— Комиссар, вы слышите меня? — спросил Бейли. Эндерби вяло кивнул. — Хорошо. Так вот, цель космонитов не в том, чтобы привлечь вас к суду. Их замыслы гораздо обширнее. Если вы будете сотрудничать с ними…

— Что? Что? — в глазах комиссара промелькнула надежда.

— Вы, должно быть, важная персона в медиевистской организации Нью-Йорка, а может, и всей планеты. Постарайтесь убедить своих единомышленников в необходимости освоения космоса. Вы ведь знаете, какую нужно проводить линию, верно? В смысле — мы можем вернуться назад к земле, но на других планетах.

— Не понимаю, — промямлил комиссар.

— Это то, к чему стремятся космониты. И я, черт возьми, тоже — после беседы с доктором Фастольфом. Это то, чего они хотят больше всего на свете. Ради этого они постоянно рискуют своей жизнью, оставаясь здесь, на Земле. Если убийство Сартона заставит вас перевести медиевизм на путь возобновления освоения Галактики, они, возможно, сочтут эту жертву оправданной. Теперь вы понимаете?

— Элайдж совершенно прав, — подтвердил Р. Дэниел. — Помогите нам, комиссар, и мы забудем о случившемся. Я говорю это от имени доктора Фастольфа и других жителей Космотауна. Естественно, если вы согласитесь помогать, а потом вздумаете предать нас, то помните, что мы всегда сможем сделать факт вашей виновности достоянием общественности. Надеюсь, вы это понимаете. Мне тяжело напоминать вам об этом, но я должен.

— Меня не будут судить? — спросил комиссар.

— Нет, если вы поможете нам.

Его глаза наполнились слезами.

— Я сделаю все, что смогу. Это была случайность. Объясните им. Несчастный случай. Мне казалось, что я поступаю правильно.

— Если вы поможете нам, вы действительно поступите правильно, — сказал Бейли. — Освоение космоса — единственно возможный путь к спасению Земли. Отбросьте предрассудки, и вы поймете это. Советую вам поговорить с доктором Фастольфом. А пока вы можете помочь, если уладите дело Р. Сэмми. Назовите его гибель несчастным случаем или придумайте еще что-нибудь. Одним словом, закройте его! — Бейли поднялся. — И помните, комиссар, что я не единственный, кто знает правду. Космотаун в курсе всех событий, так что не пытайтесь избавиться от меня, если не хотите нажить себе неприятностей.

— Нет необходимости говорить что-то еще, Элайдж, — заметил Р. Дэниел. — Его намерения искренни, и он будет помогать. Это ясно видно по его цереброанализу.

— Хорошо. Тогда я еду домой. Хочу увидеть Джесси и Бентли и снова вернуться в привычную колею. И еще я чертовски устал… Дэниел, вы останетесь на Земле после ухода космонитов?

— У меня на этот счет пока нет никаких инструкций. А почему вы спрашиваете?

Бейли прикусил губу и медленно сказал:

— Никогда не думал, что смогу сказать что-либо подобное такому, как вы, Дэниел, но я верю вам. Я даже… восхищаюсь вами. Сам я уже слишком стар, чтобы покинуть Землю, но у меня есть Бентли, и когда наконец откроются школы для эмигрантов, возможно, вы с Бентли вместе…

— Возможно. — На лице Р. Дэниела не отражалось никаких эмоций. Он повернулся к Джулиусу Эндерби, наблюдавшему за ними с отрешенным лицом, которое только теперь начинало постепенно оживать. — Друг Джулиус, — сказал робот, — я все время пытался понять кое-какие мысли, которыми поделился со мной Элайдж. Возможно, сейчас я начинаю их понимать: мне вдруг стало казаться, что уничтожение того, что не должно быть, то есть уничтожение того, что вы, люди, называете злом, менее справедливо и желательно, чем превращение этого зла в то, что вы называете добром. — Он помолчал в нерешительности и добавил, словно бы удивляясь собственным словам: — Иди и впредь не греши!

Бейли неожиданно улыбнулся, взял Р. Дэниела за локоть, и они рука об руку вышли из кабинета.

Элайдж Бейли мужественно боролся с паникой.

Паника начала зарождаться в нем недели две назад, а то и раньше, с того самого дня, когда Бейли вызвали в Вашингтон и с порога объявили о новом назначении.

Вызов в Вашингтон уже сам по себе был достаточным поводом для волнения. В официальном письме, кроме распоряжения, не было никаких подробностей — легче от этого не становилось. К вызову прилагались транспортные талоны на самолет, что только усугубляло ситуацию.

Тревожило то, что дело срочное, раз ему предписывается лететь, беспокоила и сама мысль о полете. Но с той тревогой вполне можно было справиться. Как-никак, Элайдж Бейли летал самолетом уже четыре раза, однажды даже пересек континент. И хотя полет — вещь неприятная, шагом в неизвестное его не назовешь.

А потом, перелет из Нью-Йорка в Вашингтон продолжается всего час. Самолет отправляется с нью-йоркской взлетной полосы № 5, которая, как и все государственные взлетные полосы, подобающим образом защищена. Выход в открытую атмосферу происходит только по достижении скорости полета. А сядут они на вашингтонской второй полосе, тоже укрытой.

Более того, Бейли хорошо знал, что в самолете не будет окон. Там хорошее освещение, приличная еда, все необходимые удобства. Полет, управляемый по радио, пройдет гладко. Вряд ли движение будет вообще чувствоваться, когда самолет поднимется в воздух.

Бейли убеждал в этом себя и свою жену Джесси, которая никогда еще не летала, а потому мысль о полете приводила ее в ужас.

— Не нравится мне, что ты летишь, Элайдж, — сказала она. — Это как-то неестественно. Почему бы тебе не поехать экспрессом?

— Потому что тогда дорога займет десять часов, — Бейли кисло усмехнулся, — а еще потому, что я служу в полиции и должен выполнять указания начальства, если, конечно хочу сохранить свой класс С-6.

Разумеется, последний довод оспорить было невозможно.

Заняв место в самолете, Бейли уставился на узкий газетный рулон, который непрерывно разматывался с катушки на уровне его глаз. Город гордился этой услугой. В тексте содержались новости, очерки, юморески, познавательные статьи, немного беллетристики. Говорили, что рулоны вскоре заменит видеопленка — когда пассажир смотрит в свой визор, он еще лучше отвлекается от окружающего.

Бейли не сводил глаз с рулона не только потому, что это отвлекало, но и потому, что того требовал этикет. В самолете, кроме него, было пятеро пассажиров (этого Бейли просто не мог не заметить), и каждый имел право на свои личные страх и тревогу в зависимости от характера и воспитания.

Бейли, разумеется, и самому не понравилось бы, если бы кто-то вторгся в его собственные переживания. Он не хотел, чтобы посторонние видели, как побелели костяшки его пальцев, вцепившихся в ручки кресла, и не желал никому показывать влажный след, который оставят там его руки.

— Я в безопасности, — твердил он себе. — Самолет — это маленький Город.

Но себя не обманешь. Слева от него была стальная стенка в дюйм толщиной, он чувствовал ее локтем. А за ней — ничего.

Ну пускай воздух! Все равно — ничего.

Тысяча миль пустоты в один конец, тысяча — в другой. И пара миль под ними.

Бейли так и подмывало взглянуть вниз, на верхушки зарывшихся в землю Городов, мимо которых они пролетали: Нью-Йорка, Филадельфии, Балтиморы, Вашингтона. Он представлял себе гроздья куполов, похожие на низкие гряды холмов. Он никогда их не видел, но знал, что они там, внизу. А под куполами, на милю вглубь и на десятки миль во все стороны, протянулись Города.

Бейли думал о бесконечных муравьиных переходах Городов, где столько народу; о квартирах, столовых, фабриках, экспресс-дорогах; там уютно и тепло, там люди.

А он сидит в металлической скорлупке, что мчится сквозь пустоту!

У него дрожали руки. Бейли заставил себя сосредоточиться на полоске текста и стал читать.

Ему попался рассказик о путешествии по Галактике, героем которого, по всей видимости, был землянин.