— Прости, если можешь. Бес попутал.

— Если бес попутал, то Бог и простит.

— Люблю, — упрямо произнес он, взглянув исподлобья ей прямо в глаза.

— Какая там любовь! — не отводя взгляда, она тоскливо вздохнула. — Так, похоть, Сереженька, обычная похоть.

Подошли люди. Разговор, едва начавшись, прекратился. «Он и не мог состояться, — заметила про себя Катя. — Ни к чему. Предмета разговора нет».

И вот теперь, спустя два года, они встретились впервые, и где — в Гамбурге, он — Пауль Фойерман, она — Лола Мейбург. Германия. Немцы. Судьба.

— Где можно поговорить? — шепотом спросил Сергей — и громко, весело: — Фройлайн Лола, у вас здесь так душно. А я хотел бы рассказать о вашей тетушке и друзьях. Все так о вас скучают, так гордятся вашими сценическими успехами!

Катя кивнула, сняла грим, переоделась. Через черный ход они вышли на тихую зеленую улочку и вскоре оказались в небольшом, густо заросшем ветвистыми деревьями и декоративным кустарником парке.

— Здесь редко кто бывает, — заметила Катя. — Это частное владение графа Эктилани. Граф, почитатель моего таланта, сам вручил мне ключи от ворот.

— Ты не изменилась. Разве чуть-чуть.

— Что — подурнела?

— Напротив.

Она благодарно коснулась пальцами его щеки:

— Серега (так она звала его только в пору любви), три дня назад мы раскрыли провокатора.

— Провал явки в «Ганс и Гретхен»?

— Его работа. И то, что из Москвы будет контролер, то есть ты, тоже он выдал.

— В гостинице ко мне уже пожаловали. Ушел с трудом.

— Работать становится все труднее. — Катя достала сигарету. — На новый режим работают старые профессионалы. Работают рьяно, остервенело, боятся, что их выкинут в отставку. Молодые, зараженные идеологией «Mein Kampf», дышат им в затылок, стремятся сделать скорую карьеру. Ведь впереди целая тысяча лет рейха, надо детей и внуков обеспечить местом под солнцем. Ты что — так и не закурил?

— Нет. Как-то не получилось, — словно извиняясь, безрадостно протянул он.

— А я вот… — Она достала зажигалку, затянулась. — Мы, конечно, не знали, что едешь ты. Но провокатор откуда-то получил твой словесный портрет.

— Он мог получить его только из Центра.

— Да, — согласилась Катя. — В общем, есть работа для наших контрразведчиков. Теперь так — у тебя две встречи, после которых мы вывезем тебя во Францию. Скорее всего, завтра. Добро Москвы есть. Через час, — она посмотрела на часики, — через час с четвертью ты встретишься с Францем Якобом. Достойный товарищ. Место встречи — «Бисмарк». Тебя туда доставят. Есть определенный риск, но место изменить нельзя, как нельзя и отменить встречу — слишком многое на ней завязано. На всякий случай начеку будет боевая группа. Франц представит тебя Отто фон Болену. Это произойдет в его загородной резиденции.

— Все отлично спланировано. Но… — он сделал паузу, — но у нас с тобой будет время? Хоть полчаса…

Катя пожала плечами. С деланным весельем сказала:

— Серега, милый. Все наши с тобой полчаса — в далеком прошлом. И я это знаю, и ты это знаешь.

Раздался едва слышный стук — видимо, ключом о металлическую калитку.

— Это за вами, герр Пауль Фойерман.

И хотя кроме них в парке не было ни души, церемонно протянула ему руку для поцелуя…

К машине Сергея молча провел высокий широкоплечий мужчина в обычной форменной одежде шофера из богатого дома. Располагаясь на просторном заднем сиденье, Сергей увидел элегантно одетую женщину. Модная шляпка с сетчатой вуалью, дорогое вечернее платье, в глубоком декольте — колье из бриллиантов и рубинов.

— Я — для всех посторонних — Валери Эстергази, — без улыбки сообщила она, когда «мерседес» двинулся с места и, набирая скорость, помчался на северо-восток. — Вы — Антуан Легар. Здесь вы для переговоров о поставках дорогой парфюмерии, бижутерии, дамского белья. Прибыли позавчера, уезжаете завтра. Остановились у меня.

— У меня скверный французский.

— Это мы знаем. Вы сирота. Воспитывались у дяди по материнской линии в Кельне.

— Наши отношения?

— Любовники. — Сказано это было так спокойно и естественно, что Сергей сдержанно засмеялся,

— Вы находите это смешным? — с оттенком легкой обиды сказала она.

— Смешным?! Я благодарен придумавшему эту легенду.

«Бисмарк» славился континентальной кухней. Особенно хорош был фазан, запеченный с фисташками и трюфелями. Богат и изыскан был и ассортимент вин, готовый удовлетворить самый капризный вкус. Кабинет был большой: зал, в котором располагался уже накрытый на четверых овальный стол, и по бокам две комнаты отдыха. Ковры, зеркала, хрусталь, картины — копии старых немецких мастеров. И громоздкая имперская мебель.

Фотографии Франца Якоба — самые разные — Сергей изучил накануне отъезда и у себя в управлении, и в ИККИ. И не узнал, когда они с Валери, миновав главный зал и назойливо-придирчивые взгляды метрдотеля и кельнеров, вошли в кабинет. Навстречу им поднялись мужчина и женщина. Приветливо раскланялись. Сергей скользнул равнодушным взглядом по лицу мужчины, огляделся вокруг и обратил недоуменный взор на свою спутницу. Впервые Валери улыбнулась, и он подумал: «Хороша моя «любовница». Жаль, что лишь на людях и только на один вечер».

— Это Франц, в парике и гриме, — шепнула она в самое ухо. — Ищейки Шикельгрубера по натаске провокатора пошли на нас облавой. Цели гитлеровские, охота кайзеровская.

— А она — тоже любовница?

— Эльза и важнее, и нужнее, — ответила Валери серьезно. Но в голосе ее Сергей почувствовал скрытую боль и понял, что задел скрытую рану. — Жена.

За аперитивами обменялись паролем и отзывом, после чего Сергей передал заученное им наизусть послание для Тельмана. Оно касалось стратегии и тактики борьбы КПГ на современном этапе — как их понимали и видели Коминтерн и Москва. Кроме того, был один оперативный кадровый вопрос, который требовал немедленного решения.

— Завтра же Эрнст получит это послание, — заверил Франц Сергея. Вздохнул, но тут же сжал пальцы в кулак, поднял его — «Рот фронт!». — Как вы понимаете, вождь все время в движении: законы подполья.

Дюжие кельнеры внесли фазана, обложенного ананасами и папайей. Церемонно водрузили на стол серебряный поднос, стали у двери грудь в грудь как в строю и по взмаху руки энергично улыбавшегося метрдотеля дружно гаркнули: «Приятного аппетита!»

— Если ничего не предпринять, скоро вся Германия вытянется в одну армейскую шеренгу, — невесело заметил Франц.

«Как интернациональны Скалозубы, — подумал Сергей. — Он в две шеренги вас построит, а пикните — так мигом успокоит».

Фазан был нежен, таял во рту, фисташки и трюфели — восхитительны.

— Для оплаты одного этого блюда не хватит двухмесячной зарплаты квалифицированного рабочего, — глядя на Сергея, сообщила Эльза Якоб. — Я выиграла билет на ужин для четверых в лотерее на благотворительном вечере в Американском страховом фонде помощи сиротам войны. — Валери показала четыре картонных розовых прямоугольника. — И вы знаете, куда пошли деньги, собранные на этом вечере? Фантастика — на строительство военных заводов в Тюрингии.

— Что за человек этот Отто фон Болен? — спросил Сергей, когда они перешли в одну из комнат отдыха, куда были поданы сыры, фрукты, сладости и кофе.

— Сложный, — отозвался Франц. — Испытывает психофизиологическую антипатию к нашему ефрейтору, но и Сталина не жалует. Одним словом, не приемлет любую разновидность диктатуры. — И, предвосхищая возможные возражения, добавил: — Дело не в сравнении или параллели, ему просто чужд классовый подход.

— А как же насчет симпатий к левым? — Сергей задал этот вопрос, исходя из знакомства с оперативным досье и другими данными о видном немецком физике.

— Доказательства? Не только открытые высказывания, но и довольно крупные пожертвования. Что-то вроде вашего Саввы Морозова. На последних выборах, которые мы проиграли, голосовал за нас. И не просто пассивно отдал свой голос — не раз выступал на митингах, по радио, в прессе. Даже обратился с открытым письмом, под которым собрал подписи видных ученых, ко всем немцам. Остро переживал победу нацистов, считает это национальной трагедией. Все это так. Только он видит социализм через абсолютную анархию. Кропоткин — да, Бакунин — да, Маркс — нет, Ленин — нет.