Честно говоря, я и не помнил, а точнее, никогда и не знал о таком выдающемся факте из истории нашего класса.

– Правда? – сделал я вид, будто запамятовал. – А выглядишь на пару месяцев моложе!

Некоторая скованность, какую испытывает присоединившийся к уже спаянной компании человек, рассеялась во мне после третьей рюмки, и я разговорился. Я рассказал кое-что о себе и узнал нечто о девицах. Например, то, что у Нины свой магазинчик, живет она неподалеку от Сереги одна, с дочкой в двухкомнатной квартире, хорошо шьет, готовит и любит бразильские сериалы. Лена, напротив, терпеть не может бразильских сериалов, но тоже умеет готовить, тоже живет в двухкомнатной квартире, но с мамой. Работает в школе учителем физики в старших классах – однако со мной она говорила так, будто я учился в третьем.

– Ешьте! – приказывала она голосом старой мымры, пытаясь положить мне в тарелку фасоль, и, когда я отказывался, сразу убирала салатницу со словами: – И правильно! Фасоль отрицательно действует на работу желчного пузыря. Может быть, хотите кусочек торта? – И если я снова отвечал отказом, тут же соглашалась, склонив голову: – И правильно! От сладкого полнеют. – Однако отрицательное влияние сладкого на фигуру не помешало ей съесть вместо обещанного одного два куска торта и горсть шоколадных конфет. Хотя Лена с преувеличенным вниманием слушала болтовню Сереги и Нины и совсем не слушала мою, всеми силами стараясь показать, что я ее совсем не интересую, нутром я чувствовал, что очень, очень даже наоборот.

Конечно, сейчас мне легко с юморком вспоминать о событиях того вечера у Рыкова, в то же время мне было не до смеха. Меня терзали противоречивые чувства; на душе лежал тяжелый камень; в голову, как я ни гнал их, настойчиво лезли черные мысли. Я мало ел и много пил, стараясь заглушить алкоголем укоры совести, страх за будущее и, чего там греха таить, страх перед возможностью увидеть небо в клетку. Серега, наоборот, много ел и почти ничего не пил. Я человек прямой, а потому без околичностей указал Рыкову на его промахи.

– Нет-нет, Серега! – проговорил я, плохо попадая вилкой в половинку соленого огурца, лежащую у меня под носом на тарелочке. – Ты должен выпить, и обязательно со мной, не то я обижусь!

Снисходительно посмеиваясь над моей глупой настойчивостью, Рыков заявил:

– Не приставай, Игорь, ты же знаешь, мне завтра за руль садиться, шефа на работу везти, а он в два счета лишит меня места, если учует запах перегара. Да и других дел полно.

– Это какие же у тебя дела? – заявляя свои права на Серегу, ревниво поинтересовалась Нина.

– Да так, – небрежно произнес Рыков. – Хочу сгонять на дачу. Давно там не был. Шеф отпускает на пару часиков.

– Ну вот, – надула губки Нина, отчего опущенные уголки ее рта опустились еще ниже. – Обещал мне дачу показать, а сам без меня уезжаешь!

– Ладно, Ниночка, не злись! – Серега похлопал женщину по спине, как наездник хлопает по спине не в меру ретивую лошадку. – Выберем время и обязательно съездим на целый день. Тебе там понравится, обязательно понравится, ты увидишь.

Я бы тоже с удовольствием съездил к Рыкову на дачу, подальше от всех проблем, свалившихся на мою голову. Повалялся бы с недельку в полном одиночестве на живописном берегу озера, близ которого расположен загородный домик. Я ездил на дачу пару раз с Серегой на шашлыки, и мне там очень нравилось. Увы, работа… И проблемы, мои проблемы, которые нужно решать. И тут в пьяном угаре я принял решение завтра же с утра отправиться в милицию и все рассказать, а там будь что будет. В конце концов, я честный человек и должен им оставаться. «Никогда Игорь Гладышев не был трусом, – убеждал я себя. – Героем – да, подлецом и трусом – нет!» Отвечая своим мыслям, я даже стукнул кулаком по столу, чем вызвал косой, полный осуждения взгляд Лены в свою сторону. И когда я принял окончательное решение, мне стало легко и свободно, будто сдавливающие мою грудь тиски вдруг ослабли. Я заметно повеселел и, как только Рыков включил свою замечательную аппаратуру, первым вскочил с места и потащил на середину комнаты Лену. Мы задвигались в медленном танце, ее руки обвивали мою шею, мои – ее талию, и до того мне, черт возьми, приятно и покойно было находиться вблизи этого большого «рельефного» тела, ощущать исходившее от него тепло, что я не удержался от переполнявших меня чувств и принялся нашептывать слова любви на ухо Лене. Она слушала меня с терпеливым вниманием, с каким, очевидно, привыкла выслушивать ответы учеников, одобрительно кивала и вежливо улыбалась.

После пары танцев Серега под предлогом показа своих новых фотографий увлек Нину в спальню. Танцевать медленный танец в комнате вдвоем все равно что отплясывать трепака в одиночестве – одинаково глупо, и мы сели на диван. Я обнял Лену. Привыкшая в танце к моим рукам, Лена не шарахнулась, наоборот, прильнула и положила голову на мое плечо. Ее тело дышало страстью и желанием. Я не стал томить молодую женщину. Встал, плотно закрыл двери, выключил торшер, а потом разложил Лену на диване и принялся за основательное изучение выпуклостей и углублений на ее теле.

На следующий день я не пошел не только в милицию, но и на работу, так дурно мне было от нанесенных бугаем побоев и выпитого накануне спиртного. Я позвонил на работу, попросил завуча спортшколы подменить меня на пару дней на занятиях каким-нибудь тренером, а сам поехал домой и завалился в постель. Никуда не пошел я и на второй день, и на третий, малодушно оттягивая выполнение взятого на себя обязательства явиться в милицию с повинной. Я вел себя точно так же, как ведет себя заядлый курильщик, принявший решение отказаться от дурной привычки, а потом со дня на день откладывает осуществление задуманного. Так, терзаемый муками и сомнениями, дожил я до воскресенья. В этот день, слегка успокоенный тем, что торчу дома на вполне законных основаниях, ибо милиция, равно как и иные организации, в этот день отдыхает, я занялся уборкой в квартире, а также кое-какими другими домашними делами. А в понедельник утром я подумал: «Ну какого черта я буду добровольно совать голову в петлю? Не трогают меня, ну и ладно!» – и стал собираться на работу.

Ту злополучную рубашку я на всякий случай надевать не стал, душа к ней не лежала. Надел совершенно новую, подаренную мне ко Дню защитника Отечества одной знакомой женщиной, не будем уточнять какой, чтобы не компрометировать ее в глазах соседей и сослуживцев. Затем влез в постиранные и отутюженные накануне брюки и взглянул на себя в зеркало. В общем-то, ничего – вид довольно-таки свежий, можно даже сказать, благоухающий. Опухоль с лица спала, и о той бурно проведенной ночи напоминал лишь разноцветный синяк под левым глазом. Требовалось замаскировать его, а для этого, как известно, изобрели солнцезащитные очки. Я вспомнил, что таковые мне как-то попадались в одном из ящиков трюмо. Пошарил в тумбе в выдвижных ящиках и нашел то, что искал. Очки оказались давно вышедшими из моды, с огромными стеклами, и что-то в них подсказывало мне, что мужчины такие не носят. Однако выбирать было не из чего, я напялил очки на нос и вышел из квартиры.

На улице стояло чудесное апрельское утро, одно из тех, которым радуется душа не обремененного тягостными думами человека. Ему и листва кажется зеленее, и трава мягче, и небо голубее, и солнце ярче. Я же видел мир в черном цвете, и не только потому, что смотрел на него сквозь темные стекла очков. Окончательно отравить мое существование на земле могла соседка из двадцать второй квартиры Лидия Ивановна – абсолютно седая старуха, сидевшая в конце дома в тенечке на низеньком табурете, прихваченном из квартиры. Старуха была из той категории людей, которой все мешают жить. Особенно дворовая детвора. Она гоняла мальчишек, играющих в футбол, под предлогом того, что поднимаемая ими пыль долетает якобы до ее окна, расположенного на восьмом этаже, а девчонок – за то, что они своими криками мешают отдыхать ее сумасшедшему, глухому как пень деду, который, кстати, тоже был не прочь поразвлечься, гоняясь все за той же детворой с тяжелой клюшкой. Старуха говорила, будто дед участник Второй мировой войны, однако многочисленные наколки на его теле свидетельствовали о том, что он провел свою молодость не на фронтовых дорогах, а в местах не столь отдаленных.