Нас раздавят, как поганых французов под Березиной.
Я бежал вверх по тропинке, я спешил в крепость и повторял про себя: раздавят. Как поганых французов. Ах, как красиво меня обхитрили. Ах, как изящно выманили армию из города. Уже второй раз! Вначале я оголил Санду. Теперь оголил Жиробрег. Мне бы не князем быть, а кондитером.
* * *
АЛЕКСИОС ГЕУРОН — ДЕСЯТНИКУ ДОРМИОДОНТУ НЕРО
(Срочно, с нарочным пословным человеком)
Немедля поворачивайте назад на Жиробрег. Мы под угрозой осады. Примерная численность противной армии — 300 бронированных конных лучников. Попытайтесь деблокировать город или, в случае неудачи, пробивайтесь к северной башне, мы откроем вам ворота.
Подпись: Геурон.
На сторожевых башнях-торанях колотили в железо, площадь возмущенно ревела, и говорить было трудно. Когда я послал людей поджигать мосты через крепостной ров, ропот усилился: кто-то уж осмелился свистеть, здесь и там разгневанные старики начали потрясать суковатыми посохами: «Из ума выходит новый князь! В набаты бьет, а ворога не видно!»
«Будет вам ворог, дождетесь еще». — Скрипнув зубами, я дал коню шпоры — торский жеребец прыгнул в центр круга, очищенного посадниковыми людьми на людной рыночной площади. Сам Босята недоуменно пожимал плечами у меня за спиной: сколько переполоху на пустом месте! Скот велено загонять в крепость! Мосты жечь! Народ к орудьям поднимать… А где неприятели-то? Небось тешится-упражняется новый князь… проверку вздумал учинить на иноземный манер…
— Люди Жиробрега! — заорал я по-славянски, прыгая на танцующем жеребце. Шум заметно приумолк, но в задних рядах по-прежнему раздраженно свистят и напирают, размахивают шапками: «Не дадим мосты жигать… Не любо…»
— Люди Жиробрега! Вражья сила! Подступает ко граду! — выкрикивал я, увиваясь на вороном торке. — Всем! Брать оружие! Брать пищу-храну! Идти в крепость! Немедля!
Нет, они не верят мне, эти славянские идиоты. Им неохота средь бела дня оставлять работу, кидать без присмотра товар на рынке и лодьи в пристани. «Что за глупости… откуда ворогу взятися… — раздраженно гудит толпа. — Не любо… Не пойдем…» Я замечаю: мои телохранители начинают нервничать. «Неладно дело, князь, — шепчет катафракт Спиридон. — Варвары выходят из-под контроля»…
— Откуда весть, что ворог подступает?! — выкрикивает кто-то из первого ряда. Я злобно обернулся — заметить не успел; но тут же сбоку подхватывают: «Никто не видал! Никто не слыхал! Кому про вражину известно?!»
— Мне известно! — рявкнул я, привставая на стременах, Толпа отшатнулась, но тут же опять придвинулась, загудела:
«Кто весть прислал… Кто поведал…»
Я раздумывал всего секунду. Потом тряхнул головой: была не была.
— Влага-матушка поведала!
Шум прекратился, словно где-то за кадром у звукооператора сорвали рубильник. Лица в первом ряду побелели и вытянулись, скользким ветерком покатился шепот: «Влага… река-матушка? Сказала? Разве князь вещий говорит со Влагою?»
— Вы, славяне, похваляетесь дружбою со своими реками! А говорить с ними не умеете! Языка речного не понимаете! — закричал я, не давая толпе опомниться. — Я пришел из другой земли. Однако Влага-матушка открыла мне сердце. Она сказала: жди ворога! Жди поганую силу в триста всадников! Поэтому я говорю вам: слушайте Влагу-матушку! Бросайте домы свои, берите оружие!
Звуки над площадью сгустились, толпа напряглась.
— Ты! Тебя как звать? — крикнул я, тыкая кольчужным перстом в ближайшего белобрысого парня с коробкой леденцов на груди.
— Мя… Мякита, — пробормотал коробейник.
— Где твое оружие, Мякита?! Бери топор и вставай на стену! Ты тоже, почтенный отче! И ты, добрый молодец! Люди Жиробрега! — Я откинулся в седле, кратко оскалился в улыбке и выдернул из ножен узкий блистающий меч. — Повелеваю вам: покоритесь! Я многому научился в заморских краях! Мне знакома нездешняя мудрость, мне сведомы звоны звезд и шорохи трав! Через краткое время вы увидите под стенами своего города чуждое войско. Я вам предрекаю! Каждый, кто не поверил теперь, вскоре заплатит за неверие… кровью!
Я резко обернул жеребца и, махнув телохранителям рукавицей, галопом помчался к крепости. Не оглядываясь. Железной, кольчужной спиной я чувствовал: притихшая славянская толпа, вздыхая и покряхтывая, тронулась за мною следом.
* * *
ДЕСЯТНИК НЕРО — АЛЕКСИОСУ ГЕУРОНУ
(Срочно, с голубиной почтой)
Спешно движемся на Жиробрег. Будем у вас через три часа. Высокий князь, чeлoвeк с твоим письмом прискакал, когда мы уже начали атаку на лагерь лесных разбойников. К сожалению, лагерь оказался фальшивым. В шалашах никого нет. Меж хижин расставлены чучела в кольчугах. Пойманы четверо невменяемых мохлютов, переодетых в славянские одежды и сознавшихся, что некий горбун щедро заплатил им, чтобы они подкладывали дрова в костры.
Волхв Плескун не обнаружен.
Постарайтесь продержаться три часа, высокий князь! Мы вас вызволим.
Подпись: Неро.
Рослый белобородый старик в блестящем шлеме, уронив секиру, перегнулся через частокол жиробрегской стены и сдавленно кашлял, закрывая лицо от позора. Многих некрещеных славян жестоко тошнило: в небе над городом вот уже полчаса стояло звенящее зловоние. Вражеской армии еще не видно, но бурый фронт пыли уже показался на горизонте, и отдаленное громыхание шаманских тамтамов успело распугать веселых птиц, и сухой ветер, ненавидя себя за предательство, принес на сильных крыльях неведомые заклинания и порчи, замешанные на плотном запахе кобыльей мочи, на мерзости обезьяньего пота. Восточное воинство надвигалось не быстро, но основательно.
Немногочисленные мои греки жались к хоругвям, молчаливо обмениваясь неспокойными взглядами, мерцавшими в тесных прорезях золоченых шлемов. Крещеным катафрактам и алыберским стрелкам все-таки легче вынести ужас, вокнязившийся в воздухе — эту вонь, вмиг перелавливающую горло. Впрочем, даже у меня гудело в голове от свербящего уныния пока еще далеких боевых труб вражеского войска. А еще хуже — проклятые тамтамы. Я знаю: это огромные барабанабаты, кожаные пузыри, натянутые меж двух лошадей. Только они могут издавать столь чудовищные звуки… каждый удар — словно лопается чья-то утроба…
Ничего, зато нам было весело. Внутри моя крепость напоминала сумасшедший балаган. Я не мог избавиться от ощущения нереальности происходящего всякий раз, когда по гребню крепостного забрала пробегала, пыхтя и тряся бюстом под кольчугой, очередная ряженая девка с дурацкими черными усиками, нарисованными сажей. Ряженые бабы были повсюду: на башнях-торанях, на бастионах, во дворе… Поначалу их даже веселило происходящее: в кои-то веки удалось примерить мужской доспех! Гля, Цыпунька, я нынча тож богатырка-поляница! Переодеваясь в кольчуги и шлемы (как я уже заметил, доспехов в Жиробреге было куда больше, чем воинов), бабы хихикали и толкали друг друга, гордо надували щеки, расхаживая с холостыми ножнами… Стоит ли говорить, что подобный бардак ничуть не прибавил боевого духа немногочисленным воинам-мужчинам. Впрочем… мужчины не спасут Жиробрег. Как ни странно звучит — теперь вся надежда на этих вот дурочек в кольчугах…
В свое время Плескун надоумил Рогволодовых дружинников переодеться в сермяги сиволапых ополченцев, и это стоило жизни паре моих катафрактов. Что ж… я сделаю наоборот: переодену крестьян в дружинников.
Искренне ненавидя себя за то, что я делаю, я все-таки приказал поставить вдоль стены соломенные чучела, обрядив их в самые лучшие, блестящие доспехи. Бабам отдан приказ бегать взад-вперед по укреплениям, изображая оборонную активность многочисленного гарнизона… Бред. Я понимаю, это — глупость. Однако… если мой фокус все-таки сработает, о нем будут вспоминать как о гениальной военной хитрости. А если не сработает — что ж… в этом случае свидетели моего стратегического идиотизма все равно не останутся в живых. И никому не расскажут.
