— Послушайте, — сказала она мне, — я должна вам сказать нечто весьма важное, только пожалуйста не прерывайте меня. Говорят, вы разорились, я богата, молода и совершенно независима, я предлагаю вам разделить вашу судьбу и отправиться с вами путешествовать, куда угодно вам и на сколько времени вам угодно. Не бойтесь, что я так легкомысленна. Этот план улыбается мне и сулит мне огромное, не испытанное еще счастье. Я предоставляю вам все права самого сурового и строгого мужа и уверена, что никогда не раскаюсь в этом.

Я обнял и поблагодарил леди Берримор и глубоко огорчил ее своим отказом, но, конечно, не принял ее предложения. В это время я находился в связи с молодой дамой де Фодуа, сестрой баронессы Крюзоль; говорили, что у нее до меня был только один любовник — де Нассау, но теперь она была совершенно свободна, и мы скоро очень близко сошлись с ней. К сожалению, наша связь не могла продолжаться долго, так как муж ее был очень ревнив, а она страшно неосторожна, так что мне пришлось порвать с ней всякие сношения.

Фанни Харлэнд, как только узнала о том, что я разорен, тоже написала мне и пригласила меня к себе:

— Приходите ко мне, — писала она, — у меня есть любовник, но я хочу иметь еще и друга.

Я, конечно, тотчас же отправился к ней, она сообщила мне, что любит и в свою очередь любима Эдуардом Диллоном. Я видел Фанни каждый день, в это время как раз я был очень несчастен, грустен и уныл, и нежная заботливость обо мне со стороны Фанни заставила меня еще больше привязаться к ней. Диллон очень хотел жениться на ней, но он был беден, а она богата, тем более, что являлась наследницей после своего брата, умершего лет девяти от роду, после которого осталось огромное состояние. Марианна имела огромное влияние на своего отца, сэра Роберта Харлэнда, и я написал ей, чтобы она постаралась привезти отца и мать в Париж, чтобы мы могли устроить брак Фанни с Диллоном. Марианна, обладавшая очень добрым сердцем и действительно любившая сестру, ответила мне, что сделает с своей стороны все, чтобы помочь ей в этом деле, и действительно приехала в Париж с своей семьей, а две недели спустя приехала и ее мать, отец же должен был приехать позже, так как его еще задержали дела в Лондоне.

Матери очень понравился Диллон, она сразу приняла его под свое покровительство и написала о нем очень хороший отзыв своему мужу.

Марианна тоже с своей стороны написала отцу о нем, и он отнесся к тому факту, что будущий зять его беден, гораздо лучше, чем мы все думали. От короля нельзя было ничего добиться в пользу этого брака, но зато Морепа принял в нем большое участие и обещал при первой же возможности пристроить как-нибудь получше Диллона. Все это время я вел себя по отношению к Марианне крайне сдержанно, и нам не приходилось ничего скрывать от ее матери.

Свадьба Фанни уже совсем наладилась, как вдруг я был отозван к своему полку, который квартировал в то время в Вокулере, самом грустном местечке во всей Шампани, которая сама по себе является уже самой скучной страной в целом мире. Через несколько времени я получил письмо от Фанни, где она писала, что все уже решено и подписано и через месяц состоится ее свадьба в Хот-Фонтен. Я отправился в Нанси попросить у моего начальника де Стэнвиля несколько дней отпуска, чтобы отправиться на эту свадьбу. К сожалению, я опоздал на целые сутки и прибыл только на другой день свадьбы. Фанни показалась мне не совсем здоровой, но очень счастливой, и она очень обрадовалась моему приезду. Она должна была провести осень в Англии и взяла с меня слово, что я приеду туда навестить ее.

Марианна была очаровательна по отношению ко мне, и так как все думали, что мы уже совершенно равнодушны друг к другу, нас оставляли часто наедине.

Однажды, когда мы с ней катались верхом и далеко отстали от всех других, она мне сказала: «Лозен, теперь, когда сестра моя вышла замуж, пора нам подумать и о нас самих. Знаете ли вы, что я люблю вас больше, чем когда-либо, и мне кажется, я никогда не перестану вас любить».

Ради той, для которой ведутся эти записки, я не буду здесь распространяться о тех нежных и долгих речах, которыми мы с ней обменивались после этих слов, скажу только, что мы обещали писать друг другу всегда и очень часто и действительно сдержали свое обещание.

Путешествие в Лондон. — Роман Жюльетты. — Лозен — дипломат. Проект завоевания Индии. — Экспедиция в Сенегал.

Леди Харлэнд вернулась в Англию, а я вернулся к своему полку. Я вел там самую спокойную, тихую жизнь, которая как нельзя больше соответствовала моему настроению. В четверти мили от Вокулера находилось имение графов де Салль, они в это время как раз приехали туда, и я отправился к ним с визитом, как этого требовала честь полка. Де-Гони, брат мадам де Салль, служил в моем полку капитаном. Меня встретили там очень хорошо. В честь нас дали несколько больших обедов, балов и празднеств. Мадам де Салль приехала затем к нам отдавать мне визит, верхом, в драгунском мундире, и этого было вполне достаточно, чтобы я почувствовал к ней навсегда отвращение. Но тем не менее дело, конечно, кончилось тем, что я сошелся с ней, хотя находил ее препротивной, некрасивой и невоспитанной. Я сейчас же раскаялся в этом и до сих пор не могу себе простить этого поступка. Эта связь стала мне так невыносима, что я стал приискивать средство избавиться от нее.

В это время приехал к нам де Стэнвиль сделать смотр моему полку, он остался им очень доволен и пригласил меня на большие маневры в Нанси; я, конечно, принял его предложение и встретился там с несколькими англичанками. Одна из них была миледи Броун, в нее был влюблен де Лианкур, герцог де ла-Рошфуко, который и старался делать вид, будто он уже обладает ею, затем еще другая мадам Броун, маленькая и хорошенькая, похожая очень на королеву, но лучше ее; за ней усиленно ухаживал де Стэнвиль, но, к несчастью, она не говорила ни слова по-французски, а он ни слова по-английски. Я был почти единственный человек, с которым она могла говорить в гарнизоне, это нас очень сблизило, и чтобы вызвать ее расположение к себе, де Стэнвиль не позволил мне почти отлучаться из Нэнси.

Я любил эту прелестную молодую женщину, но был настолько честен, что не говорил ей этого, так как знал, насколько опасно для нее иметь любовником француза. Она отгадала мои чувства и сказала мне об этом с такой откровенностью, что совершенно обезоружила меня; при этом она прибавила, что также любит меня.

Моя добродетель не выдержала дальнейшего искуса, и мы оба отдались нашей страсти, но при этом я был так осторожен в своем обращении с ней, что никто в мире не подозревал о нашей связи. К сожалению, мне не долго пришлось пользоваться своим счастьем: бедная маленькая женщина заболела лихорадкой и умерла от нее, оставив меня в глубоком горе.

Я вернулся в свой полк, а мадам де Салль, к счастью, уже больше не было в имении. Мадам Диллон уехала в Англию, причем чувствовала себя очень плохо, она часто писала мне. Марианна тоже писала мне с каждой почтой. У нее, вероятно, кроме этого не оставалось ничего в свете. Но в сентябре месяце в письмах ее стало проглядывать какое-то беспокойство и, наконец, она мне написала, что сестра ее находится в большой опасности, что врачи отчаиваются в ее жизни, и если я хочу ее застать еще в живых, то должен торопиться. Де-Стэнвиль дал мне отпуск и я тотчас же уехал в Лондон, куда и прибыл 1 октября.

Я нашел там письмо от мадам Диллон, написанное ею уже давно, она тоже хотела проститься со мной перед смертью и писала, что хочет сообщить мне важную тайну, которую, кроме меня, она никому не может доверить, и что после смерти ее мне передадут шкатулку, наполненную интересными документами, которые послужат оправданием жизни, которую она вела. Я собирался ехать в Суффольк, где находилась мадам Диллон у своего отца, но в это время я получил письмо от милэди Харлэнд, которая писала мне, что дочери ее лучше, но доктора предписали ей ехать на воды в Бристоль, они едут туда всей семьей и проездом в Лондоне захватят и меня с собой. Я остался ждать их приезда. В конце той же недели Эдуард написал мне, что через несколько дней они будут в Лондоне и что больной уже гораздо лучше. А через день я получил письмо от Марианны; она извещала меня о смерти своей сестры. И в то же время я получил письмо от бедной мадам Диллон, написано оно было крайне неразборчиво, уже накануне ее смерти. Она жаловалась на то, что не видела меня перед смертью, и повторила снова, что мне передадут от ее имени шкатулку с бумагами.