— Может быть, — вроде бы согласился Леандор, — но что ты, рхаван, скажешь на это? Пророчество, из-за которого, собственно, я и отправился в путь, предвещало возвращение в мир Сангранола. Надеюсь, не надо объяснять, кто это?
— Не надо, — «серый плащ» кивнул, пропустив мимо ушей оскорбительное «рхаван».
— Если Воплощение Тьмы вернется — тогда все ваше равновесие и вправду пойдет прахом. Я же… мы намерены не допустить этого. Однако нам понадобится сила… много силы.
— …которую можно получить только от Сердца Таэраны, — докончил мысль собеседника человек в сером плаще, — да будет известно вашему высочеству, насчет возвращения Сангранола мы осведомлены даже лучше вашего. Ритуал возвращения предпринимался уже неоднократно; особое же упорство в этом деле проявил клан Темного Эльфа Морандора.
— Это не эльфы, — со злобой перебил Леандор, — это гнусные отродья!
— Как будет угодно вашему высочеству, — велеречивым тоном произнес рхаван, — важно, что «гнусным отродьям» как раз недостает сил… и, чтобы восполнить этот недостаток, они решили добыть — что бы вы думали? Сердце Таэраны!
Последнюю фразу он произнес тоном зазывалы на рыночной площади. Леандор аж затрясся от злости, а сила, пульсировавшая у него внутри, вырывалась наружу и грозила разорвать путы. «Серый плащ» посмотрел на него с опаской.
— Только не волнуйтесь, ваше высочество, — молвил он, — пожалуйста, не волнуйтесь. Мы выследили людей, сотрудничающих с кланом Морандора. И хотя нам не удалось помешать одному из них — вербовщику Августу Бримхайму, найти проводника для гонца, посланного кланом в Рах-Наваз… Тем не менее, самим гонцом уже занимаются. Переговоров не будет — и мы намерены уничтожить его… ее.
— Вот значит как, — произнес Леандор, более-менее успокоившись, — уничтожить… Но почему тогда вы мешаете мне? Что вам от меня нужно?
— Только одно: чтобы ваше высочество отправилось обратно в Хвиэль. И, по возможности, забыло о существовании Сердца… а также Золотого Леса. Думаю, это устроит и нас… и их тоже, — «серый плащ» кивнул в сторону выхода, где, снаружи, стояли воины Лесного Братства.
— Об этом не может быть и речи, — спокойно, с расстановкой, произнес принц, — те эльфы — бунтовщики, Дорбонар — владение моего отца, а Сердце Таэраны…
— …источник могущества моего народа, которому он принадлежит по праву и бла-бла-бла, — договорил за него «серый плащ», — что ж, дело ваше.
С этими словами он резко поднялся с пола и вышел наружу.
— Это бесполезно, — сказал человек одному из эльфов, стоящих в карауле у входа, — уперся, как тролль в проходе.
— Хвиэльского принца нельзя убивать, — не выражающим эмоций голосом произнес эльф, — сам же говорил: не то…
— Да я знаю, — человек махнул рукой, — ладно. Раз нельзя убить, можно удержать этого дурня подальше от Сердца. Вывезти, как говорят в Грейпорте, за сто первую милю от города.
— Какого города? — не понял эльф.
— Да, это так, к слову. Думаю, остров Беренал сойдет для того чтобы вывезти высочество туда. Эльфы ведь, насколько мне известно, плавать не умеют.
— Хорошо. От нас-то что требуется, — эльфа-повстанца, казалось, задел пассаж насчет «умения плавать» — особенно из уст какого-то рхавана.
— Сопроводить принца к северным границам Золотого Леса. К Мид-Брангу, где нас будет ждать корабль беренальских пиратов. Следить за этим чудиком голубых кровей… а также предохранить себя, меня и дорогих «скитальцев моря» от его чародейских выходок.
Эльф ответил молчаливым кивком, выражающим согласие. Ему явно не доставляло удовольствия общение с рхаваном — и потому он старался обойтись как можно меньшим количеством слов.
* * *
Медленно тянулась проселочная дорога — неровная и ухабистая, да вдобавок покрытая немалым количеством луж от прошедшего накануне дождя. На каждой неровности телега подпрыгивала, и ее содержимое (включая пассажиров) весьма ощутимо встряхивало. Если же поблизости находилась еще и лужа, то брызги грязи от нее радостно взмывали вверх, грозя попасть в вышеназванных пассажиров. Но, к счастью, покамест не попадали.
Впрочем, и Даррен и Ирайа не жаловались: некому было жаловаться, кроме как молчаливому крестьянину, согласившемуся подвезти двух путников по сходной цене. Да и крестьянину этому, говоря начистоту, жаловаться не имело смысла. Ибо даже трястись в неудобной, медленно ползущей телеге было всяко лучше, чем преодолевать тот же самый путь пешком.
Ехали молча, сидя спиной друг к другу. Даже стороннему наблюдателю было бы понятно, что взаимной симпатии в этих двоих — ни на волос; что их не связывает ничего, кроме нужды, да еще толики терпения. Причем, каждая из сторон имела свои (полагаемые довольно вескими) основания для неприязни.
Так, Ирайа видела в своем проводнике прежде всего представителя низшей формы жизни: грязное и грубое животное, коему, явно по ошибке Высших Сил, дано было сходство с разумным существом. Общеизвестно, что с точки зрения Перворожденных рхаваны-человеки стоят в одном ряду не только с орками, но также с троллями и гоблинами. И лишь прирожденные слуги-дракониды, а также големы и элементали (эти порождения магии Рах-Наваза) в их глазах смотрелись еще ниже.
И, надо сказать, что Темные Эльфы отнюдь не являли исключения из этого принципа. Совсем нет! Отвергнув традиции своего народа, отринув мораль и послушание каким-либо законам, Падшие и не думали расставаться с гордыней — общей для всех трех ветвей Перворожденных. О, даже клановая «подстилка», ни на что больше не способная и совершенно бесправная, гордилась своей принадлежностью к «самому древнему из народов». И полагала себя выше… уж во всяком случае грейпортского купца или мирхского барона.
В общем, так уж сложилось, что Темные Эльфы унаследовали главный недостаток своего народа, почти начисто отказавшись от его достоинств. Соответственно, были они не просто изгоями, но изгоями презирающими весь белый свет; изгоями озлобленными, видящими в участи изгоев верх несправедливости.
В этом свете желание возродить Сангранола выглядело не данью вере, и уж точно не надеждой на невозможное — на милость кровавого божества хотя бы к собственным последователям. Нет и еще раз нет: Морандор и ему подобные желали впустить в этот мир Воплощение Тьмы исключительно ради мести. Лишь ради того, чтобы отомстить всем своим обидчикам и гонителям.
Что же касается Даррена, то его неприязнь к спутнице подкреплялась также… разочарованием. В свое время он наслушался в тавернах разнообразных баек о нечеловеческой красоте эльфийских женщин. А также о том, что если эльфийка, вдобавок, Темная, то красота эта должна быть приправлена еще и похотливостью, достойной трущобной дворняги.
Но увы! Видимо, «нечеловеческая красота» Перворожденных слишком далеко отстояла от представлений о красоте, привычных Даррену, человеческих. Ибо эльфийка, сопровождать которую он взялся, польстившись на щедрую награду, едва ли могла вызвать вожделение даже у моряка, едва сошедшего с трапа. Была она невысокой, нескладной как подросток, да вдобавок укутанной с головою в иссиня-черный дорожный плащ.
Последнее было вызвано не только желанием «не светиться» пред посторонними своей непринадлежностью к роду людскому, но также и чувством самосохранения. Потому что солнце, как успел узнать Даррен, для Темных если не губительно, то уж точно вредно: прямо как вино и пиво для человека.
Из-под капюшона проглядывала синевато-лиловая, как у утопленника, кожа, пряди черных волос, реже — белесые глаза (кстати, светящиеся в темноте), а также заостренные уши. Такой «портрет» лично у Даррена вызывал ассоциацию с летучей мышью, но уж никак не мыслей о «нечеловеческой красоте». Так что, трясясь в телеге, наемник мысленно поминал нехорошим словом всех тех болтунов, что за кружкой пива успевали буквально завешать его уши лапшой из завиральных побасенок.
Еще больше, чем смотреть, Даррену не хотелось разговаривать с Ирайей. Добро, он хотя бы успел настоять именно на своем варианте маршрута, в соответствии с пословицей «в Таэране не ищут прямых путей». Надо сказать, сие было вполне оправданно: ибо прямой путь в Рах-Наваз, через земли Белого Ордена, через Хвиэль и Дорбонар, являл собой просто череду из смертельных опасностей. Опасностей для самого Даррена… не говоря уже о его подопечной.
