В июне темнеет поздно, и можно многое передумать перед смертью. Я сидел на гребне искореженной стены: смотрел туда, где в мутной дали на фоне догорающей Медовы копошились угловатые тени унгуннов. И размышлял… о чем может размышлять человек, попавший в тиски? Разумеется, о долгожданном слесаре, добром мастере-спасателе, который придет, и сломает тиски, и выпустит вас на свободу из застрявшего лифта истории. На этот раз в роли доброго спасателя мог выступить только мой друг Мстислав Бисеров.
Удивительно! Еще шесть часов назад я гневался на него. Злился, что Бисер совершенно позабыл про боевое задание.
Вместо того, чтобы лететь в Немогарду на поиски четвертого старца с золотой цепью, мой разболтанный и отмороженный приятель заехал по пути в веселый город Властов. И — накрепко осел там, среди шумных кабаков и белокурых горожанок. По слухам, Бисер освоил профессию скомороха и даже сделался вхож ко двору тамошнего посадника, всемогущего Катомы. Я уже собирался написать Бисеру гневное письмо с упреками, но вместо этого пришлось сочинять письмо просительное. Умолять, чтобы Бисер вызволил нас из тисков…
Около одиннадцати вечера начало всерьез темнеть. Почти сразу унгунны перестали поить алчущих копытных в озере и гоняться верхом за недобитыми медовскими девками — начали строиться в боевой порядок «три плюс два». Кумбал-хан не мог развернуть широкий фронт на тесном полуострове, ему пришлось группировать всадников в широкие зловещие каре. Первая линия слева направо: мрачный бунчук дивов, бунчук угадай-рыцарей и, наконец, суетливое каре песиголовцев. Во втором ряду — еще два полка: дивий и рыцарский. Монстры строились неторопливо: видно, как толкаются крупами, споря за почетные места в первом ряду…
Около полуночи поганые построения были успешно завершены. Грозные каре замерли, ожидая хриплого ханского приказа. Примерно в это же время — по закону подлости — очнулся и некстати оживился воевода Гнетич. Арбалетчики доложили, что славяне гасят бивачные костры и лезут в седла.
Ну, вот — с севера опять пропел задиристый славянский рожок. Неужели Гнетич и унгунны тронутся в атаку одновременно? Что ж… в этом есть некая трагическая красота! Жанфудр. Такого иронического невезения не выпадало даже на долю бедного Грибоеда. Я представил: во время штурма посольства персидскими фанатиками к Тегерану подступает русская армия генерала Паскевича и сдуру начинает бить артиллерийскими гранатами по собственной дипломатической миссии… А что? Очень похоже на мою ситуацию.
— Они идут. Они пойдут в атаку, — в смятении пробормотал я, глядя на стройные ряды властовских дружин. — Леванид… Ваше величество, дорогой… Давай-ка врежем валунами, а? Прямо по кострам, я думаю?
Его величество не удостоил меня ответом. Проклятие! Опять эти алыберские капризы… он не хочет бить по славянам?!
— Все равно гибель! — крикнул я в спину удаляющемуся царю. — Какая разница! Этот Гнетич — полный идиот! Надо бить, надо проучить его…
Леванид обернулся, усталым жестом приподнял личину. Посмотрел молча, потом блеснул глазами:
— Я уже говорил два раза. Мои катапульты — священное оружие мщения. Только против Чурилы. Все. Хочешь бить славян камнями — сначала убей меня.
Я сплюнул и отвернулся. Впервые я оскорбил царя Леванида подобным жестом. Плевать. Жанфудр! Я был разгневан. Гнетич доберется до нас даже раньше унгуннов, и мы позорно умрем на родных славянских копьях!
— Дружина-а! — рявкнул я во весь голос, закидывая к черному небу больную голову в зазвеневшем шлеме. — К обороне! против сумасшедшего воеводы Гнетича! го-о-отовьсь!
Парни закопошились, застучали деревянные щиты ратников… Десятник Неро подбежал, почти испуганно зашептал на ухо:
— Князь… высокий князь! Дозорные сообщают, что… Гнетич идет с опущенными стягами!
— Угу, — пробормотал я, потуже затягивая перевязь меча. — Не расслышал, повтори.
— Гнетич идет с опущенными стягами! Это не атака, высокий князь. Кажется, они… сдаются.
Я рассмеялся. Добрый дядя-слесарь все-таки успел меня выручить.
— Открыть северные ворота. Впустить дружину Гнетича и крепко обнять — каждого по очереди.
Я люблю тебя. Бисер! Моя армия увеличилась на пятьдесят дружинников! В крепости стало тесно: коренастые парни на светлых жеребцах попарно, бесконечным потоком втягивались внутрь, низко опуская копья. Весело, с любопытством поглядывают на моих запыленных катафрактов; с нескрываемым уважением косятся на страшные камнеметы, металлически мерцающие в крепнущей темноте.
— Добро пожаловать, добрый боярин! — расхохотался я, вышагивая навстречу смущенному гиганту в серебристой броне.
— Поклон тебе, вещий князюшка. — Гнетич сорвал с кудрей шлем, поклонился. — По твоей правде вышло. Получил от Катомы новую бересту… Посадник велит под твое начало поступить. Вместе с дружиной.
Ха-ха. Вот это по-бисеровски: широко, с крутым размахом. Я принял из рук Гнетича берестяной сверток — Неро приблизил факел, и теперь хорошо видны ровные строчки:
Посадника Катомы воеводе Гнетичу твердый указ.
Натиск твой на князя Лисея отменяю и запрещаю. Немедля поступай ко Лисею Вещему под начало вместе со дружиною твоей и Глыбозерски гриди такожде.
Зломыслительны наветы на князя Лисея ныне уж мною разоблачены, клеветники наказаны. Властию же данной мне от престольскаго нашего Великого Князя Ярополка отныне и навек насаждаю князя Лисея Вышградского прозвищем вещего и всех наследников его в законной власти над землями не толико Вышградскими и Опорьевскими, но и Глыбозерскими. Князя же глыбозерского Старомира велю ко мне прислать да поведает отчего вотчину свою от поганых оборонить не посмел. А князя Лисея Вещего жалую сотнею гривен сребряных и нарекаю великим воеводою супротив поганой армии мерзкого Кумбала еже себя ханом нарекает и земли наши корить задумал.
Подпись: Катома.
Ну вот, все становится на свои законные места. Теперь у меня — самое крупное удельное княжество в Залесье! Дружина в сто человек — как у самого Веледара Зорянского! Титул верховного воеводы по борьбе с нашествием Кумбал-хана! Отлично. Теперь развернусь…
— Вещий княже, погляди! — вежливо хохотнул воевода Гнетич, протягивая ворох каких-то дощечек. — Се прислали нам из Властова. Это про тебя, господине…
Я нехотя покосился: на тонких липовых дощечках пестро намалевано… Ах, да это лубки! Примитивные плакаты и комиксы древних славян. Любопытно… В Москве XX века такие картиночки продают с аукционов за десятки тысяч долларов… Приглядевшись, я хмыкнул: необычный сюжет! Лубок изображал статного господина с длинными усами и рыцарской бородкой, стоящего на речном берегу и беседующего с женским водяных духом (дух представал в обличье благообразной старушки в платочке и с рыбьим хвостом). Внизу красовалась размашистая подпись…
ВЕЩИЙ ЛИСЕЙ БЕСЕДУЕТ С ВЛАГОЙ-МАТУШКОЙ.
Я вздрогнул. Выхватил у Гнетича другие дощечки: все одно к одному!
ВЕЩИЙ ЛИСЕЙ ГЕРОИЧЕСКИ ОБОРОНЯЕТ ЖИРОБРЕГ.
ВЕЩИЙ ЛИСЕЙ ЗАЩИЩАЕТ КУПЦА ОТ РАЗБОЙНИКОВ.
ВЕЩИЙ ЛИСЕЙ И КРЕСТЬЯНСКИЕ ДЕТИ…
Особенно понравился лубок, изображавший мускулистого титана, улыбчиво засовывающего за пазуху небольшой город с мельницами и башенками. Подпись гласила:
ВЕЩИЙ ЛИСЕЙ БЕРЕТ ГЛЫБОЗЕРО ПОД СВОЮ ОПЕКУ.
— Забавные изображения, — заметил глухой голос за спиной. Я обернулся: бронзовая маска царя Леванида улыбалась мне прохладно и сдержанно.
— Ваше величество… простите меня, — быстро прошептал я, коснувшись подбородком металлического царского плеча. — Я был не прав и зол. Очень хорошо, что вы запретили бить камнями наших союзников…
— Ах, молодые… не почитаете стариковского слова! — ворчливо заметил Леванид, но тут же расхохотался: — Наше войско крепнет с каждым часом! Теперь можем смело сразиться с Кумбалом в честном бою!
Возможно… Я наморщил лоб, наскоро сопоставляя расклад сил… Вот что получалось:
