бесчувственны. Гордый полководец, который вел победоносное сражение, позволил себе на мгновение оглянуться по сторонам, ослабить внимание, и вот уже его армия панически спасается бегством, преследуемая торжествующим врагом.
Спасский не просто проиграл десятую партию — он был разгромлен. Петросян пожертвовал вторую ладью, на этот раз за коня, а потом позиция словно нарочно доставила ему редкое удовольствие — возможность пожертвовать и ферзя. И он, конечно, пользуется этой возможностью, потому что это и самый красивый, и самый быстрый путь к цели. На 30-м ходу Спасский остановил часы.
Это было уже второе серьезное предупреждение, но и оно еще не вразумило Спасского…
А Петросян? Как ликовало вместе с болельщиками его второе «я»! Как гордился зашифрованный до поры до времени Петросян-тактик тем, что наконец-то он смог выйти из небытия и непререкаемо заявить о своем существовании, да еще в какой момент и по какому важному поводу!
Этот, другой, Петросян радовался и еще одному обстоятельству. Помните, как перед началом матча Петросян гордо отверг психологию («А победит тот, кто будет играть сильнее. Просто сильнее, понимаете?..»)? Так вот, в десятой партии он победил потому, что оказался сильнее не только в тактике, но и в психологии.
После матча, продолжая отстаивать принципиальную правоту своих взглядов, Петросян скажет, что, по его мнению, «немало вреда принес поднятый на щит так называемый психологический, интуитивный стиль в шахматах, где объективная оценка нередко подменяется неясными, чисто спортивными моментами».
Это было слишком строго сказано. Потому что поправка на ветер — это была поправка на интуитивный стиль. Потому что и классический стиль вовсе не отвергает «неясные», а если говорить точнее — психологические моменты.
Именно такой «момент» и повлиял на ход десятой партии. Петросян перехватил инициативу как раз потому, что поставил противнику психологическую западню. Дело в том, что после того как двинулась вперед черная пешка королевского фланга, Петросян должен был взять ее — либо своей пешкой, либо ладьей. Позиция требовала взять пешку ладьей — объективно это было сильнее, и Петросян, принципиальный сторонник строго классического стиля, должен был сыграть именно так.
Но ведь не зря же была сделана поправка на ветер! Петросян отлично видел состояние Спасского, его нетерпеливое стремление скорее сквитать счет. И он интуитивно почувствовал, что на взятие пешкой Спасский, скорее всего, сделает выпад слоном, выпад, который внешне выглядит таким агрессивным, но в действительности из-за тактического контрудара явится ошибкой.
Париж стоит обедни! — Петросян сделал ход пешкой, и дальше все произошло именно так, как он предполагал. Это было торжество не только его тактики, но и психологии, это было, если хотите, торжество интуитивного стиля. Вот как иногда все запутывается и перепутывается в шахматах!
