— И вас ни кто не тронул?

— Нет, не тронул.

— Это почему же?

— Так они прикрывались Государем да Скуратовым, а ещё кинжалы им к горлу приставили. Вот стрельцы и побоялись.

— И где теперь они?

— Кто?

— Государь со своим палачом?

— Так мы их на Государевой дороге оставили, связанных, как погоню почуяли, так там и оставили, а сами сюда в тупик.

— А как ты проник в этот тупик?

— Не искушай, Государь, знаешь ведь, сия тайна по роду от отца к сыну передаётся, придёт время, и я своему сыну передам. Не придёт, так и умрёт со мной.

— Ладно, не про то речь нынче. Что за люди это?

— Не знаю я Государь, да только видать не наши они, вон, и одеты совсем уж странно, да и само то, что Государя Ивана не побоялись, говорит о том, что не наши они.

— Чего тогда им надобно в наших землях? Шпионы, небось, лазутчики? Так правильно их тогда в подвал посадили. И мне надобно их на крюк подвесить, дабы другим неповадно было.

— А это Государь ты у них расспроси, я сказал, что знал, только сдаётся мне незачем их на крюк-то, отпустить их надо, они несчастные люди.

— В чём же их несчастье?

— Дома у них нет. Точнее есть, но вот только добраться до него они не смогут. Это из тех людей, что Сильвестр приводит. Ни кто не знает, откуда он их берёт, да вот люди-то больно странные.

— Точно, слышал я уже о Сильвестровых полонённых. Так говоришь, этих тоже он привёл?

— Он, Государь, он.

— Не нравится мне этот Сильвестр, он и к нам вхож, и на Государя Ивана тоже работает, да и вот этих людей неизвестно, откуда берёт. Нужно его допросить примерно, как только появится, — обратился он к стоявшему рядом боярину.

— Исполним Государь, как только явится, сразу и допросим. А с этими чего делать?

— С этими? — Задумался молодой человек. — Вот с теми четырьмя, — он указал на парней, их наружу выкинуть, кажется мне не место им средь нас. Пускай идут разбойничают далее, а вот как поймаем на разбое, то на кол и посадим. Поняли меня?

— Поняли, — замотали братья головами, — как не понять?

— Так вот и идите, да делом праведным займитесь, и помните, наказание вас настигнет, коль разбойничать будете. Вывести их наверх.

Двое стражников подошли к парням, завязали им глаза и повели за собой. В кругу остались только Алексей, Вероника, да лежавший на носилках Григорий.

— Теперь вернёмся к вам, — молодой человек посмотрел в упор на Мещерякова. — Кто таков, как звать, какого чину?

— Полковник Мещеряков Алексей Павлович, — ответил тот, не зная, как продолжить и стоит ли называть ведомство, в котором он получил это звание.

— Хорошо, — удовлетворённо кивнул Иоанн головой, — дальше.

— Что дальше?

— Когда рождён, в какой семье. Не припомню я что-то рода такого на Руси.

— Мне почему-то кажется, Государь, что эти вопросы лучше обсудить наедине.

— У меня нет тайн от моего народа.

— Зато у меня есть сведения, которые я не намерен раскрывать свеем подряд.

— Ты дерзок. А как я прикажу тебя на цепь посадить?

— Один уже приказал, да только благодаря, вон ему, — Алексей кивнул на Афоню, — в живых остался.

— Ты слишком дерзок, но мне нравятся такие люди. Хорошо, обсудим всё наедине. Отведите его в мои покои.

— Не его, а их, — поправил Алексей государя, — я без своих товарищей никуда не пойду, а ещё вели лекаря прислать, моему другу очень плохо, он много дней общался с вашим Малютой.

— Вот люди, им как мёд, так и ложкой. Хорошо всех в мои покои, да Афанасия туда же, поговорим с глазу на глаз.

Стражники взяли носилки с Григорием, один пошёл впереди, показывать дорогу, остальные двинулись следом, не выпуская из круга Алексея с Вероникой, но и не сильно ограничивая их в движении.

Их провели несколькими проходами и ввели, в большую комнату. Сводчатый потолок поддерживали несколько рядов кирпичных колонн. Своды, уходившие вверх, покрывали красочные фрески. Помещение явно отличалось от всего виденного здесь под землёй, и своим убранством и декором. В глубине располагался помост, на котором, скорее всего и стоял тот самый трон, вынесенный в общий зал, по бокам от него лавки, в боковых пролётах. С одной стороны располагался большой стол, накрытый белой, расшитой золотом скатертью. На столе в строгом порядке располагались столовые приборы. Скорее всего, это была пиршественная зала. В другом боковом пролёте тоже виднелся стол, но на том столе лежали бумаги, книги, перья, стояли чернильница. Значит, это был рабочий кабинет. Факела. Висевшие на колоннах освещали всё помещение. Пока Алексей рассматривал залы, стражники ушли, оставив их наедине с самими собой, только плотно прикрыли дверь, вполне возможно, что и закрыли их с обратной стороны на засов.

— Так вот, мил человек, — обратился Афоня к Мещерякову, — из этой залы у нас с тобой два пути, либо на свободу, либо в гнилую яму. Третьего не дано.

— Первый путь мне больше нравится. А тебе?

— Знаешь, мне в гнилую яму тоже не больно охота спешить, успеется ещё.

— Тогда твои предложения.

— Ты главное всю правду говори, государь он у нас человек просвещённый, поймёт но, вот коль лукавить начнёшь, не простит.

— Так, а мне лукавить нечего, главное, что бы он мою правду понять захотел, хотя я и сам не знаю, как эту самую правду объяснять.

— А ты постарайся объяснить, глядишь и поймёт.

Договорить они не успели, Алексей хотел ещё задать Афоне несколько вопросов, но в это время двери со стороны тронного постамента отворились, в помещение сперва внесли сам трон, а следом вошёл Государь. Он, как и там, в общем зале непринуждённо и уверенно уселся и поманил людей к себе рукой.

— Подходите не бойтесь. Вот мы и одни, говори, что сказать хотел.

— А сказать я хотел вот, что, — начал Алексей, тщательно продумывая и подбирая фразы, — Ты спросил, когда я рождён и в какой семье. Я отвечу, только прошу не удивляться моему ответу. Родился я в марте месяце, в году одна тысяча девятьсот шестьдесят четвёртом от рождества Христова, в городе Киеве. Вот почему мой род и не известен тебе.

— Это как в одна тысяча девятьсот шестьдесят четвёртом? Ты хочешь сказать, что ты ещё не рождён?

— Я рождён, и вот она тоже рождена, кстати, она младше меня лет на десять, но вот каким образом мы попали сюда к вам во время, которое раньше нашего времени на четыре столетия, я не знаю. Мы легли спать в доме того самого Сильвестра в своё время, а проснулись связанными от того, что в нашу комнату ломились стрельцы. Вот такая история, хочешь, верь в неё, а хочешь, нет. Но по нашему виду тебе должно быть ясно, что я скорее говорю правду, чем лгу.

— Но ты сказал, что родился в Киеве.

— Да в Киеве, сейчас это другое государство, но живу я в Москве, сюда, в Александров, обращаю твоё внимание, в город Александров, а не в Александровскую Слободу, мы приехали вдвоём с Вероникой по заданию своего руководства, провести расследование, и по возможности подтвердить, или опровергнуть распространяющиеся слухи о таинственной Библиотеке Ивана Грозного.

— А он? — Молодой царь указал на Григория.

— Он? Он наш товарищ, прибыл в Александров раньше нас, в составе другой группы, до него было ещё две, все они пропали, и я теперь подозреваю, что они были точно так же как и мы переправлены сюда, здесь и замучены в подвале вашего Малюты. Нас отправили даже больше на поиски этих групп, нежели самой библиотеки.

— Так ты хочешь сказать, что библиотеку моего батюшки так и не нашли?

— Да, не нашли.

— Мне нравится твоя сказка, но представь, я готов поверить в неё. Но скажи, как ты думаешь теперь выбираться к себе?

— Не знаю, как только выйду на поверхность, найду этого Сильвестра, и спрошу его, как нам с девушкой и товарищем попасть назад. Поверь, что вести дознание я умею не хуже вашего Малюты.

— Я верю тебе, тем более что я знаю, люди ходят туда и обратно. Правда, Афанасий? — Молодой государь хитро посмотрел на мужичка, и тут Алексея как током ударило. Кафе и мужик бомжатского вида за их столиком, а особенно его взгляд. Он повернулся к Афоне и, схватив его за шиворот, развернул к себе. — Так это ты нас в Киржач направлял, зачем?