– Мне подождать вас?

– Но не могу же я просто так взять и зайти туда – это ведь кому-то принадлежит.

Он выразительно посмотрел на нее, затем пожал плечами и сказал:

– Дело, конечно, ваше, но учтите – как только откроют вагон, это место и все другие подобные места будут попросту переполнены.

Он, несомненно, был прав. Глянув сначала в одну, затем в другую сторону, она быстро прошла к деревянному домику и, зайдя внутрь, закрыла за собой дверцу. Там было темно, душно и стоял такой одуряющий запах, какой приобретают подобного рода службы, если их не обрабатывать известью очень много лет. Разглядеть хоть что-нибудь в темноте было невозможно, и она чуть-чуть приоткрыла дверцу, но сразу же пожалела об этом. Стало видно, что сиденье представляет собой неотесанную, неровную доску с вырезанными в ней двумя дырками. Перед сиденьем стоял ящик, наполненный сухими кукурузными початками, по которым ползали черные жуки. Верене нужно было по меньшей мере три руки – две, чтобы поддерживать юбки, и одна, чтобы зажимать нос. Увы природа снабдила ее только двумя. Вынув из сумочки свой батистовый носовой платок с вышивкой, она принялась вытирать с сиденья пыль.

Когда она вышла во двор, Маккриди нигде не было видно. Теперь, оказавшись на свежем воздухе, она смогла различать и другие запахи. Самым сильным из них был неприятный запах подгоревшего прогорклого жира, исходивший откуда-то из дома. А сам двор, еще пять минут назад совершенно пустой, был теперь наполнен пассажирами, ждущими своей очереди пройти в дом за едой. Если бы у Ве-рены так не сосало под ложечкой от голода, она не раздумывая возвратилась бы в поезд и обошлась без всякого обеда.

Не успела она занять очередь, как из дома вышел Маккриди, неся в руках что-то, завернутое в кусок ткани. Лицо его было хмурым, брови сдвинуты.

– Скажите, у вас в этих краях есть родственники? – спросил он, подойдя к ней.

– Разумеется, нет. А почему вы спрашиваете?

– Узнаете, когда возвратимся в поезд, – ответил он, беря ее за руку. – Идемте, я несу наш обед.

– В этой тряпке, что ли?

– Ну да, а в чем же еще?!

Он шел очень быстро, и ей трудно было поспевать за ним.

– До отправления поезда еще целых двадцать минут, – напомнила она ему, – и я бы предпочла поесть на свежем воздухе – здесь прохладнее.

– Я на вашем месте не стал бы этого делать.

Вместо того чтобы войти через переднюю дверь вагона, он повел Верену к задней площадке, через которую они выходили, взобрался на нее, ловко перемахнув через перила, а затем, протянув руку своей спутнице, помог подняться и ей.

В вагоне никого не было, если не считать проводника и кондуктора, обедавших в другом конце вагона, да двух-трех ковбоев, слишком пьяных, чтобы передвигаться самостоятельно.

Маккриди, не отпуская руку Верены, довел ее до места, усадил, затем сел сам и развернул салфетку.

– Держите, – сказал он, протягивая ей свернутую маисовую лепешку. – Насколько я мог установить, у них ничего больше нет.

– Вы, надо полагать, были первый в очереди? – предположила она.

– Отнюдь.

– Мистер Маккриди, вы что-то от меня скрываете? – с любопытством спросила она.

– Вы меня опередили – я собирался задать вам тот же самый вопрос.

– И что же вы хотите узнать?

– Там были каких-то два типа, на вид – закоренелые преступники; так вот – они вами очень интересовались.

– Что? Этого не может быть – я никого в этом штате не знаю, – уверенно заявила она. – И ни один человек, кроме мистера Хеймера, даже не подозревает, что я сюда должна приехать.

– Мистера Хеймера? А кто он такой?

– Юрист. Он был назначен судьей для ведения дел, связанных с имуществом моего отца, но вряд ли это можно назвать знакомством – мы с ним даже не встречались.

– Но эти двое не юристы, это уж как пить дать.

– Тут, должно быть, какая-то ошибка.

– Не знаю, не знаю, но пока вы уединялись в том маленьком домике во дворе, они обращались буквально к каждому человеку, выходящему из поезда, и спрашивали, не видел ли кто-нибудь из них некую Верену Хауард – а точнее, мисс Верену Хауард. Похоже, что вам предстоит встреча с давно пропавшими родственниками.

– Но этого не может быть – у меня нет никаких родственников, – возразила она, но тут же уточнила: – По крайней мере, таких, о которых я слышала. После того как отец оставил нас, мне ничего не было известно о его жизни.

– Оба они старше вас.

– Очень странно.

– И, как я уже сказал, парочка эта – отъявленные головорезы.

– В каком смысле?

– В прямом – настоящие разбойники.

– А точнее?

– Ну, как вам еще объяснить: сразу видно, что с ними лучше не иметь дела. Не знаю, может быть, это техасские рейнджеры? Трудно сказать. Знаю только одно – они были уверены, что найдут вас именно в этом поезде. Им нужна была женщина, путешествующая одна, без чьего-либо сопровождения, и направляющаяся в Сан-Анджело.

Она с подозрением на него взглянула и недоверчиво произнесла:

– Признайтесь, что вы все это придумали. Не пойму, почему, но вам непременно нужно путешествовать в моем обществе, и вы добиваетесь этого любыми средствами.

– К вашему сведению, я собираюсь выйти еще до Игл-Пасс.

Она некоторое время помолчала, осмысливая его слова, а затем неожиданно спросила:

– Скажите, вы попали в какую-то неприятную историю?

– Они ведь спрашивали о вас, а не обо мне, – ушел он от ответа. – А если они имели в виду меня, то в их представлении я должен выглядеть молодой, стройной женщиной двадцати с небольшим лет, решившейся самостоятельно пересечь почти весь Техас. Нет уж, именно вы – вот кто им нужен.

– Я вам не верю.

– Ага – как говорится, легки на помине, – тихо проговорил он. – Вон появился один из них.

– Вы это серьезно?

– Только не поднимайте голову, а еще лучше – спрячьтесь за мое плечо.

– Это еще зачем?

– Делайте, как вам говорят.

Прежде чем она успела что-то сообразить, он схватил ее левую руку и повернул таким образом, чтобы лучше было видно кольцо на пальце, а затем, поместив свою правую руку рядом с ее рукой, едва слышно проговорил:

– Ни в коем случае не смотрите на него. Он уже совсем близко.

– Но это же бог знает что такое! – протестующе прошептала она в ответ. – Я чувствую себя полной идиоткой.

– И прошу вас – сидите тихо. Говорить с ним буду я.

Все еще испытывая сильные сомнения, она тем не менее придвинулась к нему, спрятала голову за рукавом его пиджака, держась одной рукой за его плечо, и тихонько пробормотала:

– Если только выяснится, что вы все это подстроили…

– Тише! – прошептал он ей. – Слушайте во все уши, но проглотите язык.

И с неожиданным для нее сильным южным акцентом он громко проговорил:

– Ничего страшного, Бесс. Успокойся, солнышко. Наверно, эти лепешки не для твоего нежного желудка. Продержись до Остина, а там тебе станет лучше. Вот увидишь.

Чувствуя, как она вся напряглась и порывается что-то сказать, он обнял ее правой рукой за плечи, крепко прижал к себе и продолжал:

– Такое бывает сплошь и рядом, когда ждешь ребенка, а ты у меня совсем слабая. Говорил же тебе – оставайся лучше в Литл-Рок, с мамой, но ты разве послушаешься. Ну ладно, милая, сиди тихонько, и все пройдет.

– Что, ей нехорошо, мистер?

– Наш первенец! – услышала она ответ Маккриди, не скрывавшего переполнявшей его отцовской гордости; голос его под самым ее ухом звучал как из бочки. – Ей и впрямь было плохо – страшно плохо. Ну а теперь похоже на то, что эта маисовая лепешка, которую она только что съела, на свою голову, недолго задержится у нее в желудке.

Высвободив правую руку, он протянул ее незнакомцу:

– Меня звать Маккриди, Том Маккриди, но люди называют меня просто Мак. А это моя жена Элизабет Маккриди.

– Привет, Мак. Мое почтение, мэм, – ответил тот, но сам не представился. – Что-то не очень она показывает свое лицо.

– Ей нельзя сидеть прямо, – объяснил Маккриди, – ее сразу начинает выворачивать наизнанку. Только успевай за ней убирать.