Наше положение было крайне тяжелым. И мы были очень удивлены, что советские бойцы не предприняли контратаку. Она оказалась бы гибельной для нас. Но русские, слава Богу, не могли знать об этом.
Узнав, что штурмовые группы врага атаковали левый фланг, мы отступили к крайним домам деревни. В моем отделении, состоявшем из двенадцати бойцов, осталось всего шесть. Для оборонных позиций я выбрал небольшой фермерский дом с подвалом и сгоревшим сараем. В подвале хватало места, чтобы в нем могли одновременно спать двое бойцов, в то время как четверо остальных дежурили возле окон, стекла которых давно были выбиты. Однако в течение последующих дней нам практически не пришлось отоспаться, поскольку русские снова и снова штурмовали наши позиции. Они не давали нам ни малейшей передышки. В этих обстоятельствах нам оставалось лишь посылать связных в соседние группы, чтобы узнать об общей боевой ситуации и в очередной раз напомнить, что у нас практически не осталось боеприпасов и провианта.
На третью ночь нашего пребывания в фермерском доме к нам неожиданно прибыли долгожданные боеприпасы с провиантом. Все это привез к нам мой верный друг Георг Хас, казначей роты. Он приехал к нам на санях, запряженных изнуренной крестьянской лошадью. Найти нас Георгу удалось, ориентируясь на горящие дома и канонаду, доносившуюся с фронта. Впрочем, опасность путешествия не остановила его. Он был бывалым бойцом, который сам получил ранение в 1942 году, и с ним был товарищ, также прежде раненный на поле боя. И они, двигаясь по бездорожью заснеженных полей, приехали к нам!
Артподдержку нам пришлось ждать ничуть не меньше, чем боеприпасы. Но зато потом в направлении врага прямо над нашими головами полетели тяжелые 88-миллиметровые снаряды артиллерийской батареи Трудовой службы рейха, размещавшейся в непосредственной близости от наших позиций. Артиллеристы, среди которых почти все были очень молодыми рядовыми, знали свое дело и оказали нам значительную помощь. Мы наблюдали, как в небо взмывали огромные фонтаны земли и отлетали в стороны вырванные с корнем деревья. Каждый орудийный выстрел поражал свою цель. У мальчиков-артиллеристов было очень ограниченное количество боеприпасов, но они использовали его наилучшим образом. Неподалеку от наших позиций стоял высокий и узкий дом, в котором наводчик вражеской артиллерии чувствовал себя, как дома. Однако артиллеристам потребовалось совсем немного времени, чтобы вычислить его, и дом был уничтожен вместе с наводчиком.
Работа немецкой артиллерии вызывала у нас бурю эмоций. Однако судьбе было угодно, чтобы среди каждодневной рутины боев у нас возникли еще и эмоции несколько другого рода. И мне суждено было оказаться в очень смешном положении, хотя в этом и не было никакой моей вины.
Начну с того, что нам приходилось справлять свои естественные потребности на заднем дворе нашей временной «крепости», поскольку туалет, находившийся в ней, был уничтожен снарядами. Таким образом, подобное сооружение для нас заменяла находившаяся за домом канава, которая была скрыта от прямого огня противника. Но здесь надо сказать, что опытные бойцы, долго сражавшиеся на передовой, по свисту снаряда способны определить, что он летит в их направлении и что они оказались в зоне огня противника. Благодаря этому умению они могут успеть запрыгнуть в укрытие. Одна беда: когда, находясь на заднем дворе, я понял, что снаряд летит в меня, единственным доступным мне укрытием была та самая канава, превратившаяся в выгребную яму. Прыгнув туда, я спас себе жизнь, но на несколько дней приобрел аромат, который отнюдь не напоминал запах фиалок. К сожалению, на тот момент у меня не было запасной униформы. Мои товарищи сначала смеялись, но потом стали избегать меня, как зачумленного. И лишь некоторое время спустя, когда растаял снег, я смог сменить свою зимнюю униформу и возобновить нормальное общение с товарищами.
Однако вернусь к боям за Пейскервиц. Окружающий пейзаж изменялся каждые сутки: устилавший землю белый снег сначала стал серым, а потом почва превратилась в вязкое болото. С неба падал сырой снег. Все это делало невозможной доставку провианта, но мы утешали себя тем, что пустой желудок лучше, чем пулевое отверстие в нем. Чтобы избежать последнего, переползать от позиции к позиции нам приходилось по вязкой грязи. Но иного выбора у нас не было, поскольку русские вовсе не собирались давать нам передышки. Серый дым над пепелищем Пейскервица не пропускал лучи слабого зимнего солнца. А наши павшие товарищи так и оставались лежать там же, где они погибли. Мы были предельно изнурены, наши глаза были красными от бессонницы, но нам приходилось продолжать дежурить возле выбитых окон дома, ставшего нашей крепостью. Замерзая в холодном влажном воздухе, мы невольно начинали дремать. У нас не оставалось воли, чтобы запретить себе это. Молодые, еще не знавшие бритвы лица моих товарищей осунулись. Униформа больше не грела нас. А все вокруг было серым. И когда наступал вечер, никто из нас, глядя на горизонт, не мог различить, где кончается серая земля и начинается такое же серое небо. Впрочем, именно этот цвет и соответствовал нашему боевому духу в те дни.
Наш товарищ Сцибулла, попавший в нашу часть из Верхней Силезии, немного понимал по-польски и по- русски. Благодаря этому, он каждый день рассказывал нам о перемещениях красноармейцев, поскольку их войска находились в непосредственной близости от нас и до нас отчетливо доносились громкие приказы их командиров. Таким образом, мы нередко знали, когда нам следует быть начеку. Очень часто среди фраз, которые нам переводил Сцибулла, присутствовали такие выражения, как «еб твою мать» и другая площадная брань. Также нередко они насмешливо кричали нам: «Идите сюда, комрады!»
Тем не менее вскоре нас по-настоящему взбудоражили вовсе не крики русских, а лязг гусениц их танка, шедшего на нас от берега реки. Грохот гусениц нарастал, как и громкий рев танкового мотора. Разведывательный отряд доложил, что это тяжелый танк «Иосиф Сталин».[17] Его появление могло сделать наше положение катастрофическим, поскольку, кроме панцерфаустов, у нас не было другого противотанкового оружия. Ситуацию спас шарфюрер Гарри Кехлер, опытнейший фронтовик, который решился взвалить решение этой проблемы на свои плечи. Под прикрытием огня моего отделения он подобрался к русскому танку на расстояние всего тридцати метров и сделал по нему два выстрела из панцерфауста. В результате сдетонировал боекомплект танка. Его башня открылась, из нее повалил черный дым и показались языки пламени. Этот танк мог уничтожить все мое отделение, если бы Кехлер не справился со своей задачей. Но теперь стальной гигант был повержен. А наш отважный шарфюрер, подобно Давиду, победившему Голиафа, получил свою награду. В тот же день он был представлен к Железному Кресту 1-го класса. Все происшедшее чрезвычайно подняло наш боевой дух. Мы все гордились в те дни, что нам удалось хоть на время остановить наступление русских на запад, которое они хотели развить от Одера. И мы сумели это сделать, несмотря на их огромное превосходство в численности и в материальной части.
Одновременно с тем, как мы, 11-я рота, удерживали позиции в Пейскервице, другая часть нашего полка сжимала и пыталась устранить другой плацдарм Красной Армии поблизости от деревни. Генерал вермахта Ганс фон Альфен, занимавший должность коменданта крепости Бреслау, и сменивший его на этом посту генерал Герман Нихофф впоследствии писали о событиях тех дней: «Устранение плацдармов около Пейскервица было успешно осуществлено 8 февраля наиболее организованным полком гарнизона — полком СС „Бесслейн“, несмотря на то что многочисленные предшествующие попытки осуществить это потерпели неудачу. Отвага, проявляемая войсками, и достигаемые ими результаты всегда проистекают из известных бойцам примеров мужества и умелых действий на поле боя. Таким образом, успех в Пейскервице получил и сохраняет символическое значение. Благодаря ему, не только полк „Бесслейн“, но и весь гарнизон Бреслау обрел веру в себя, в своих товарищей и командиров. А без этой веры мы не смогли бы выжить».
