Мелко жуя сиреневыми губами, она поправила златорунный локон над сморщенным лбом и подмигнула:

— Поясок ты не вернул, это раз. Опястье приворотное тоже сперли, это два. Плюс любимые сестры выследили: чуть не заклевали до смерти. Еле оторвалась; потом три часа в гнилом дупле пряталась — с червяками страшными! Когда ты меня позвал, я думала — не долечу. Сил совсем никаких. К тому же сеструхи могли перехватить… К счастью, обошлось. Очень рада тебя видеть, мой мальчик. Страшно соскучилась…

Я втянул голову в плечи и сглотнул. Надеюсь, не будем целоваться?

— Ты не бойся, глупенький. Я не состарилась, это сестры из меня красоту вытягивают, — расхохоталась полуденица (будто жестяная банка проскрежетала). — Ой… опять башню вертит… Щас отключусь… Давай быстрей мед — буду лечиться!

Я не шелохнулся. Глядел на нее, жалостно кивая головой. М-да. Ты-то сейчас, подруга, нажрешься меду и завалишься спать. А мне что делать? Как я приведу тебя к папаше Катоме в таком непрезентабельном виде? Какой идиот поверит, что ты и впрямь двадцатилетняя дочка посадника?

— Я чего-то не поняла, где мой мед? — настойчиво поинтересовалась старуха. Я лениво щелкнул пальцами: вбежала проворная сенная девушка — получив приказ, удалилась.

— Будет тебе и мед, и пастила, и лукум с рахатом, — как-то недобро сказал я. Вот, йой быканах, эдакая задница случается всякий раз. Только-только дела пошли в гору — на тебе: облом. И кто, я спрашиваю, всегда подводит фирму? Правильно: бабы. Либо выбалтывают все конкурентам, либо — вот! — стареют некстати.

— Да не бойся ты, я сейчас похорошею, — хрюкнула старушка, оптимистично морщась. — Сейчас поясок свой надену и сразу стану юной и сексуальной, как прежде.

Я поднял бровь.

— Ведь ты, я надеюсь, собираешься вернуть мне волшебный поясок? Не так ли, милый? — Бабушка в свою очередь вздернула седые кустистые бровищи.

Я нахмурился и принялся сосредоточенно выкладывать свежайший яблочный мед из горшка в тарелочку. Вообще-то поясок мне и самому нужен… нравится он мне… розовый такой, пушистый…

— Ну разумеется, ты немедленно отдашь мне поясок! — убежденно прохрипела старуха. — Ведь я отработала три желания плюс четвертое дополнительное… Теперь, по нашему договору, ты отпускаешь меня на свободу… Правда, милый?

— Это так, — вздохнул я. — Но не совсем.

— Не поняла, — спокойно сообщило Метанище и хрустнуло пальцами. — Ты позвал меня, чтобы… отдать поясок, не правда ли?

— Да! — Я вскинул голову и постарался блеснуть глазами. — Я хотел отдать проклятый, уже ненавистный мне поясок! Но еще я хотел… я хотел… просто увидеть тебя. Я… так соскучился… мне не хватало твоего смеха, и вообще…

— Bay, — сказала Метанка, подпирая уродливую голову костлявым кулачком. С любопытством приподняла брови: — Продолжай, пожалуйста.

— Мне… так не хватало… твоего смеха! — Фантастика; я с пугающей легкостью вошел в роль. — Так не хватало… твоего запаха, этих милых ужимок, этих вечных стружек в волосах… Не хватало детской улыбки, внезапного блеска твоих жемчужных зубов… твоих идио… твоих милых шуток…

— Как любопытно, — прохрипела бабка, мотая обалдевшей головой. — И че ж в итоге?

— Ну… В итоге я вызвал тебя, потому что ощутил странную потребность… чувствовать тебя рядом, говорить с тобой, смотреть, как ты слизываешь сладкий мед с ножа…

— Я в другом смысле, — нервно перебила Метанка. — Поясок-то в итоге вернешь, али как?

— Да верну! — Я вскочил! отшвырнул ложку в дальний угол стола! И вдруг как бы сник… снова осел на стул… как-то судорожно оправил волосы надо лбом и закатил глаза: — Верну. Но… я подумал… если я отдам тебе поясок, то ты сразу улетишь… И больше никогда не вернешься, ведь так?

Дар речи вернулся к старушке секунд через двадцать.

— Стоп-стоп, — забормотала она. — Прости, но я запуталась. Давай… давай сначала вернем мне поясок, а потом продолжим разговор. Ты пойми, какая фигня: каждые полчаса без меда и пояска прибавляют мне старости на целый год! Представляешь, какой кошмар! За день я внешне старею на двенадцать лет! За час — на полгода! А сейчас мне уже примерно под девяносто! Это не шуточки, согласись? Надеюсь, ты не хочешь дождаться и поглядеть, как я выгляжу в возрасте египетской мумии?

Я вспомнил картинку из русскоязычного «Пари матч» 1998 года: на весь разворот — цветные фото найденных в Египте мумий. Среди прочих там была мумия девочки лет двенадцати — вся высохшая, как освенцимская старушка, а волосы — огненные, золотые! Круто, правда? Может — все-таки подождать, посмотреть на Метанку спустя недельку?

— Абзац, подруга! — Я вдруг опомнился. — Стало быть, волшебный поясок вернет тебе моложавость?

— Йес! — радостно визгнула старушка, дернув жилистым кулачком. — Ура, наконец-то понял. Ты сделал это! Ты осознал!

— Если наденешь поясок, то — сразу помолодеешь? — Возможно, я и впрямь медленно соображаю — впрочем, немудрено: за день выпито немало. — Или не сразу? Или сразу?

— Да, йошкин коготь! Да! Да! Да! — Изнывая от моей тупости, Метанка попыталась даже постучать головой в стену. — Сразу-пресразу помолодею! В шесть секунд!

— ДЕРЖИ, — сказал я.

— Что? — тихо спросила ведьма.

Я провел по лицу ладонью, на миг закрыв глаза.

— ВОЗЬМИ ПОЯСОК.

Она перевела зеленый взгляд ниже, на мою протянутую руку.

— И это… тот самый, настоящий мой поясо… впрочем, я вижу… это он, — быстро забормотала она, часто моргая (показалось, что комнату озарила серия зеленых вспышек). — Я могу взять его себе?

— Быстрее, — простонал я. — Бери — и улетай! Уматывай! Рви когти! Чтоб я тебя не видел! Чтобы мог поскорее забыть о тебе — и никогда, никогда не вспоминать! Вырвать тебя из сердца, как холодную отравленную стрелу!

Ошарашенно моргая, старушка забилась в уголок, прижимая к груди розовую тесемочку.

— Удаляйся, прочь! Теперь меня спасет только время! Оно залечит эти рваные раны от маленьких когтей! Ветер странствий сотрет с моей души страшное тавро, гнусную татуировку твоего имени! О сердце полуденицы! Где ты спрятано, в каком гнилом дупле, в каком ледяном бронированном гробу — ведь не разбудить тебя ни слезами, ни поцелуями… — Я и не заметил, как отшатнулся к дверям, вяло размахивая руками, будто защищаясь от удара. Замер на пороге, ухватившись за дверное кольцо. — Что ж… прощай навсегда, чудовищная ошибка моей юности! Неразгаданная, никому не исповеданная тайна сердца моего! Прощай, невызревщее семя! Изыди прочь, и аз изгрядаю отсель!

— Славик… — простонала бабка. — Ты чего, а? Славик…

— Между нами… кончено. Я прощаю тебе все. Все! — сказал я. И повторил отчетливо, по буквам: Вэ. Сэ. Йо.

И понял, что добил ее. Даже не видел этих наводнившихся травяных глаз: просто услышал первый судорожный всхлип. Ну, началось.

— Славик, ты… я тебя… сейчас поцелую, можно?.. — Хлюпая носом, ветхая Метанка потянулась было ко мне; морщинистая рожица покраснела, зеленые слезы в глазах — но вдруг… ах! мелко дернулась! схватилась за поясницу! Хрум! Хрустнули старые кости! Бедняжка, она забыла о своем возрасте… — Славик, подожди! — простонала бабка, цепляясь побелевшими руками в изголовье кровати. — Не уходи…

Быстро схватила курячьими лапками ненаглядный поясок, нервными пальцами, темными зубами поспешно растянула узелки, сизым языком, как старая кошка, разгладила слипшиеся кисточки…

— Подожди, подожди…

Вдруг закусила побелевшую губу, рывком откинула голову на подушки — с трудом прогнулась в спине, просунула под себя костлявую ручку с концом малинового пояска, замерла на миг, как перед погружением в прорубь, и — хоп! Обвила вкруг костлявых бедер! Секунда тишины, и — бац! Я ослеп: ударило лазоревыми искрами, запахло паленым — дым рассеялся: и все будто по-прежнему: старуха сползает с кровати, но движения у нее быстрые и сильные, как у проснувшейся кошки.

— Не уходи, я сейчас…

Поясок медленно движется по Метанкиной талии, как розовая змея, тихо шипя и постреливая мелкими искрами: он затянулся уже в три оборота! Старуха вскакивает на ноги и — встает на цыпочки, как девочка: сладко потягивается, быстро озирается на широкий стол с медовыми яствами… Bay! Какой прыжок к столу: корявые старческие ручки впиваются в горшочек, она приникает к нему дрожащим темным ртом: глоток за глотком катятся по дряблому горлу — и я вижу… йокарный комар! вижу, как маленькая горбатая старушка начинает подниматься все выше, стремительно вырастая на стройных ножках — ножки почему-то вытягиваются первыми, уже потом розовеют и округляются руки, светлеет шея…