Хусни спал на боку, и это была самая удачная поза, которую только можно было вообразить. Виктория включила ночник, выпустила воздух из шприца и сделала мужу укол между первым и вторым позвонками шейного отдела. Укол не смог бы его разбудить — тонкая игла не причиняла боли, он почувствовал бы разве что легкое прикосновение пальцев.

Заголовки газет на следующий день привели в ужас не только столичных медиков, но и пациентов врача: «Доктор Хусни Абу Талиб, известный психиатр, хозяин частной клиники, сегодня утром был найден в своей постели мертвым. Предварительная экспертиза показала, что доктор Абу Талиб был убит. Причиной смерти стала инъекция смертельной дозы психотропного средства. Были ли враги у психиатра? Кто мог желать ему смерти?». Некоторые газеты вспомнили не только о том, что покойный доктор Хусни — известный психиатр, но и о том, что у него остались жена и маленькая дочь. «Безутешная вдова» только лишь отмахнулась от назойливых репортеров. Держалась она спокойно, что, впрочем, не удивило ее близких друзей — они знали, что Виктория в любой ситуации владеет собой.

Вернувшись с похорон мужа в тот же день (его похоронили по мусульманской традиции — до захода солнца), она уничтожила содержимое злополучной аптечки и саму коробку, после чего написала письмо родителям, сообщая, что им с Лилах нужно уехать, и сделала пару звонков. Специалист занимался документами дольше, чем планировалось, и это время Виктория использовала для того, чтобы ликвидировать свою прошлую жизнь. И холодным октябрьским утром самолет унес доктора Нурит Мейер и ее дочь, Лилах Нурит Мейер, в далекий Тель-Авив.

… Заговаривать Константин не торопился. Какое-то время он сосредоточенно смотрел на Нурит, но в продолжение рассказа перевел взгляд на настольную лампу и принялся изучать ее.

— Об этом, как я понимаю, никто не знает? — спросил он.

— Нет. Об этом не знает даже Лилах. Как ты понимаешь, я не собираюсь ей рассказывать.

— А теперь об этом знает Башар. И я. — Константин повертел на пальце перстень и впервые за несколько минут посмотрел на Нурит. — Ну, доктор, как вы умудрились хладнокровно убить собственного мужа, да еще таким образом? И это после того, как вы дали клятву Гиппократа?

Нурит не ответила, но глаз не опустила. Сейчас ее больше всего интересовало, что происходит в голове у сидевшего перед ней человека. Она бы многое отдала за то, чтобы прочитать его мысли. Но лицо Константина оставалось спокойным, и, несмотря на то, что рассказ произвел на него впечатление, он не собирался показывать каких-либо эмоций.

— Виктория Бейнер. У тебя было благозвучное имя. Думаю, нам стоит выпить. Как ты на это смотришь? Только, пожалуйста, никаких психотропных средств. Я люблю пить чистый коньяк.

— Твой чудовищный цинизм заслуживает уважения, — заметила хозяйка кабинета, поднимаясь и подходя к небольшому бару. — Такое впечатление, будто я рассказала тебе о том, как я провела вчерашний вечер.

— А как же я должен реагировать, доктор? Может, заламывать руки и кричать, что вы убийца? Кроме того, я, можно сказать, понимаю ваши чувства. Убивать людей — это не такое уж высокоинтеллектуальное занятие, но в жизни бывают разные ситуации.

— А чем же занимаетесь вы, капитан, если не высокоинтеллектуальным убийством? — спросила Нурит, поставив на стол две рюмки и снова заняв свое кресло.

Константин взял рюмку и легко кивнул.

— Пусть будет так. Добро пожаловать в мир моих демонов, доктор. И я рад, что вы дали мне возможность заглянуть в мир ваших.

Нурит сделала глоток коньяка и поморщилась.

— Никогда не любила крепкие напитки, — сообщила она гостю. — Этот коньяк стоит тут уже целую вечность, и пьют его только посетители.

— У тебя, верно, были хорошие связи с полицией, — заметил Константин, возвращая свою рюмку на стол. — Будь я на месте какого-нибудь офицера, то в первую очередь подозревал тебя.

— В доме, где живут два психиатра, полно шприцов и психотропных средств. Они пытались что-то откопать, но, как ты понимаешь, ни шприца, ни аптечки не нашли, а посему через три-четыре недели развели руками. Или же им нашептали о том, чем занимался мой муж, и они решили его не трогать.

Он понимающе кивнул.

— Как доктор Абу Талиб связан с Мустафой?

— Доктор Абу Талиб — двоюродный брат Салаха Абу Шарифа. Он долго сотрудничал с «37». В основном, доставал психотропные препараты. Кроме того, у Хусни и у Салаха были связи в наших кругах. Они ограничивались парой-тройкой сотрудников аналитического отдела, которые поставляли ему информацию и одним человеком из отдела по ведению допросов.

— Ицхак. — Константин подпер голову рукой. Нурит знала, что сейчас он обдумывает сказанное и услышанное. В такие моменты его взгляд становился прозрачным — создавалось впечатление, будто капитан Землянских не перебирает в уме варианты решений и не пытается спрогнозировать возможные результаты, а размышляет над увиденной картиной или прочитанной книгой. — Я слышал, что он знал Мустафу. Не удивлюсь, что его желание наживы свело его в могилу. Но доказательствами мы не располагаем, это просто слова.

Нурит подошла к окну и прикрыла ставни — в кабинете было достаточно прохладно, а ветер норовил разбросать лежавшие на письменном столе бумаги по всей комнате.

— Я знаю, что у тебя тоже есть связи с Мустафой, — сказала она.

Константин неопределенно пожал плечами.

— Мы обменялись парой писем, но я не вижу возможности выйти на более серьезный контакт. Кроме того, я не хочу этого делать. Мне хватает мыслей о тех дровах, которые наломал «комиссар». Ну, и с какой же целью Башар сообщил тебе эти интересные подробности? Вежливо предложил тебе внушить руководству, что стоит оставить в покое террористическую группировку «37» и дать ей возможность процветать? Вырисовывается отличная картина. Собрать компромат на каждого из нас и заставить всех внимательнее приглядываться друг к другу. Потом каждый заявит о том, что лучше оставить в покое группировку «37», и тогда мы перегрызем друг другу горло, начав с того, кто заговорит об этом первым. Кто же останется равнодушным к угрозе придания огласке нелестных подробностей из прошлого? Для того, чтобы это скрыть, человек может пойти на все, всех волнует только собственная спина, которую нужно прикрывать. А пока мы будем рыть друг под друга, проводя часы в размышлениях о том, кто виноват, информатор вынесет все необходимые документы из архива, и тогда руки у Мустафы будут развязаны окончательно. — Константин помолчал. — Наши с тобой истории уже известны, чистое как стекло прошлое Гилада и его непричастность к истории с «комиссаром» сами по себе подозрительны. Но что же с Боазом? Я знаком с его бывшими коллегами, у него кристально чистая репутация. Командный состав носил его на руках.

— Может быть, стоит спросить у него об этом прямо? — предложила Нурит.

— В любом случае, придется объяснить ему ситуацию. Я поговорю с ним, как только у меня будет такая возможность. Хотя вряд ли он с удовольствием расскажет мне какую-нибудь душераздирающую историю только потому, что я его попрошу. — Константин в очередной раз покачал головой, разглядывая манжеты рубашки. — Подумать только, какой ловкач этот Башар! Но подготовился он хорошо, признаю.

Некоторое время собеседники молчали, после чего Константин взглянул на часы и поднялся.

— Мы с тобой заговорились, — сказал он. — Мне пора домой.

Нурит тоже встала, отодвинув кресло.

— Спасибо, что пришел. Мне стало немного легче после того, как я рассказала это тебе.

— Не сказал бы, что мне стало легче при упоминании о Салахе, но я сделаю вид, что это так. — Он кивнул на прощание. — Благодарю за беседу и за пищу для размышлений, доктор.

— Удивительно, что ты не отпускаешь никаких шуток на тему психотропных средств.

— О, что ты, я не посмею. Я безмерно счастлив, что ухожу из твоего дома живым.

Лия сидела на кухне, придвинув стул к окну, и читала журнал. В ее пальцах дымилась сигарета. Судя по почти полной пепельнице, за несколько часов она выкурила их с десяток.