Накануне его отъезда на горизонте появилось опять двенадцать английских судов, что нас сильно обеспокоило, но ночью поднялся ветер, и к утру они все исчезли. Сын Рошамбо отправился во Францию на королевском фрегате «Амазонка».

Генерал Грин, взявший на себя командование южной армией после поражения Гэтса, требовал помощи и особенно кавалерии, которую он мог выставить против полковника Тарльтона, сопротивляться которому до сих пор никто не мог, и при этом он утверждал, что, не окажи мы ему этой помощи, он не ручается за то, что южные провинции не отойдут под власть английского короля. Генерал Вашингтон очень хотел, чтобы Рошамбо послал меня с этой кавалерией, я также желал этого, так как надеялся оказать там существенную помощь, я даже не задумался над тем, чтобы служить под начальством Лафайэта, несмотря на то, что я уже давно был полковником, когда он находился еще в колледже. Де-Рошамбо отказал мне и в этой просьбе, и мой поступок вызвал общее порицание в армии, особенно порицал меня маркиз де Лаваль, который, как и многие другие, дал клятвенное обещание не служить под начальством Лафайэта и получил на это разрешение от Рошамбо. Вашингтон зато вполне оценил мой поступок и часто доказывал мне это потом на деле.

Де-Рошамбо устроил свою армию на зимние квартиры в Ньюпорте. Но недостаток фуража принудил его послать меня в лесистую местность Коннектикут, за восемьдесят миль оттуда. Так как я говорил по-английски, мне пришлось запомнить множество подробностей, которые необходимы были при переговорах.

Я покидал Ньюпорт с большим сожалением, так как пользовался там очень приятным мне обществом.

Мадам Хентер, вдова тридцати шести лет, была мать двух прелестных девушек, которых она прекрасно воспитала; жили они очень уединенно и почти никого не видели.

Я познакомился с ними совершенно случайно, вскоре после моего прибытия на Род-Эйланд.

Сама мать отнеслась ко мне очень дружелюбно, и я скоро сделался в их доме своим человеком. Я в это время опасно заболел, она взяла меня к себе в дом, и все трое ухаживали за мной с редкой заботливостью. Я никогда не был влюблен в этих барышень, но если бы они были мои сестры, я не мог бы любить их сильнее; особенно мила была старшая, отличавшаяся редкими душевными качествами.

Я поехал в Лебанон 10 ноября 1780 г., не получив еще писем из Франции. Только одна Сибирь может сравниться с Лебаноном, состоящим из нескольких хижин, разбросанных в огромных лесах.

Я оставался там до 11 января 1781 г., когда, наконец, ко мне приехал генерал Кнос, командующий американской артиллерией, с извещением, по поручению Вашингтона о том, что бригады в Пенсильвании и в Нью-Джерси, которым надоела подобная служба, убили своих офицеров, открыто взбунтовались, выбрали себе собственных начальников из своей среды и этим возбудили опасение, что они самовольно отправятся в Филадельфию, чтобы потребовать себе выдачи жалования, причитающегося им, или же соединятся с английской армией, находящейся недалеко от них.

Я сейчас же сел на лошадь и отправился в Ньюпорт, чтобы известить об этом де Рошамбо, который был крайне смущен привезенным мною известием, так как он никоим образом не мог помочь Вашингтону, так как не имел совершенно денег и не получил ни одного письма со времени своего прибытия в Америку. Несколько дней спустя мы узнали, что по постановлению конгресса была выслана небольшая сумма денег и волнение среди войск улеглось.

Де-Рошамбо послал меня в Нью-Виндзор, где находилась главная квартира Вашингтона, в двухстах милях от французской армии. Вашингтон встретил меня очень радостно и захотел тотчас употребить меня в дело. Он объявил, что собирается в самом скором времени отправиться в Ньюпорт, чтобы навестить де Рошамбо и посмотреть французскую армию, он говорил еще, что намерен отправиться затем в Виргинию, где в это время хозяйничал Арнольд — и там захватить его; что он хочет, чтобы Лафайэт двигался сушей с легкой пехотой всей армии, что он попросит короля послать эскадру в Чезапик и там высадить солдат, чтобы отрезать всякий путь к спасению Арнольда. Он прибавил, что попросит де Рошамбо поручить мне командование этим отрядом, так как ему чрезвычайно важно, чтобы французские и американские войска находились в дружественных отношениях, как и их командиры, и что я, владеющий английским языком, являюсь в данном случае необходимым там.

Я пробыл два дня в главной квартире и чуть не утонул, переправляясь обратно через Северную реку. Ледоход на ней был так силен, что мое судно все время бросало из стороны в сторону, и мы чуть было не потонули, как вдруг мимо нас промчалась огромная льдина и мы, нимало не медля, соскочили на нее, а потом с одной льдины на другую, пока наконец не достигли берега, который мы уже отчаивались когда-либо опять увидеть. Прибыв в Лебанон, я узнал там о смерти де Тернэ, который, говорят, умер от огорчения; там же меня задержали на несколько дней приказания де Рошамбо, и тогда только я мог наконец вернуться на Род-Эйланд, где уже все громогласно говорили о скором выступлении эскадры с большим отрядом войск. Я просил де Рошамбо отправить меня с этим отрядом, но он отнесся ко мне очень сухо; тогда я стал говорить ему, что прошу у него не милости, а только справедливости, так как теперь моя очередь быть в деле. Он ответил на это, что в авангарде не может быть никакой очереди, он прибавил еще, что любит храбрых и отважных людей, но ненавидит выскочек. Я сказал, что он отбил у меня совершенно охоту к службе, особенно под его начальством. Он сразу присмирел, стал извиняться передо мной и сказал, что у него есть особенного рода обязательство по отношению к Лавалю, и поэтому он должен в данном случае поступить так, как тому угодно; что он обещал ему, что ему не придется служить под начальством бригадира, что этот отряд будет действовать независимо от Лафайэта и не будет находиться под его начальством, и поэтому де Лаваль просил назначить его командующим на это место. Я ничего на это не ответил, но по моему лицу он видел, что я считаю это большой несправедливостью. Я просил его послать меня в этом отряде в качестве волонтера. Он ответил, что это было бы смешно и странно, и отказал в моей просьбе. Но в тот же день он, видимо, раздумал, назначил командующим барона де В., который даже не просил его об этом, а помощником дал ему Лаваля, чего тот не простил ему еще и до сих пор.

Вашингтон в это время прибыл в Ньюпорт. Ему очень не понравилось это распоряжение де Рошамбо и он не скрывал этого. Де-Рошамбо сделал две вещи, которые никоим образом не могли ему нравиться. Во-первых, он дал ему не того офицера, которого он просил, а назначил такого, который должен был действовать самостоятельно и не зависеть от Лафайета, что вовсе не входило в расчеты Вашингтона. Он дал понять Рошамбо, что тот должен смотреть на его просьбы, как на приказания, но, впрочем, ничего не изменил в его распоряжении.

Эскадра, под командою Детуша, вышла в море с 1200 человек команды, а несколько дней спустя генерал Вашингтон уехал из Род-Эйланда. Я проводил его до Стаффорда, а затем вернулся в свой полк, где получил письмо от Рошамбо, который писал, что так как на него легко могут напасть во время отсутствия эскадры, он желает моего скорого возвращения. Я исполнил его приказание.

Мы уже десять месяцев как выехали из Франции и за это время не получили ни одного экю денег и ни одного письма, но в это время прибыл фрегат «Astree» и сообщил нам, что де Монбарей и де Сартин покинули посты министров и их заменили Сегюр и де Кастри, которые решили, что незачем посылать вторую половину армии; я тотчас же написал длинное письмо, в котором требовал, чтобы мне выслали четыреста человек моего полка, оставшихся во Франции, и что не имеют права отказать мне в моей просьбе так как иначе это было бы ужасной несправедливостью.

Приблизительно восемнадцать дней спустя после ухода эскадры, вдруг дали знать, что на горизонте появилась эскадра, направляющаяся на всех парусах прямо к острову. Мы все, конечно, тотчас приготовились к атаке и решили, что час нашей гибели настал. Мы никак не думали, что это наша эскадра, но оказалось, что мы ошиблись, это была она. Она так прекрасно маневрировала, что прибыла в гавань Чезапик на двадцать четыре часа раньше английской эскадры, которая, однако, вышла позже ее на три дня. День этот принес с собой торжество королевской армии, но наши враги помешали нашим судам войти в гавань, и Арнольд, таким образом, очутился вне всякой опасности. Де-Лафайэт потерпел фиаско в своем начинании и был этим несколько сконфужен. Некоторые из наших судов были очень повреждены, особенно «Победитель», на котором находился де Лаваль; он сражался, говорят, как лев, но потерял очень много народа.