Борясь с коварным течением, я спускался, уже не чувствуя своего занемевшего в ледяной воде тела, по буйку, нижний конец которого был прикреплен к останкам давно затонувшего корабля, покоившегося где-то на глубине 23 метров подо мной. Вначале, метров пять, я еще мог что-то различить в окружающей меня толще воды благодаря солнечному свету, слабо пробивавшемуся через заполнившие ее отложения, но затем все погрузилось во мрак. Осталось лишь осязание.

Внизу меня ждал Ин Сеонг Дин. Взяв мою руку, он провел ею вдоль корабля. Я пытался представить то, что ощущал: прекрасно сохранившийся неповрежденный шпангоут, поддерживаемый с одной стороны двумя вертикальными балками (тимберсами)… Массивная конструкция. Протянув руку дальше, я коснулся чего-то круглого и гладкого, на ощупь похожего на керамику. Объектом моего исследования было, предположительно, китайское судно дальнего плавания XIV века, и если мы не ошибались в этом, значит, впервые подобный осмотр проводился в подводных условиях. Останки затонувшего корабля были обнаружены тремя годами раньше, в 1975 году, в районе Синана, на юго-западном побережье Южной Кореи.

В то время я выступал в качестве соискателя степени доктора по специальности «История восточного мореходства» в Техасском университете, и поэтому интересовался прежде всего деревянным корпусом корабля, более 29 метров длиной и около 7,5 метра шириной. Исследование могло существенно пополнить имевшиеся к тому времени весьма скудные данные о внешнем виде и конструкции китайских судов, бороздивших моря в XVI веке, когда торговля между Дальним Востоком и Европой приняла более или менее постоянный характер. Судя по крайне немногочисленным дошедшим до нас документам, корабельные мастера Дальнего Востока отдавали предпочтение судам с обтесанными прямоугольными краями, плоским днищем без киля и шпангоутом, разделявшим внутреннюю часть корабля на отсеки. На Западе, напротив, корабли строились с заостренными краями, закругленным корпусом с килями и без шпангоута; другими были также паруса и такелаж.

Как я ни был сосредоточен на конфигурации судна, меня не могли не заворожить находившиеся в нем следы далеких веков: чаши, кубки, блюда, вазы, другая утварь незнакомого вида, слегка видневшаяся в затянувшей ее грязи. К концу 1978 года аквалангисты южнокорейских ВМС подняли с затонувшего корабля более 200 тысяч китайских монет и около 12 тысяч различных предметов древней культуры и обихода, включая коллекцию китайской керамики, самую значительную из всех когда-либо найденных за пределами Китая. Здесь была изящная глиняная посуда — селадон и традиционный фарфор; покрытые лаком изделия, бронзовая и железная кухонная утварь, серебряные и железные слитки.

Производство селадоновой посуды было широко развито в местности Лонгкван, на юго-востоке Китая. Селадон — глиняная посуда, глазурованная в разные оттенки зеленого с помощью железоокисной краски — высоко ценился за красоту, схожесть с нефритом и за то, что, как полагали, изготовленная из него посуда изменяла цвет или билась, если в ней пытались подать отравленную пищу. Изделия из селадона пользовались спросом; они экспортировались в Египет и Персию еще в IX веке, а затем и в большинство стран Юго-Восточной Азии.

Некоторые изделия безмерно волнуют воображение, позволяя делать предположения о маршруте и возрасте судна. Так, на бронзовом противовесе весов можно прочитать слово «Чингуюанлу», что соответствует современному названию китайского порта Нингпо, или Нингбо. Не он ли был последним земным пристанищем корабля, покинувшего его, чтобы навсегда остаться в лоне океана? А затонул он, возможно, вскоре после 1331 года, поскольку именно эта цифра скрыта, видимо, за четырьмя иероглифами, высеченными на одной из чаш. Найденные на борту монеты датированы периодом, завершившимся не позднее 1310 года, что определяет нижнюю границу предполагаемого времени его гибели.

Судя по всему, это было китайское торговое судно, направлявшееся с товаром в Японию. Возможно, застигнутое штормом в Желтом море, оно отклонилось к востоку, ища убежища в районе Синана. Темные воды, в течение более чем шесть столетий надежно хранившие в целостности судно и его груз, не хотят отдавать свою добычу, затрудняя проведение научных исследований. Лишь очень тщательный осмотр корпуса и анализ полученных данных даст ответ на вопрос о возможности поднятия корабля. Членам экспедиции приходится работать в тяжелейших условиях, почти беспрецедентных в истории подводной археологии. Южнокорейские власти намерены попытаться поднять корабль. И пока ясно одно: исследование займет годы.

Увидев потрепанные знамена, услышав проклятия, выкрикиваемые среди шума приближающейся битвы, под рокот барабанов и звуки враждебных труб, капитан дон Жерониму ди Алмейда поднял штандарт с изображением Девы Марии из Назарета и вручил свой корабль милости его святой хранительницы.

Преимущество было не на его стороне: четыре вооруженных тяжелыми пушками голландца против его двух португальских каракк, или вооруженных «купцов». Избегая боя в неблагоприятных условиях, он решил встать на якорь. Спокойно войдя в маленькую бухту отдаленного острова Святой Елены в Южной Атлантике, ди Алмейда подготовил свою артиллерию к неравной битве, пока вражеские корабли окружали близлежащий мыс. Теперь ост-индские голландцы триумфально подходили к нему с наветренной стороны.

Триумф голландцев был недолог. Хотя и лишенный возможности маневрировать, португалец быстро определил дистанцию и открыл огонь с ужасающей эффективностью. Португальский хронист позднее писал об этой баталии: «Наши люди бились так, что один из самых больших вражеских кораблей был отправлен на дно, другой был великолепным образом потрепан и вынужден выйти из боя, его подбак был разбит вдребезги, другие корабли так повредили, что им пришлось улепетывать, оставив нашим людям полную победу…»

Шел 1613 год, а это сражение — еще один эпизод в жестокой борьбе между Нидерландами и Португалией за богатую ост-индскую торговлю. На долгом пути вокруг Африканского континента, мимо мыса Доброй Надежды, остров Святой Елены стал удобной стоянкой для отдыха и пополнения запасов судов, возвращающихся домой в Европу. Корабль, чье путешествие так внезапно было прервано адским огнем португальца, был ост-индский голландец под названием «Витте Лиув» — «Белый лев». За последние три года я хорошо познакомился с его историей.

Мое знакомство с «Витте Лиувом» началось, когда я занимался исследованием другого исторического кораблекрушения. Время от времени я наталкивался на упоминания о нем в записях голландской Ост-Индской компании, старой корреспонденции и рассказах о морских сражениях и бедствиях. Постепенно моя папка с документами о «Витте Лиуве» росла, пока я не почувствовал, что знаю его настолько хорошо, насколько позволяли собранные сведения. Три года назад я решил отправиться на его поиски.

Поддержку экспедиции оказали Национальное географическое общество и Генри Делоз, президент известной марсельской инженерной фирмы «Комекс». Прежде чем отправиться на остров Святой Елены, я связался со своими партнерами: Луи Горссом, Майклом Ганглоффом, Аленом Финком и Мишелем Тавернье. Если мне удастся найти «Витте Лиув» и добраться до него, они присоединятся ко мне.

Во время трехдневного путешествия из Кейптауна к Святой Елене я перечитал подборку документов о «Витте Лиув». Меня заинтриговали несколько фактов, и среди них тот, что корабль погиб на обратном пути из Ост-Индии. Все другие суда Ост-Индской компании, некогда погибшие и потом найденные, следовали из Европы. Они везли продукцию европейских мануфактур и серебряные слитки, тогда как «Витте Лиув» возвращался с экзотическими сокровищами Востока.