Троцкий хорошо помнит, как летом 1902-го через Иркутск получил у себя в ссылке кое-какие книги, в переплеты которых были заделаны последние заграничные издания, отпечатанные на тончайшей бумаге. Узнал, что была создана «Искра», центральная организация профессиональных революционеров. А потом пришла изданная в Женеве книга «Что делать?». И сразу его собственные рукописные рефераты, газетные статьи и прокламации для тогдашнего Сибирского союза показались ему самому мелкими, местечковыми перед лицом новой, поставленной моментом, задачи. А ведь он к этому времени, он, паренек из захолустья, уже достаточно написал, недаром, когда после побега оказался в Самаре, то Кржижановский, друг Ленина, дал ему занятный и многообещающий псевдоним — Перо. И этому пишущему молодому человеку после ленинских работ не оставалось ничего, как искать себе другое поприще. Бежать!

Надвигалась осень и распутица. Ночью вывез его из Верхоленска приятель-крестьянин на телеге, укрыв сеном и рогожей, как кладь. До железной дороги он собственной спиной просчитал все ухабы. В это время, чтобы выиграть два дня у полиции, на его бывшей квартире укрывали одеялами мнимого больного. Пронесло. Уже в поезд иркутские друзья доставили ему чемодан с крахмальным бельем, галстуком и другими атрибутами цивилизации. В чемодане был и томик Гомера с гекзаметрами Гнедича. Путешествующий по коммерческим делам молодой, вполне интеллигентный коммивояжер. У молодого человека в кармане поддельный паспорт на имя Николая Троцкого. Вот что значит суметь устроиться писарем в управе! Он вписал в утаенный чистый бланк все собственные приметы. Самое поразительное, что когда полицейские проверяли у него паспорт, то сфабрикованный им же самим, Троцким, паспорт этот оказывался в полном порядке…

На тифлисском перроне поезд был задержан на полчаса. В эти минуты ему, Троцкому, лучше бы было остаться одному. Смог бы он преодолеть себя и отдать команду продолжать путь? Смог, он был волевым человеком. Но был еще долг перед навсегда ушедшим оппонентом и соратником. Он от руки писал текст для Москвы. Если его физически нет там, то пусть хоть борются его слова. Слова его редко подводили. «Ленина нет. Нет более Ленина…» Собственно, тогда же возникла первая мысль написать цикл воспоминаний. И как всегда в трудных обстоятельствах, в голове много и быстро работающего со словом человека тут же замелькали разные картины. И отчего-то в первую очередь — картинка мимолетной встречи с Лениным в один из первых же дней после переезда правительства из Петрограда в Москву, в Кремль.

С Лениным они жили через коридор на первом этаже Кавалерского корпуса. Там когда-то располагался сановный комендант. Теперь его квартиру разделили на несколько частей. Столовая была общая. Кормили из рук вон плохо. Было только много красной икры, потому что перестал работать экспорт. В его комнате стояла мебель из карельской березы. Сюда и зашел к нему Ленин. Так и разговаривали среди карельской березы. Но внезапно разговор оказался прерван. Над камином часы с Амуром и Психеей начали отбивать своими серебряными молоточками время. Два серьезных, отдавших собственные жизни революции человека взглянули друг на друга, как бы поймав себя на одном и том же чувстве: из угла их подслушивает притаившееся прошлое.

Воспоминание вспыхнуло и осело. Тогда же вдруг, как молния, промелькнула мысль: он должен написать не только о Ленине, но и о его детище, об Октябре семнадцатого. Вот там он и разберется, кто чем из вождей занимался и кто какой был революционер.

В Сухуме он долгими днями лежал на балконе лицом к морю. Несмотря на январь, ярко и тепло горело в небе солнце. Между балконом и сверкающим морем высились пальмы. Постоянное ощущение повышенной температуры сочеталось с гудящей мыслью о смерти Ленина. Троцкий перебирал в уме этапы своей жизни, встречи с Лениным, расхождения, полемику, совместную работу. Отдельные эпизоды всплывали с фантастической яркостью. Постепенно и целое стало вырисовываться со все большей отчетливостью. Он уже гораздо яснее представлял себе тех «учеников», которые были верны учителю в малом, но не в большом.

Начали складываться и основные линии этой новой его книги. Гослит как раз готовит третий том его собрания сочинений, в котором речи и статьи весны-осени семнадцатого. Он напишет огромное предисловие к нему. Роль в революции и в ее победе Ленина, роль самого Троцкого, и какую позицию в это время занимали эпигоны — Сталины, Зиновьевы, Каменевы и прочие Луначарские. Если всё забыли, и перевертыши перевернулись, то пора напомнить о роли в истории каждого. Он, Троцкий, не только разделается со своими недругами, потому что ничто не жалит так больно, как жалит слово, но еще и стяжает себе лавры как историк и философ. Собственно, уже складываются первые абзацы. «Если нам повезло в Октябрьской революции, то Октябрьской революции не повезло в нашей печати. До сих пор еще у нас нет ни одной работы, которая давала бы общую картину Октябрьского переворота, выделяя его важнейшие политические и организационные моменты».

Хотите эти моменты истины? Пожалуйста! Именно он, Троцкий, всячески помогал военно-организационной подготовке восстания. Он, председатель Петроградского Совета, поддержал создание революционного штаба по обороне Петрограда. Штаб должен был взять на себя и защиту от внутренней контрреволюции. Наконец, именно он, Троцкий, на заседании Исполкома Совета 12 октября предложил назвать этот штаб Военно-революционным комитетом. Когда говорят «Военно-революционный комитет», то произносят комбинацию слов, придуманную Львом Давидовичем Троцким. Именно он одобрял назначение первых комиссаров ВРК в воинских частях. Именно он инициировал ультиматум штабу Петроградского военного округа 31 октября. Именно он, Троцкий, 25 октября открыл заседание Петроградского Совета и сделал доклад об успешном ходе восстания. Именно он предоставил слово Ленину, который заявил о свершении той самой рабочей и крестьянской революции, о которой неоднократно говорили большевики.

А как вели себя эпигоны?

Главным героем своей новой работы Троцкий сделает Ленина. В зеркале его прозорливости, политического чутья, человеческого такта окажутся другие персонажи. Ленин и Троцкий — это и есть основные герои драмы революции, ее ведущие актеры, автор поместит их на авансцене. Троцкий по-иному начнет светиться в лучах народной скорби о Ленине. И пусть его противники ворошат старые цитаты, «открывают» Троцкого Троцким или «выявляют» Троцкого через Ленина — а понаписали они оба так помногу, как и не снилось сегодняшним кремлевским мудрецам, в их цитатах можно найти вещи прямо противоположные, — пусть тешат себя, разгребая ворох пыльных слов, свое безграничное и жадное самолюбие.

Пусть они даже вытаскивают на свет его старое, 1913 года, письмо к Чхеидзе, в котором он не то что критикует, а просто поносит Ленина. У Троцкого было некоторое основание к раздражению. Легальная большевистская газета, выходившая в Петербурге, присвоила себе титул венского издания, которое выпускал он, Троцкий: «Правда, рабочая газета». Он и сам жалел, что написал это некорректное письмо. Но письмо постигла особая судьба. Его перехватил департамент полиции, и до Октября оно пролежало в полицейском архиве. Но разве не изжил Ленин размолвку в их отношениях, которая возникла после Брестского мира? Ленин знал об этом письме, оно для него было прошлогодним снегом, пеплом политики. Важен был их совместный бросок на последнем этапе.

Разве когда Ленин в своих тезисах заговорил о перерастании буржуазно-демократической революции в социалистическую, заговорил о завоевании власти, Сталин был с ним? Да почти вся партия в апреле стояла на примиренческих позициях. Несмотря на решение Апрельской конференции, буквально выбитой Лениным, сопротивление революционному курсу — то глухое, то открытое — проходило через весь подготовительный период революции. Были оттенки, но большевистская партия считала себя входящей в общий фронт революционной демократии. Ленин сумел переломить этот настрой.