Константин протянул руку в успокаивающем жесте и хотел погладить ее по волосам, и Лия тряхнула головой.

— Ты не понимаешь! — продолжила она, борясь с желанием перейти на крик. — Ты не можешь постоянно молчать! Почему рядом с тобой нет такого человека, который бы тебя понял? Ведь это так просто! Почему это получается у меня, а у нее это не получалось? Неужели это — не часть любви? Если люди не понимают друг друга, то почему они вообще женятся, заводят семьи? Чем муж и жена отличаются от чужих людей на улице, если один из них не может выслушать другого и понять?!

Он обнял ее за плечи характерным для него властным жестом. Лия не пыталась высвободиться. Она расслабила напряженную спину и опустила голову.

— Ты ответила на свой вопрос о достойной женщине, — сказал он. — Эта задача не требует другого ответа. Этот достаточно точный.

Лия хотела что-то сказать, но Константин отрицательно покачал головой и коснулся пальцами ее губ.

— У этого разговора не должно быть продолжения. Нужно оставить все, как есть.

Они замолчали, но не поднялись, а продолжили сидеть на полу, не перебравшись в удобные кресла. Лия положила голову ему на колени и через несколько минут уже дремала. Лента, которой она завязывала волосы, ослабла, и из прически выбилась непослушная прядь.

Константин осторожно поднял девушку на руки, стараясь не потревожить ее сон, и отправился наверх, по пути еще раз посмотрев в окно. Свет фонаря теперь казался немного бледнее — впервые за эту ночь из-за туч выбралась желтобокая луна.

Красивая темноволосая женщина с ухоженным лицом, на котором можно было заметить выражение легкой усталости — скорее, от слишком хорошей жизни, нежели от проблем — достала из небольшого бара бутылку коньяка и вернулась за стол. Майор Толедано посмотрел на приоткрытое окно.

— Послушай, дорогая, может, мы прироем ставни? — спросил он. — Становится прохладно.

— Какой ты изнеженный, — покачала головой женщина, поставила бутылку на стол и направилась к окну. — Тебе бы жить в Африке. Или где-нибудь на Гавайских островах. Что думаешь? Ты бы улыбался двадцать четыре часа в сутки, носил бы гавайские бусы и гавайскую рубашку и говорил бы всем «аллоха».

Боаз устало вздохнул.

— Когда мне стукнет лет шестьдесят, я подумаю над твоим предложением. Пока что меня вполне устраивает эта страна.

— А тот факт, что мы ютимся в чужой квартире и прячемся от твоей жены, тебя устраивает?

— Главное — чтобы это устраивало тебя.

Женщина заняла одно из кресел рядом со столом и взяла пачку тонких ментоловых сигарет.

— Что ты придумал на этот раз? — задала она очередной вопрос. — «Задержался на работе»? Классика?

— Если ты хочешь испортить мне настроение, Мона, то так и скажи. Я оденусь и поеду домой. Этот вечер начался хорошо, и я не позволю тебе его испортить. Мы давно не виделись. Почему бы нам не закончить разговоры о моей жене и об очередной лжи, которую я придумал для нее?

— Симона. Сколько тебе повторять? Я не люблю, когда ты меня называешь меня Мона. И мы не виделись всего лишь неделю. Думаю, это нормальный срок. Особенно если учесть, что мы оба женатые люди.

— Неделю назад мы обсуждали эту тему вместо того, чтобы использовать возможность побыть вдвоем.

Симона постучала по столу длинными ногтями, покрытыми неброским светлым лаком.

— Я чувствую себя так, будто мне шестнадцать лет, Боаз, и мы прячемся от родителей. Почему бы нам не снять номер в отеле? Зачем просить у твоего друга ключи от его квартиры, приезжать сюда?

— Лично мне тут нравится.

— Твоя проблема в том, что ты всегда ставишь личную выгоду на первое место. Тебя не волновал даже тот факт, что я замужем. Впрочем… ладно, черт с ним. Надо было заводить этот разговор пару месяцев назад, До того, как я согласилась спать с женатым мужчиной, который, помимо всего прочего, старше меня почти на двадцать лет.

Симона поднялась, сделала круг по комнате и остановилась около одного из стеклянных шкафов.

— Ты, — продолжила она, — коллекционируешь женщин. А вот твой друг — или кем он там тебе приходится? — похоже, собирает дорогую посуду. Интересно, откуда он привозит этот хрусталь?

— Из-за границы. Он часто ездит в командировки.

— А еще он, похоже, коллекционирует картины и спиртные напитки, хотя к бару, судя по всему, притрагиваются редко. Равно как и к дорогому хрусталю. У тебя таинственный друг. Он здесь живет? А если не живет, то зачем он купил эту квартиру?

Боаз наполнил рюмки и поставил одну напротив пустого кресла, где несколько секунд назад сидела Симона.

— Он купил ее потому, что она ему понравилась. А живет он под Иерусалимом.

— Он что, родственник Билла Гейтса?

— Нет. Просто у него такая слабость — если ему что-то нравится, он обязательно это купит.

— А что же, если ему захочется мисс Вселенную, он тоже ее купит? — Она насмешливо хмыкнула и, подойдя к окну, посмотрела вниз, на ночной Тель-Авив. — Пожалуй, ты прав: тут лучше, чем в отеле. По крайней мере, я не чувствую, что вокруг меня полно людей, и никто не будет стучать сюда с вежливыми вопросами «у вас все хорошо?», даже если на двери висит табличка «Не беспокоить».

В этот момент сотовый телефон Боаза, будто ожидавший подходящего момента, нарушил тишину квартиры. Симона повернулась к нему.

— Почему ты не отключил телефон? — спросила она.

— Это рабочий телефон, дорогая. Мне могут позвонить в любое время.

— Что же, ты — президент или премьер-министр? — Она обиженно поджала губы и снова вернулась к изучению панорамы.

Номер капитана Землянских на определителе Боаза удивил. Что могло понадобиться ему в начале первого ночи, тем более что завтра пятница — нерабочий день?

— Слушаю, — ответил Боаз, стараясь говорить как можно менее сердито.

— Здравствуй, — отозвался Константин на том конце провода. — Надеюсь, я не отвлек тебя от важных дел?

— Ты быстро делаешь выводы, а поэтому можешь додуматься сам. Не ты ли несколько часов назад лично вручил мне ключи от своей квартиры?

— Прошу прощения, если нарушил вашу романтическую идиллию. — В голосе Константина звучал откровенный сарказм — такой, на который был способен только он — и Боаз знал, чем он объясняется. — Я бы мог сказать, что мне звонила твоя жена и жаловалась на то, что у тебя отключен телефон, а ей важно тебя услышать, но я не буду этого делать. А поэтому я скажу, что мне важно тебя услышать. И увидеть тоже.

— Это не может подождать до завтра?

— Завтра я уезжаю, вернусь только в субботу под вечер.

Боаз посмотрел на Симону, которая по-прежнему изучала город.

— Неужели это что-то настолько важное? — спросил он обреченно.

— Я приеду примерно через час. Этого вам хватит для того, чтобы достойно завершить вечер любви?

Боаз поморщился и даже отвел от уха телефонную трубку. Симона уже не изучала город. Она пристально смотрела на него, скрестив руки на груди.

— Ты перегибаешь палку. Думаю, ты это понимаешь.

— Нет. Но я хорошо понимаю, как сейчас себя чувствует твоя жена.

Разозлившийся Боаз хотел сказать еще несколько фраз, но его собеседник отключил телефон.

— Борец за честь и справедливость, который сам спит с чужой женой! — прошипел он.

— Кто-то еще спит с чужой женой? — поинтересовалась Симона, подходя к столу. — Это что, такая мода среди мужчин? Никакой морали.

— Послушай, дорогая. Мне нужно будет уйти на пару часов. Ты не будешь скучать в одиночестве?

— Уйти? — подняла брови Симона. — Посреди ночи?

— У меня есть кое-какое дело. Но я скоро вернусь, обещаю.

— И по какому же делу ты уходишь в такой час?

— Это не важно. — В его голосе послышались холодные нотки, и Симона опустила голову. — Не надо устраивать мне допрос.

Симона взяла рюмку и обхватила ее ладонями.

— Допрос? Я просто пытаюсь узнать, куда мой мужчина…

— Мой? — переспросил Боаз. — Я не ослышался, ты сказала «мой мужчина»?