Рабочий день у шефа резидентуры был ненормированный, и Митчеллу давно пришлось с этим смириться. Хотя у шпионов и есть рабочий график, он далеко не стабилен и часто покрыт завесой тайны. Митчелл был уже не молод, и это накладывало свой отпечаток на его работу. Национальная секретная служба приучила его к самодисциплине, что позволяло справляться с нарастающей слабостью, но вскоре это не будет иметь значения. На должность шефа резидентуры в Пекине могли рассчитывать большинство старших сотрудников НСС. Ее можно было сравнить с должностью капитана авианосца на флоте – столько она требовала опыта, и те, кто таким опытом обладал, уже заканчивали свою карьеру за рубежом. Впереди у Митчелла была бумажная работа в Лэнгли или на «Ферме», и с этой мыслью он еще не свыкся.

Закрыв за собой дверь, Митчелл упал в кресло. Спина сразу заныла, и он понял, что Альфа оставил на его левом боку кровоподтек, но сейчас было не до этого. Сняв трубку закодированного телефона, он набрал номер в Штатах. Разница во времени в кои-то веки оказалась кстати: рабочий день Кларка Баррона только начался.

– Привет, босс, – сказал Митчелл.

Задержка между Пекином и Лэнгли была едва заметна, но все же ощутима. Сидя в своем кабинете в штаб-квартире ЦРУ, Баррон бросил взгляд на мировые часы на стене, определяя, который сейчас час на другой стороне земного шара.

– Что-то вы поздно не спите…

– Возвращаться домой было опасно, – ответил Митчелл. – Ушел на встречу с Пионером, но заметил хвост, едва вышел за дверь. Никакого изящества.

– Вас раскрыли? – забеспокоился Баррон.

Потерю шефа резидентуры в Пекине и до этого нельзя было назвать мелкой неприятностью, но сейчас это становилось серьезной проблемой.

– Не думаю, – успокоил его Митчелл. – Судя по тому, что я слышал, они цепляются ко всем. С сотрудниками посольства то же самое. Они следят за каждым, кто выходит из ворот.

Баррон что-то неразборчиво проворчал.

– Я вчера разговаривал с сэром Лоренсом с Воксхолл-кросс[9]. Он говорит, к его парням относятся точно так же. И у австралийцев похожая история. Как он выразился, крайне нецивилизованный подход. Насколько близко им удалось к вам подобраться?

– Очень близко. Поставили пару синяков.

Митчелл чувствовал еще один на правой руке, он появился после того, как Альфа отбросил его к стене. Нужно будет принять аспирин и приложить лед.

– Вы дали им сдачи? – спросил Баррон.

– Нет. Найду другой способ ответить.

Этот урок Митчелл выучил в Москве, когда сотрудник СВР[10] едва не толкнул его под колеса автобуса. У Митчелла был шрам на костяшках пальцев, который оставили зубы русского, – его приятели сломали Митчеллу три ребра и перевернули вверх дном его квартиру, пока он лежал в больнице.

– Это реакция на Тайвань? – уточнил Баррон.

– Вряд ли. Они начали вести себя грубо еще до того, как Лян устроил облаву. Ко мне сегодня прицепились впервые, но я в последнее время почти не выходил на улицу.

– Не дал ли им повод кто-то из ваших людей? – продолжал Баррон.

Такое случалось редко, разве что в Москве, и китайцы никогда раньше не шли на открытую конфронтацию.

– Если даже и так, никто мне об этом не говорил. Утром соберу всех и задам этот вопрос, но вряд ли, – ответил Митчелл.

– Что ж, похоже, кто-то им сильно насолил. Кругом полно агентов, – заметил Баррон. – Хорошо, если их просто разозлила выходка Ляна, но если нет – значит происходит что-то еще. Китайцы – это не русские. Они не станут устраивать такое ради развлечения.

– Не сомневаюсь, – согласился Митчелл. – Они сейчас как на иголках и хотят остановить всю оперативную работу, пока от него не избавятся. Или просто добавить нам хлопот. Держу пари, у них на крючке чей-то информатор, но они не знают, на кого он работает, и поэтому привязываются к каждому, а потом разбрасывают сети, чтобы выяснить, кто окажется достаточно отчаянным, чтобы из них вырваться. Если это так и будь я на их месте, я бы взял на прицел всех из стран НАТО, а заодно и корейцев с японцами. Может, и русских, просто из принципа.

– Думаете, это Пионер? – спросил Баррон.

Митчелл нахмурился:

– Не связавшись с ним, этого не узнать. Уловка двадцать два[11]. Как правило, срочно встретиться с агентом бывает необходимо именно тогда, когда это почти невозможно. Посмотрим, ответит ли он на следующую посылку. Если нет, будем ждать, пока не подаст хоть какие-то признаки жизни.

– Принято, – сказал Баррон. – Постарайтесь только не слишком рисковать и не делать глупостей.

– Обязательно. Позвоню утром.

Митчелл положил трубку и поудобнее устроился в кресле, обдумывая тактику дальнейших действий.

«Они хотят нас задушить», – подумал он.

Его люди не сделали ничего такого, что могло бы спровоцировать местную службу безопасности. На улицах было спокойно. Населению внушали тревогу события на Тайване, но никто не срывал злость на иностранцах. В Пекине всегда было опасно, особенно в последние годы, но работе это нисколько не препятствовало. И тем не менее МГБ сменило тактику, так что Митчеллу приходилось заново оценивать обстановку. Служба безопасности начала вступать в физический контакт с его людьми еще до того, как тайваньцы устроили облаву.

«Может, в МГБ об этом знали? – размышлял он. – Если так, то почему они не отозвали своих сотрудников из Тайбэя до арестов? Зачем цепляться к иностранцам в Пекине?»

Он тряхнул головой, отгоняя абсурдные мысли. У загадки не было ответа, и он понимал, что для ее решения недостаточно информации.

«Но ведь именно добычей информации ты и зарабатываешь на жизнь», – пришло ему в голову.

У него не было другого выбора, кроме как попробовать связаться с Пионером через тайник, но прочие, не столь срочные операции придется отложить. МГБ не остановится перед тем, чтобы арестовать американского резидента. Во время холодной войны они держали двоих в тюрьме почти двадцать лет. Симпатичный молодой американец или, еще лучше, красивая молодая женщина могли стать отличной разменной монетой в дипломатических переговорах, а затягивать переговоры китайцы умели.

Совсем иначе обстояло дело с местными информаторами, работавшими на иностранную разведку. Китайских граждан, арестованных за шпионаж, естественно, расстреливали; та же судьба ждала их семьи, и это не выдумки. Суды всегда были короткими и закрытыми, и ни о каких переговорах не могло быть и речи.

Зимний вечер в Пекине был теплее обычного, десять градусов по Цельсию, и улицы заполнили туристы и влюбленные. В такие чудесные вечера в районе Шичахай к северу от Бэйхая, где много озер и баров, всегда многолюдно, и Пионер был этому только рад. Толпы иностранцев затрудняли работу групп наблюдения. Если МГБ следило за ним, они ждали каких-то подозрительных действий, а в данном случае это было непросто: вокруг слонялись толпы иностранцев и каждый выглядел и вел себя очень необычно для китайцев. Это сводило с ума и без того параноидально подозрительных сотрудников службы безопасности – туристы фотографировали правительственные здания, заговаривали с солдатами НОАК и выменивали у них кое-что из обмундирования, уходили в боковые улицы и переулки, в сторону от привычных туристических маршрутов. В этом районе МГБ приходилось не обращать внимания на тех, кто ничем не выделялся из толпы, а Пионер никогда не питал иллюзий, что в его внешности есть что-то примечательное, – это был природный дар, который, учитывая род его занятий, оказался как нельзя кстати. Присев на скамейку в парке, он смотрел на воду и думал, как, должно быть, скучно сейчас тем, кто за ним наблюдает. Его оперативная работа на сегодня закончена. Ничего нового они уже не увидят, и Пионер, как всегда, погрузился в свои мысли.