Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Константин Шильдкрет

Кубок орла

© ООО ТД «Издательство Мир книги», оформление, 2011

© ООО «РИЦ Литература», 2011

* * *

Часть первая

Елизавете Ивановне ГИБЕТ, не забывшей «тридцатого, оставшегося там, на сплаве», вечная моя дружба.

Автор

Глава 1

Море уходит

В неуемном буйстве выла метелица.

Вглядываясь в белесую муть, Петр хмурился все больше. Неистовая тоска уже третий день томила его. Лечь бы, растянуться пластом – ни о чем не думать, ничего не решать… А решать нужно. Он зябко передернулся, потирая руки, прошелся по терему и снова остановился у окна, молчаливый, злой, опухший от бессонницы и вчерашнего хмеля. «Ишь, воет, проклятая! Самому от нее, от ведьмы, впору бы взвыть…»

За столом, подперев пухлым кулаком двойной подбородок, сидел Петр Павлович Шафиров – глубокомысленно рассматривал на карте места предполагаемых военных действий со шведами. Черные, чуть насмешливые глаза его щурились. Влажные губы казались тонкими на белом упитанном лице.

– Когда же она угомонится, проклятая! – простонал Петр. – А ни зги… Словно могила тебе…

– Могила и есть, – с нарочитой веселостью подхватил Шафиров. – Так и чудится, государь, будто в землю гроб опускают. Ну, ей-же-ей, упокойничка во гробе зрю.

– Хмелен ты, что ли?

Шафиров встряхнулся, еще веселее, еще увереннее крикнул:

– Признаю, да! Карл во гробе!

Грустная улыбка скользнула по лицу царя.

– Карла, говоришь, во гробе узрел?

Петр Павлович перехватил улыбку и без всякой робости, как равный равного, обнял государя.

– Сколько веревочке ни виться, а конец все равно будет… Будет, Петр Алексеевич! Как волка в яму, в гроб вгоним шведа.

– А что, ежели он меня в гроб? – усмехнулся государь и вдруг изо всех сил стукнул кулаком по столу. – Нет! Не бывать тому! Что нос повесил, Петрушка? Не пропадем!

Шафирова не очень обрадовал резкий переход этот от уныния к веселью и бодрости. Кто-кто, а уж он знал, как часто резкие переходы кончались звериным гневом, жестоким припадком.

«Будет бить, – горько подумал Петр Павлович. – Обязательно будет». Набив трубку, он разжег ее и торопливо сунул в рот государя. Петр трижды затянулся и побежал вдоль стен по бесконечному кругу.

– Ну, говори, – на полном ходу остановился он, выпустив в лицо советнику едкую струю дыма.

– Доподлинно знаем, – сразу, без лишних слов, начал Шафиров, – через малое время швед уйдет из Польши в русский поход. А имеет Карл двадцать четыре тысячи человек кавалерии и двадцать тысяч пехоты. Да на подмогу к нему всякий час может прийти из Лифляндии генерал Левенгаупт с четырнадцатью тысячами человек.

Все это Петр знал сам.

Что в самом деле ждало его впереди? Страна с каждым днем нищает. Леса кишат беглыми. К ватагам все чаще примыкают воинские отряды. Союзники вероломны – только и ждут того часа, когда из друзей можно будет превратиться в недругов и разодрать Российское государство на куски. Одна Польша еще кое-как держится. Но и на нее особенно полагаться не приходится. Посадит Речь Посполитая королем Станислава, и все будет кончено, прахом развеется дружба.

А шведы? Их наступление несет с собой гибель. И страшнее всего, что движутся они к украинским рубежам, туда, где живут самые непокорные московские холопы – запорожцы.

«Неужто ж правду говорят про Мазепу?» Петр стиснул ладонями виски. Его глаза округлились, стали еще чернее. Ноздри раздулись. Через лоб поползла под коричневую шапку волос тонкая синяя жилка.

– Ну, чего приумолк? – выкрикнул он сквозь зубы. – Говори… радуй далее.

«Будет бить, – потупил глаза Петр Павлович. – Обязательно будет…» И, вздохнув, поклонился:

– Покель все, государь.

– Все-о! – передразнил царь. – Покель все-о! Мало ли? Таково утешил, что хоть в прорубь. – Он вытянул шею и прислушался. – Ревет-то, а? Ревет каково за окном? Словно море в непогоду.

Он опустился на лавку. Голова его склонилась на подставленную ладонь, лицо обмякло, как у тяжелобольного, на миг почувствовавшего облегчение.

– Море… Нам ведь крохотку эдакую… Махонький клочок берега с пристанями… А оно уходит. Уходит море от нас! И не удержим его. Какая война может быть, коли казна пуста?

Шафиров будто ждал этих слов.

– Будет казна, – сказал он громко и твердо. – Только сотвори то, о чем не единожды на сидениях думали…

– На части, что ли, Россию разбить? Дворянам раздать в полное управление?

– Так, государь.

– Рано. Пускай поучатся еще малость.

Петр сердито фыркнул. Советник, глядя на него, пожал плечами.

– Хочешь – гневайся, хочешь – с глаз долой прогони за дерзость мою, а подменили тебя, Петр Алексеевич. Словно бы не владыка Санкт-Питербурха передо мною…

– Че-го-о?

– Да! Словно зельем опоили тебя. Во всяком деле тебя ныне сумленье берет. Убей, а я и при последнем издыхании помазаннику Божьему правду скажу. Ты, сам ты сему обучал.

Шафиров не ошибся. «Правда» попала в цель.

Петр ласково ударил его по плечу:

– Коли правду, сыпь, брат, не сумлевайся.

Откинув далеко трубку, он вскочил и снова заходил по терему уверенно и четко, как на учении с преображенцами.

– Говори.

– Говорить-то нечего. С губернациями погодить еще можно, а что касается Литвы, послушайся, Петр Алексеевич, генеральского совета. То не в бесчестие, но во славу твою.

– Отступить от Литвы?

– Отступить, Петр Алексеевич.

Оба склонились над картой, водя по ней пальцами, долго изучали каждый изгиб трущоб и трактов. Все замечания государя советник тут же, не споря, записывал до последнего слова.

Безответное послушание вывело царя из терпения:

– Эк задолбил: «Да, да…» Когда же «нет» скажешь?

Шафиров приложил обе руки к груди:

– Верь не верь, а ей-ей, нечему некать. Словно бисер нанизываешь.

– А ежели я вдруг со зла Литву велю разорить, сие как?

– Тот же бисер, Петр Алексеевич. Нешто не разумею я, что не потехи для разоришь ты тот край, а к тому, чтобы шведы шли по Литве, как иудеи в пустыне?

Петр призадумался. Смести с лица земли города и деревни, чтобы лишить Карла возможности иметь под рукой провиант и фураж, было нетрудно. Один полк солдат справился бы с этим походя. Царя смущало другое. Он боялся ожесточить население, и без того недовольное хозяйничаньем русских.

– Не замутил бы народишко…

Шафиров самоуверенно расхохотался:

– Пускай только сунутся! Пороху достанет еще про честь литовскую.

– Значит, так, – укрепился в своей мысли Петр. – Пиши: «Отступать и дороги все портить, а буде возможно где, лесом и каменьями забросать».

Советник усердно заскрипел пером.

– Про всякий случай не худо бы и Москву укрепить, – сказал он, не поднимая головы. – Мало ли что бывает…

– Я про сие уже Федору Юрьевичу наказал.

Голос Петра уверенно зазвучал, повеселело лицо. Вместе с принятым наконец решением к нему вернулась обычная его сила. За окном по-прежнему ревела метелица, но государь теперь, прислушиваясь, уже наслаждался ею.

– Силища-то, а? Кого хочешь сметет! Эх ты, морюшко… Зазнобушка моя, море!

Он приказал подать вина и, налив кубки, чокнулся:

– Пей, Петрушка! Пей, Петр Павлович, брат мой любезный! За берег морской… И памятуй, что только через сих артерий может здравее и прибыльнее сердце государственное быть.

Ночь близилась к концу. Сквозь промороженные оконца сочился мутный от снега рассвет. Царь развалился на лавке. Одна его рука упала на пол, другая крепко сжимала чубук. Не глядя на советника, он спросил:

– Уходишь?

– Ухожу, государь.

– Ну-ну, иди, – сладко зевнул Петр и тотчас же вспомнил: – Да! Про челобитчиков-то я и запамятовал…

– Кочубеевых?

– Кликни обоих. Послушаем, какую они про Мазепу песню сыграют.

1
{"b":"198523","o":1}