Партнеры ждали Таля действительно несколько другие. Финал XXIV чемпионата отличался исключительно сильным составом: Бронштейн, Керес, Петросян, Спасский, Тайманов, Болеславский, Корчной, Толуш, Холмов, Фурман, Аронин, Антошин, Нежметдинов. Когорта могучих гроссмейстеров и мастеров могла навести панику на кого угодно. Вдобавок, финал проходил в Москве. Столичные любители шахмат были наслышаны о Тале, но у них еще не было случая воочию увидеть его «в деле».

Словом, были кое-какие основания для волнений. Но Таль находился под впечатлением тбилисского финиша, от его неуверенности осталось только воспоминание, и он твердо решил показать в Москве все, на что способен.

Каждый вечер зал Центрального дома культуры железнодорожников был полон. Одной из главных приманок был двадцатилетний рижский мастер. Таль, который всегда плохо стартовал, на этот раз сделал бурный рывок — четыре победы в четырех турах! Он приехал в Москву охваченный желанием играть и теперь дал себе волю.

Таль всегда беззаветно любил играть, а теперь, когда он вышел на большую дорогу, страсть к шахматной игре в нем клокотала. Незадолго до турнира он вечером прогуливался с Кобленцем по рижским улицам. Когда они нагулялись, Кобленц сказал, внушительно глядя Мише в глаза:

— Ну, а теперь спать.

Таль кивнул головой:

— Конечно! Не на танцы же идти.

Успокоенный тренер вернулся домой. Но спустя час раздался звонок — встревоженная мать спрашивала, где же Миша: он до сих пор не вернулся домой.

Кобленц отправился на поиски. По дороге зашел в шахматный клуб, но там происходил молниеносный турнир шашистов, и, значит, Таля быть не могло. Уже собираясь уходить, Кобленц вдруг обратил внимание на странное поведение нескольких парней, которые, столпившись возле одного столика, явно старались почему-то загородить играющих. В душу Кобленца закралось подозрение. Он решительно пробрался через заслон и… да, да, Миша виновато глядел на него, смущенно улыбаясь. Пусть не в шахматы — хоть в шашки, он все равно готов был поиграть…

Первой его жертвой в чемпионате оказался мастер Аронсон. В голландской защите Аронсон белыми спокойно разыграл дебют. При «правильной» игре Таль получал равную позицию. Но он предпринял антипозиционный маневр и полностью уступил противнику инициативу на ферзевом фланге. Зато партия вступила в полосу комбинационных штормов, где пиратская фелюга Таля оказалась более ловкой и маневренной, чем солидный и медлительный корабль Аронсона. Напутав, Аронсон в безнадежном положении просрочил время.

Второй противник был куда серьезнее — гроссмейстер Тайманов. Таль знал, что его противник иногда чрезмерно увлекается своими замыслами и не обращает особого внимания на замыслы партнера. Значит, лучшее средство против него — тактические удары. При первом удобном случае он поставил ловушку и сам удивился, как легко позволил Тайманов заманить себя в расставленные сети.

К Бронштейну Таль всегда питал самые почтительные чувства. Он считал этого выдающегося шахматиста одним из своих учителей, восхищался многими его партиями. Но ведь за доской авторитетов для Таля не существовало!

И все же до начала партии он склонен был держать курс на ничью.

— Чего тебе лезть? — говорил ему осторожный Кобленц. — Имеешь два очка из двух, так какой же смысл рисковать, тем более с Бронштейном?

До начала партии Таль готов был внимать благоразумным советам. Но когда пускались часы и им овладевал азарт боя, голос рассудка замолкал и предварительные решения летели к черту. Так случилось и в этот раз. Словом, Таль подчинился своему темпераменту, и ему не пришлось пожалеть об этом.

Три очка из трех! Он — единоличный лидер турнира! Будет о чем поговорить по телефону с домашними! Но отец с матерью не знали, радоваться им или огорчаться: слишком большие успехи Миши слегка их пугали.

— Главное, не теряй голову, не зазнавайся, — говорил ему озабоченно доктор.

Но триумф старта продолжался. В четвертом туре Таль красиво выиграл у Банника. В острой позиции Банник провоцировал Таля двинуть центральную пешку, на что следовала эффектная комбинация. Ловушка? Великолепно! Но давайте посмотрим, что будет дальше. Внимательно анализируя возникавшую позицию, — Таль наткнулся на ход, начисто опровергавший комбинацию. Произошло обычное: он увидел дальше, чем его соперник.

И пешка отважно двинулась вперед. Остальные ходы были сделаны обоими противниками без раздумья — оба верили в непогрешимость своих расчетов. Сначала, когда зрители еще не разгадали коварства, по рядам пронесся возбужденный шепот:

— Таль попался!

Но вот улегся пороховой дым, и позиция Банника предстала в обломках.

В первый день турнира столик, за которым играл Таль, стоял в третьем, последнем от зрителей, ряду. При всем своем самолюбии юноша понимал, что право на первый ряд еще не заслужил. Теперь, как лидер, он играл в первом ряду. Это было приятно, но вскоре он почувствовал, что с ним играют как с лидером, то есть особенно старательно и решительно. Банник был последней радостью старта. Дальше начались невзгоды.

С Корчным он сделал ничью, и это было совсем не плохо: с этим мастером контратаки он еще никогда не имел успеха. Но затем пришла очередь Нежметдинова, который прекрасно провел партию, вынудил Таля пассивно защищаться и заслуженно победил.

В следующих шести турах Таль сделал пять ничьих и одну партию проиграл. Это дало повод комментаторам упрекнуть Таля в том, что он не обладает нужной стойкостью и болезненно воспринимает поражения, а также в том, что игра его страдает неровностью. Второй упрек был справедлив, хотя и трудно, право, ждать стабильной игры от мастера, талант которого бродит, как молодое вино. Первое же замечание нуждается в коррективах.

Таль в середине турнира и в самом деле играл намного хуже, и действительно это в большой степени объяснялось деморализацией. Но наступила она не после проигрыша Нежметдинову, а после ничьей в партии с Антошиным.

Кобленц вспоминает, что когда перед партией он повел Мишу прогуляться, тот не мог скрыть своего нетерпения.

— Как медленно тянется время, — нервничал Таль, — скорее бы начать.

Накануне Таль был разбит Нежметдиновым, и ему не терпелось «отыграться».

Талю удалось получить очень активную позицию, как раз такую, в которой он наиболее опасен. И атака не заставила себя ждать. Таль пожертвовал пешку, потом ладью за легкую фигуру. Запахло матовыми угрозами. Таль рассчитал вариант с жертвой двух коней, но мата не находил. Уже в пресс-бюро был найден форсированный вариант, уже и зрители загудели, увидев продолжение, ведущее к быстрой победе, а Таль все сидел, склонившись за доской. Мата он так и не нашел. Это было ужасно обидно. Сумей он завершить комбинацию, и партия могла быть одной из лучших в турнире. Скрепя сердце Таль пошел на другое продолжение, у Антошина нашлась защита, и партнеры вскоре заключили мир.

Когда Таль зашел в комнату участников, кое-кто ему сказал:

— А знаешь, Миша, ты ведь мог дать мат.

— Нет!

— Нет? А вот посмотри.

И ему показали не очень сложный вариант, который действительно вел к мату. Но его ждало еще одно горькое разочарование. Уже ночью, лежа в постели, он вдруг нашел более короткую и более красивую матовую комбинацию.

В таких, редких, правда, случаях, когда Талю изменяет его самый надежный инструмент — комбинационное зрение, он всегда испытывает состояние подавленности. Это легко понять. Именно безошибочное комбинационное зрение позволяет Талю запутывать игру, предпринимать сложнейшие маневры, чувствовать уверенность в любых позициях. И вот в партии с Антошиным он заблудился в комбинационном лабиринте, там, куда сам завлек своего противника.

Таль расстроился и на какое-то время потерял верность удара. Все же после одиннадцатого тура он с семью очками делил второе-шестое места с Бронштейном, Петросяном, Спасским и Холмовым. Впереди, с перевесом в пол-очка, был Толуш, игравший в этом турнире необычайно свежо, изобретательно, эффектно.