У скульптуры, схватив за грудки Эрнста Неизвестного:

— Ты, сукин сын, где медь берешь для своих поделок?

— Ворую!

— Шелепин, выпиши ему авиабилет в Америку в один конец — и точка!

Никита в зале заседаний ООН вместе со всеми негодует по поводу очередного американского диктата — ботинком по столу, знай наших, мы вам покажем кузькину мать, мы вас всех закопаем в землю!

Никита подписывает порочный указ о создании совнархозов и еще сотню подобных указов, царски дарит Крым Украине, торжественно обещает ввести коммунизм через двадцать лет и требует сажать кукурузу и на юге, и на севере, и на западе с востоком; он ругает матом православных пастырей и велит душить церкви налогами; по его приказу корабли с ракетами идут к Кубе, и планета замирает в ужасе — от ядерной смерти ее отделяют какие-то часы…

Господи! Что же я делаю? И может ли быть такое? Или ты лишил меня разума, и я действительно не ведаю, что творю? — Никита упал на колени, раздирая лицо ногтями в кровь. — Что делать? Что делать, Господи?

И услышал голос высокого худого монаха — злой, осуждающий:

— Твое обращение к Нему и нелепо, и смехотворно. Ты никогда в Него не верил, не веришь и сейчас. Говоришь так по общечеловечьей привычке. В тебе бушует страх. Боишься! Раньше бояться было надобно, раньше…

Скрипнула дверь. Никита поднял голову и увидел, что в кабинет входит Сталин. «Этого не может быть, он же умер! Я же сам велел вытащить его из Мавзолея и закопать в землю!»

— Не-ет, я живой! Это ты мертвец, — надвигаясь на него и словно читая его мысли, проговорил генералиссимус.

…Обмирая от ужаса, Никита проснулся, вскочил и бросился вон.

— Что с вами, Никита Сергеевич? — тревожно спросил начальник охраны.

— Мертвяк окаянный привиделся, — не попадая зубом на зуб, выдавил из себя Никита.

— Кто? — всполошился генерал, хватаясь за кобуру. Глаза Хрущева блуждали, дыхание было прерывистым. Посмотрев в направлении кабинета, он добавил:

— Берия. Я же пришел мысленно посоветоваться с Вождем. А Лаврентий…

Он махнул рукой и сел в поданный «ЗИС». Генерал, недоуменно нахмурив брови, долго смотрел вслед отъехавшему автомобилю.

«Нет, ошибаешься, — все еще с испугом оглядываясь на уплывавший в вечернюю синь зловещий особняк, прошептал Никита, — я в нашем свинячьем околотке самый живой. Я! И у меня хватит силушки бросить в российское — да и в мировое! — болото не один камень. Не один. Си-и-и-ла е-с-сть…»

15 марта 1999 г.- 3 июня 2001 г.

Москва — Нью-Йорк — Гамбург — Клишино — Москва