– Это мой помощник Муджаддид. – Сайед указал на человека в черном костюме, подпиравшего стену. Лет сорока, кряжистый, чисто выбритый. Муджаддид кивнул. – Перед вами город по завершении строительства.

Вступил Муджаддид:

– Представляю вам, мистер Клей, мечту короля Абдаллы.

Кремовые зданьица на макете – не больше пальца, меж ними плавно вьются белые дорожки. Небоскребы, заводы и деревья, мосты и каналы, тысячи жилых домов.

Алан терял волю перед макетами – тридцатилетний план развития, нечто из ничего, – хотя его опыт воплощения грез в реальность особым успехом не увенчался.

Однажды он тоже заказал макет. Когда вспоминал, внутри вздрагивало сожаление. Будапештский завод – не его замысел, но Алан в него вцепился, думал, это шаг к великому будущему. Однако перепрофилировать завод советской постройки под «Швинн», превратить в образчик капиталистической эффективности – нет, это безумие. Алана отправили в Венгрию поднять завод, вывести производство американских велосипедов на восточноевропейский рынок, раздобыть «Швинну» целый континент.

Алан заказал масштабную модель, провел грандиозное открытие, всех пьянили надежды. Может, будем торговать венгерскими великами и вне Европы. Может, начнем импортировать их обратно в США. Затраты ничтожны, мастерство велико. Таковы были посылки.

Но все рухнуло. Завод так и не достиг полной мощности, рабочие трудились кое-как и не поддавались обучению, а у «Швинна» не нашлось средств на модернизацию оборудования. Колоссальный провал, и дни Алана, продуктивного сотрудника «Швинна», были сочтены.

Однако сейчас, перед макетом, у Алана возникло впечатление, что ЭГКА осуществим, – что с деньгами Абдаллы он осуществится. Сайед и Муджаддид смотрели на макет вместе с ним, тоже, видимо, завороженные, и описывали этапы строительства. Город, сказали они, будет закончен к 2025 году; население составит полтора миллиона.

– Поразительно, – сказал Алан. Оглянулся на Юзефа – тот бродил по вестибюлю. Алан поймал его взгляд, кивком поманил, но Юзеф тряхнул головой – мол, еще не хватало.

– Мы сейчас вот здесь, – сказал Муджаддид.

И указал на здание прямо у него под носом – один в один гостевой центр, только размером с виноградину. На макете гостевой центр стоял на длинной набережной. На стене второго этажа вспыхнула красная точка, будто здание примеривался уничтожить космический корабль.

Алан допил сок, а бокал девать некуда. Стола поблизости нет, человек с подносом исчез. Алан рукавом протер донышко и пристроил бокал на Красное море, в полумиле от берега. Сайед любезно осклабился, забрал бокал с макета и вышел.

Муджаддид сумрачно улыбнулся:

– Хотите посмотреть кино?

Алана и Юзефа препроводили в высоченную залу, сверкающую зеркалами и сусалью – перед огромным экраном, закрывшим целую стену, рядами выстроились желтые кушетки. Сели, в зале стемнело.

Женский голос с резким британским акцентом возвестил:

– Вдохновляясь уникальным водительством и великой дальновидностью короля Абдаллы… – Компьютерная модель городского макета ожила и заблистала в ночи. Камера нырнула ниже, пролетела над роскошным хребтом огней и черного стекла. – Мы представляем рождение нового центра мировой экономики…

Алан покосился на Юзефа. Хотелось, чтобы Юзеф восхитился. На этот фильм наверняка потрачены миллионы. Юзеф листал сообщения в телефоне.

– …С целью диверсифицировать крупнейшую экономику Ближнего Востока…

На улицах ЭГКА настало утро: моторки мчались по каналам, на берегу бизнесмены пожимали друг другу руки, контейнерные суда прибывали в порты и, видимо, развозили по миру всевозможную продукцию, произведенную в ЭГКА.

– Межарабское финансовое сотрудничество…

Появились флаги – Иордания, Сирия, Ливан, ОАЭ. Затем эпизод о строительстве мечети на двести тысяч верующих. Мелькнула лекция в колледже – по одну сторону аудитории женщины, по другую мужчины.

– Город, который никогда не спит…

Порт на десять миллионов контейнеров в год. Отдельный терминал для паломников – на триста тысяч человек в сезон. Гигантский спортивный комплекс, распахнувшийся раковиной.

Тут Юзеф заинтересовался. Склонился к Алану:

– Стадион похож на вагину. Неплохо.

Алан не засмеялся. Его купили с потрохами. От фильма захватывало дух. Великолепный город, ничем не хуже Парижа. И здесь есть место «Надежне»: передача данных, видео, телефоны, сети, радиочастотная идентификация контейнеров, техническое обеспечение больниц, школ, зданий суда. Возможности безграничны – Алану с Ингваллом и не снилось. Фильм достиг крещендо: камера взлетела в небеса, показала мерцающую ночную панораму Экономического города короля Абдаллы, расцветшую фейерверками.

Зажегся свет.

Они по-прежнему сидели в зале с зеркалами и желтыми кушетками.

– Неплохо, а? – сказал Муджаддид.

– Весьма, – ответил Алан.

Глянул на Юзефа – у того морда кирпичом. Если Юзефа и подмывало схохмить, усомниться, – а его явно подмывало, – в этом зале, при свете, он придержал язык.

– А теперь посмотрим план промышленного района, – сказал Сайед.

И они перешли в зал, сплошь увешанный изображениями заводов, складов, грузовиков на рампах. По плану, объяснил Сайед, в городе будут выпускать то, для чего используется саудовская нефть, – пластмассу, игрушки, даже подгузники – и экспортировать по всему Ближнему Востоку. Может, еще в Европу и Штаты.

– Насколько я понимаю, вы раньше и сами занимались производством? – спросил Сайед.

Алан опешил.

– Мы тщательно готовимся, мистер Клей. И я катался на «швинне» в детстве. Лет пять жил в Нью-Джерси. А на факультете бизнеса мы разбирали «Швинн».

Ну как же – разборы полетов. Алан их тоже не избежал, но со временем они стали нагонять тоску. Молодые умники прикидываются записными дельцами, сыплют вопросами. Как же вы не предвидели популярности ВМХ? А горные велосипеды? Вас же в порошок стерли в этом сегменте. Вы закупали рабсилу в Китае – как думаете, зря? И это спрашивают детки, чей опыт бизнеса ограничивается летней стрижкой газонов. Как ваши поставщики превратились в конкурентов? Риторический вопрос. Хочешь снизить себестоимость, открываешь производство в Азии, раз-два – и поставщикам ты больше не нужен. Научи человека ловить рыбу. Теперь китайцы обучены рыболовству и выпускают девяносто девять процентов всех велосипедов, в одной провинции.

– Но поначалу было интересно, – сказал Сайед. – Когда в Чикаго выпускали «швинны», в Англии «роли», итальянские велосипеды, французские… Международная конкуренция, было из чего выбирать – разная продукция, с разным наследием, чувствительностью, технологиями производства…

Это Алан помнил. Славные были времена. По утрам смотрел, как велосипеды – сотни велосипедов, разноцветных, как мороженое, – грузят в кузова на вестсайдском заводе. Садился в машину, ехал на юг, за полдень прибывал в Мэттоун, или Рэнтоул, или Олтон, проверял, как идет торговля у дилеров. Наблюдал, как заходит семья, мама с папой выбирают «уорлд спорт» десятилетней дочке, и девчонка гладит велик, точно священную реликвию. Алан знал, и продавец знал, и семья знала, что этот велик сделан вручную в нескольких сотнях миль к северу головокружительной толпой рабочих, в основном иммигрантов – немцев, итальянцев, шведов, ирландцев, полно японцев и, само собой, куча поляков, – и что велик этот проживет плюс-минус вечность. Почему это было важно? Почему важно, что их выпускали дальше по 57-му шоссе? Да кто его знает. Но Алан работал хорошо. Это ведь несложно – продавать такой товар, весомую, неотъемлемую деталь тысяч детских воспоминаний.

– Ну, это все закончилось, – сказал он, надеясь свернуть тему.

Сайед тему не свернул.

– А теперь на одинаковые велосипеды лепят разные стикеры. Все собраны на нескольких фабриках – все бренды, какие только есть.