Вдруг в углу послышался какой-то шорох, за которым последовал стон.

— Кто здесь? — Встрепенулась Вероника.

Алексей поднялся, в углу камеры горела лампадка, совсем маленькая она освещала, лишь метр вокруг себя. Мещеряков взял её и направился в тот угол, откуда слышались звуки. На небольшой куче перепрелой соломы лежал человек. В лохмотьях, которые только лишь слегка прикрывали тело, трудно было определить, какую он носил когда-то одежду. Тело с множественными следами пыток представляло собой сплошную рану. По сути это уже был и не человек, а так, кусок мяса, доживающий здесь последние часы. Алексей приподнял голову сокамерника, попытался рассмотреть его лицо.

— Вы кто? — Спросила Вероника.

— Свои, — чуть слышно прошептал тот, глядя на девушку широко раскрытыми глазами, — пить.

Мещеряков осветил вокруг и увидел в углу деревянную кружку, ней оказалась вода.

— На, брат, попей, — поднёс он кружку к губам товарища. Тот сделал несколько небольших глотков, откинулся на руку Алексея и начал внимательно рассматривать Веронику.

— Антипова, — на его губах появилось подобие улыбки, — ты всё такая же красивая.

— Ты кто? — Повторила свой вопрос девушка.

— Винниченко.

— Гриша!? Как ты здесь оказался? Это Гриша Винниченко, тот самый, что в последней группе был, — пояснила Вероника Мещерякову.

— Я где-то так и понял. Григорий, ты можешь говорить-то?

— Пока ещё могу, — очень тих и с перерывами произнёс тот.

— Гриша, а где Виктор, он с тобой был? Ты что-либо знаешь про остальные группы?

— Все здесь, если ещё живы, в чём я не уверен. Виктор был со мной, его вчера забрали, не выдержал парень.

— Что здесь происходит и где мы вообще?

— Вы не поверите, но мы при дворе того самого Ивана Грозного. Это и есть пресловутая Александровская слобода.

— Как мы здесь очутились?

— Вы где останавливались, в таком доме, утопающем в саду и с резными наличниками?

— Да у бабки с дедом, дед этот нас туда и привёл.

— Ага, потом наливкой угощали?

— Точно.

— Я не понимаю, как это они делают, но этот самый дед, он вычисляет всех приезжих, и если видит, что кто-нибудь представляет угрозу, поселяет у этой старухи, а потом, напоив наливкой, они переправляют всех сюда, и никаких следов. Нет тела, как говорится, нет дела.

— Но как такое, возможно, это же шестнадцатый век? — Удивилась Вероника.

— Я не знаю, это ты у нас в научном отделе работала, я опер, к науке никакого отношения не имел. Но то, что это шестнадцатый век, гарантирую. У нас так не пытают. Вы не поверите, но я рассказал им всё.

— Поверим, Гриша, поверим, — успокоил товарища Алексей. — Такой вопрос.

— Давай, пока ещё есть силы.

— Ты не предполагаешь, как можно отсюда выбраться?

— Думал я над этим. Из самого подвала выбраться можно, охрана не велика, и когда принесут еду, если конечно до этого времени на допрос не попадёте, можно того вертухая завалить и попытаться прорваться из крепости. Есть там ход к реке, по которому они сбрасывают трупы. Вероника, ты должна знать.

— Да я немного представляю, но только по современным схемам. Писали в легендах, что ещё был подземный ход большой за пределы слободы. Он есть, не знаешь?

— Нет, этого не знаю.

— А библиотека-то сама существует?

— Ты Антипова, думаешь, меня здесь на экскурсии водили, да я из подвала и на свежий воздух ни разу не поднимался. Меня с первой минуты в оборот взяли, мы с Витькой трое суток на крюках висели, а они на нас свои методы дознания отрабатывали. Ты знаешь, как противно воняет палёное мясо?

Вероника кивнула в ответ.

— Та это противно, но только до тех пор, пока жарят соседа, А вот если это самое мясо твоё собственное, оно начинает пахнуть как французские духи, правда после того, как отходишь от болевого шока. А они, сволочи умеют из него выводить. Нет, братья, наши методы дознания далеки от совершенства. Мы всякие там сыворотки правды выдумываем, всё химичим. А здесь просто, прут железный на огонь и ждут, пока он раскалится добела, а потом этим самым прутом ласкать тебя начинают. Не помогает, могут ноздри вырвать, вот так по живому, у них здесь щипчики такие специальные есть, или этим прутом, раскаленным глаз выжечь. Он лопается прямо там, внутри черепа с таким звуком, как будто граната в голове взрывается, но до этого обычно не доходит. А ещё они любят такие надрезики делать на руках, ногах. Сперва кожу надрезают и слегка вену, ты висишь и смотришь, как кровь из тебя вытекает, а вместе с кровью и жизнь уходит куда-то под пол. А ещё они знатные анатомы, могут отрезать тебе сухожилии, к примеру, на лодыжке, и потом накручивать на ворот за это самое сухожилие всю мышцу. Боль такая, что ты готов маму родную продать, не то, что задание правительства.

— Всё, хватит, успокойся, — остановил Григория Алексей.

— Это я к чему всё тебе рассказываю? Что бы у тебя мозги лучше соображали, и ты думал, как отсюда вырваться, да вот её вытащить, потому, как над женщинами у них особые есть пытки. То, что этот самый Малюта ещё вами не занялся, вам крупно повезло. Видать день у него сегодня леностный, иль может у царя очередное прозрение, да он в церкви грехи свои замаливает. Бывает такое. Тогда у всех опричников его выходной день. И нам каторжанам полегче.

— Я понял тебя. А скажи, кто это нас встречал, такой маленький, рыжий, его начальник отряда ещё государем величал?

— Круглое лицо такое? И борода постриженная?

— Да.

— Так это и есть он самый, Скуратов. Повезло вам, что не пошёл сразу в подвалы. Значит, есть шанс.

— Понятно. Ладно, вместе выбираться будем.

— Нет, у меня уже шансов нет никаких. — Он действительно был очень слаб. Всё это говорил тихо и с частыми остановками. — Меня здесь бросьте, помирать, видать пора пришла, жаль только жена не узнает, где могила, и куда цветы носить. Но это нормально, для нас. А ты женат? — Глянул он на Алексея.

— Нет.

— Почему? Возраст вроде уже не ребяческий.

— Именно поэтому и нет. Потому, что могил не бывает. Вот собирался выйти на пенсию и сразу жениться, да, видать не судьба.

— Не смей так думать, хотя бы ради неё, — он указал на Веронику, — совсем ведь молоденькая, ей ещё жить да жить. Слушай, а это ты не тот самый полковник, с которым она в тайгу ездила?

— Тот, Гриша, тот.

— Вона как судьба вас повязала. Ладно, садитесь и думайте, а я отдохну, устал с вами болтать.

— Итак, детка подведём итоги. Что мы имеем.

— Полную задницу, — подвела Вероника очень короткий итог, Алексей даже не ожидал от неё такого услышать.

— Погоди так категорически заявлять. Мы живы? Живы. Пока ещё здоровы? Здоровы. Руки, ноги целы? Целы. Значит, и побороться можно. Тебя как в твоей научной конторе драться учили?

— Учили. Куда без этого? Я хоть и не опер, как выразился Гриша, но на занятия гоняли регулярно, наверное, теперь я должна сказать спасибо отцам командирам.

— Вот именно, — подтвердил Алексей, — чёрт, что же так давит, — он поднялся на колено и потянулся к «пистону». В карманчике для мелочи лежал запасной магазин, — ай да олухи, не стали обыскивать, ствол-то забрали, а запаску оставили. Что это нам даёт?

— По-моему ничего. Патроны всё равно к их пищалям не подойдут.

— А вот здесь ты не права, из всякого железного предмета можно сделать оружие, правда, в этом случае только ближнего боя, но всё равно. Смотри.

Мещеряков разрядил магазин и выстроил на полу восемь патронов.

— Гильза, конечно короткая, но если из неё вытащить пулю и заточить об камень края, то приточном даже не очень сильном ударе в глаз, вот таким образом, — он показал, как нужно бить, — эта самая гильза так и останется в глазу. Значит, один человек будет выведен из строя, а это уже кое-что. Учитывая, что у него обязательно присутствует какое-нибудь оружие, значит мы уже с трофеями. Пули, ну пули, к сожалению, ни для чего не пригодятся. Порох, порохом можно строить небольшой фейерверк, с учётом подвальной полутьмы, не ожидающие такого люди, на мгновение ослепнут, а это даст нам преимущество для нападения. Вот таков план только теперь задача этот самый порох сухим сохранить. И наконец, сам магазин. Его края тоже можно очень даже хорошенько заточить и использовать как нож. Колоть неудобно, но вот горло перерезать вполне возможно. Теперь поняла, какое богатство они нам оставили?