Пункт первой медицинской помощи я обнаружил в небольшой деревянной церкви. Как было видно снаружи, она осталась совершенно невредимой за время боя. Зато внутри церковь оказалась полностью разоренной. Коммунисты использовали ее как складское помещение для местного колхоза. Внутри нее уже не было большинства церковных атрибутов, а окна были заколочены досками. Это в очередной раз убедило меня в грубости и бездушии сталинского режима. Тем не менее судьбе было угодно распорядиться так, чтобы теперь в этом оскверненном храме оказались наши раненые, которые, как никто другой, молили Бога о помощи.
Заняв деревню, мы обеспечили себе более-менее комфортные условия жизни на время, пока держали в ней оборону. Уцелевшие дома, в которых остались хотя бы крыша и четыре стены, теперь служили нам убежищем от страшного холода. Понеся огромные потери, мы не думали, да и не могли думать о дальнейшем преследовании врага. Мы были счастливы уже тем, что смогли выполнить задание, и надеялись, что нам удастся как можно дольше удерживать позиции в этой деревне. Единственное, мы не могли позволить себе такой роскоши, как сон. Противник вовсе не был настроен дать нам хоть небольшую передышку и, очевидно, даже подтянул резервы. Этот вывод напрашивался, судя по тому, что плотность пехотного огня, который русские вели по нам, вскоре резко возросла. Его интенсивность немного снижалась только в ночное время.
Наше положение не было обнадеживающим. Резервов у нас не было, и рассчитывать на чью-то огневую поддержку мы также не могли. Основные силы нашего полка находились слишком далеко от нас, и у них также на счету был каждый боец. Подобный расклад не обещал ничего хорошего. Однако нас радовало хотя бы наличие крыши над головой и стен, защищавших от русской непогоды. Мы собирались держаться до последнего.
Тем не менее мы все почувствовали огромное облегчение, когда через несколько дней получили из полка приказ об отступлении. Основанием для этого приказа стали сведения, полученные в ходе допросов пленных, а также разведданные патрулей, говорившие о том, что силы врага выдвигаются на наше направление вместе с резервными войсками, следом за которыми движутся танки. Противостоять такой огромной массе войск не мог не только наш батальон в его тогдашнем состоянии, но и более многочисленное формирование. Русские контратаковали силами, значительно превосходящими наши, и останься мы в деревне, наша часть была бы неминуемо уничтожена.
На рассвете мы тайно подготовились к отходу и бесшумно покинули деревню, захват которой имел такое важное стратегическое значение. Отступая, мы надеялись, что иваны не станут преследовать нас, но при этом опасались подобного развития событий. Наши опасения, по счастью, оказались напрасными. Бойцы Красной Армии точно так же, как и мы, страдали от свирепого холода. Соответственно, они были рады сменить открытые позиции в лесу на теплые деревенские дома, которые мы оставляли позади, и не спешили снова на мороз.
Зато вместо них нас преследовали огромные стаи черных ворон. Эти птицы были беспокойными и шумными. Они летали у нас над самыми головами и кричали так, что иногда казалось, будто они насмехаются над нами. Когда на пути нам встретился березовый перелесок, эти птицы уселись на заснеженные ветви и все разом начали оглушительно каркать. Конечно, это все вызывало мрачные предчувствия. На своем участке в центре Восточного фронта мы не могли ничего сделать, чтобы остановить продвижение контратакующей Красной Армии. Нам оставалось только отступать и ждать перелома ситуации.
Праздник Рождества уже был на исходе, когда мы не без грустной иронии желали друг другу: «Счастливого Рождества!» Сочельник наступил и прошел почти не замеченным нами. За суматохой боевых действий нам оказалось просто не до него. Рождественскую ночь, ночь «мира на земле и добра ко всем людям», мы провели на позициях, осаждаемых врагом. И эта ночь казалась нам бесконечной. Она была наполнена смертью, болью, голодом и пробирающим до костей холодом. Наши домашние в это время наверняка сидели в тепле вокруг рождественской ели. А наша жизнь теперь была абсолютно иной. К концу года мы совершенно увязли в трясине войны, отнимавшей у нас все человеческие радости. Но мы должны были продолжать сражаться. Был ли у нас иной выбор? Могли ли мы позволить Сталину пройти маршем в сердце Европы? Нет, мы должны были сделать все, чтобы помешать этому!
Жили мы в этот период в большом блиндаже, находившемся у самой передовой. Он был рассчитан на двенадцать человек, и в нем мы могли даже стоять в полный рост. Выход из блиндажа вел прямо в траншеи. При этом наш блиндаж был достаточно безопасен, и мы могли бояться только прямого попадания в него. Крыша блиндажа была сделана из положенных в два слоя толстых березовых стволов. В нем у нас стояла железная печка, которая в сочетании с толстым слоем снега вокруг стен поддерживала в блиндаже постоянное уютное тепло. Правда, мы не топили печку в дневное время, поскольку ее дым стал бы хорошим ориентиром для врага. Однако те, кто не был в карауле в светлое время суток, прекрасно согревались в нагревшейся за ночь соломе, укрывшись шинелью вместо покрывала. У некоторых из нас было даже две шинели: вторые шинели доставались нам от павших товарищей.
Но надо сказать, что немецкие солдаты в России, помимо холода, страдали еще от одного страшного бедствия. Иногда оно даже казалось нам секретным оружием иванов. Наш блиндаж защищал нас от огня врага и от холода, но ничто не могло защитить нас от вшей. Эти отвратительные мелкие паразиты буквально атаковали каждого солдата на Восточном фронте. При этом они точно так же, как и мы, не любили холод. Поэтому в дневное время вши прятались, так что мы едва их замечали. Зато по ночам, когда наш блиндаж нагревался, вши выходили на охоту. Зуд в местах их укусов был нестерпим, но это было не единственной проблемой, которую они создавали. Зудящую кожу мы невольно расчесывали до крови, из ран на месте укусов сочился гной, и на морозе наша кожа примерзала к униформе.
Спать во время атаки вшей было невозможно, поэтому по ночам мы отчаянно ловили их, когда они ползли у нас по груди, по позвоночнику или по ногам. Каждый боец за ночь убивал до восьмидесяти вшей, раздавливая их пальцами. Тем не менее с нас все равно не сходили следы укусов, что свидетельствовало о том, что части этих тварей удавалось полакомиться нашей кровью безнаказанно. Любимыми местами вшей, в которые они кусали нас, были участки кожи с волосяным покровом и части тела, где проходит много кровеносных сосудов.
Нас поначалу удивляло, почему головы советских солдат были не просто коротко подстрижены, но и гладко выбриты. Однако теперь мы поняли, из-за чего русские предпочли такие прически. Вспоминая позднее о Восточном фронте, многие немецкие солдаты говорили, прежде всего, о вшах, которые были гораздо хуже клопов и тараканов. Огромное количество вшей водилось не только в русских домах, но и на открытом воздухе. Атакуя людей, они не смотрели на знаки различия, и их укусов не мог избежать никто, от рядового пехотинца до самого генерала!
Нашим единственным спасением от этого бедствия на передовой стала старая русская баня. Когда в боях наступало затишье, мы ходили туда мыться так часто, как только это было возможно. После всего пережитого и увиденного баня казалась нам буквально островком цивилизации, который словно появился здесь из другого мира. В бане мы ощущали себя, словно в раю. Там мы, наконец, могли снять с себя униформу вместе с населявшими ее паразитами. Замечу, что до революции у каждой крестьянской семьи в России была своя баня. Но к началу войны их уже оставалось немного, личные бани считались пережитком прошлого. Вместо них в деревнях строили большие общественные бани.
К середине нашей первой военной зимы мы были измотаны из-за всех обрушившихся на нас лишений. Но, помимо этого, немецкие солдаты находились в ужасном состоянии из-за сокращения их продовольственного обеспечения. Все мы, даже командиры, очень сильно похудели. Таким же тощим было и гражданское население. Однако в ту пору на подобные вещи все смотрели легче, чем современные поколения. Мы умели радоваться, как вы видите, даже обычной бане.
