Фолли. Маэстро, погодите выходить, от журналистов нет отбоя. Мы попросим их удалить!

Рахманинов. Не надо, я буду с ними говорить.

Фолли. Я бы не советовал, они только и ждут скандала, вам будет неприятно.

Рахманинов. Кстати, сколько билетов продано?

Фолли. На 3780 долларов пока что… Маэстро, вы знаете, как я предан вам, прошу вас, прислушайтесь к моему совету, не встречайтесь с прессой. Нельзя, чтобы концерт перерос в политическую акцию, американцы, ваши друзья, могут вас неправильно понять, и тогда…

Но Рахманинов не слушает своего менеджера, открывает дверь и сталкивается лицом к лицу с толпой репортеров.

Замигали вспышки магния, зашевелилась толпа. Посыпались вопросы. Рахманинов поднимает руку, восстанавливая тишину.

Рахманинов. Господа, вы знаете, я не любитель интервью, но сегодня первый раз в жизни я рад возможности говорить с прессой… Пожалуйста, напечатайте на первой полосе ваших газет — Рахманинов помогает и будет помогать России в войне! (Вытаскивает чековую книжку, поднимает над головой.) Я сейчас выпишу чек на 3780 долларов и передам его в советское консульство. Я хочу, чтобы на эти деньги были куплены необходимые медикаменты и медицинское оборудование для русских воинов!.. Это только первый концерт, но я надеюсь продолжать!

1-й журналист. Господин Рахманинов, вы покинули Россию из-за большевиков, а теперь вы им помогаете?

2-й журналист. Вы сочувствуете коммунистам?

3-й журналист. Вы не собираетесь вернуться в СССР?

Фолли (шепчет Рахманинову). Только без политики, Христа ради, без политики!

Рахманинов. Это единственный путь, каким я могу выразить мое сочувствие страданиям народа, моей родной земле…

1-й журналист. Вы, наверное, уже знаете, какой шок произвело ваше решение в кругах русской эмиграции… Как нам известно, от вас отвернулись даже близкие друзья!..

Рахманинов (опускает голову). Это ужасно — потерять друзей… Но уж лучше пусть в России большевики, чем Гитлер!

Толпа окружает главный подъезд. Атмосфера всеобщего возбуждения. На противоположной стороне улицы стоит группа людей с лозунгами: «ПОЗОР „КРАСНОМУ“ РАХМАНИНОВУ!» Архитектор Мазырин во главе бойкотирующих. Он говорит в рупор.

Архитектор. Русские в изгнании с гневом обвиняют Рахманинова в измене России. Освобождение России от большевиков не менее важно, чем освобождение Европы от фашизма. Рахманинов — предатель русского народа!

У служебного входа — толпа любителей. Из машины выходят Рахманинов с Натальей. Фолли расчищает им дорогу. Высокий Рахманинов через головы окружающих старается рассмотреть, что творится у главного входа.

Фолли (увлекает Рахманинова). Не задерживайтесь, пойдемте!

Какая-то женщина протягивает маленький букетик цветов Рахманинову.

Женщина. Господин Рахманинов!

Но Рахманинов, увлекаемый женой и секретарем, уже скрывается за дверью.

Рахманинов идет по лестницам и переходам, здороваясь со служащими, кивая полуодетым оркестрантам. Женщина семенит позади него.

Женщина. Сергей Васильевич! Господин Рахманинов! Вы не знаете, как важно для всех нас то, что вы сейчас делаете! Как важно это для нашей Родины.

Рахманинов не сбавляет шага. Женщина старается не отстать.

Женщина (продолжает). Я вам хотела писать. Не только я, но мои друзья тоже. Мы колебались, мы не знали, как поступить… Мы не сочувствуем коммунистам, но не помочь России нам кажется преступлением. Мы боялись, а теперь, с вами, мы ничего не боимся. Нам не стыдно выражать любовь к нашей стране…

Они уже подошли к открытой двери артистической, которую держит Фолли. Женщина с букетиком робко замирает на пороге.

Фолли. Господин Рахманинов никого не принимает.

Он уже было хотел закрыть дверь, но Рахманинов останавливается, поворачивается и обращается к Фолли.

Рахманинов. Пропустите эту даму.

Женщина входит. Рахманинов смотрит на нее. Она протягивает ему букетик.

Женщина. Я из Харькова. И ни одного вашего концерта не пропустила. Я училась музыке, но после того, как услышала ваш Второй концерт, решила больше не прикасаться к роялю. Это было в четырнадцатом году…

Рахманинов смотрит на нее устало, улыбается. Берет букетик.

Рахманинов. Зачем же вы музыку бросили? Это нехорошо. А за слова и за цветы — спасибо.

Сильно поседевший, постаревший Зилоти с нежностью смотрит на Рахманинова. Тот уже во фраке, готовый к выходу. В дверь просовывается весь какой-то взъерошенный Фолли.

Фолли. Я был прав. Назревает большой скандал.

Зилоти (качает головой). Ну, Сережа, или пан, или про пал.

Рахманинов. Хорошая поговорка: Бог не выдаст, свинья не съест.

В зале затихает привычный шум, гул толпы, кашель. На сцену выходит Рахманинов. Сквозь довольно сдержанные аплодисменты мы слышим крик с верхнего яруса.

Голос с яруса. Позор изменнику!

Люди оборачиваются, стараясь разглядеть, кто кричал. Рахманинов на эстраде невозмутимо кланяется публике, потом здоровается с оркестром.

Под самой притолокой архитектор Мазырин тянет шею, чтобы разглядеть Рахманинова, и кричит что есть сил.

Архитектор. Не простим предательства!

В зале шикают. Рахманинов невозмутимо неспешно приворачивает винты табурета, поднимает глаза и встречается с напряженно ожидающим взглядом дирижера Орманди. Едва заметный кивок. Взмах дирижерской палочки. И могучая музыка полилась, заполнила зал.

Фолли нагибается к сидящей у барьера ложи Наталье.

Фолли. Это не просто провал, это катастрофа.

Наталья бросает на него ледяной взгляд и отворачивается.

Играет Рахманинов. В черной плоскости рояля, ставшей бездонной, встает перед ним один образ…

По безлюдной, засыпанной снегом, вымершей улице семилетняя девочка тащит санки с трупом матери. Тащит из последних сил, не обращая внимания на беззвучные разрывы бомб, падающих вокруг нее. Для нее звучит эта музыка Для этого нежного прозрачного лица с огромными, по-взрослому смотрящими глазами. Мы узнаем в ней Веру, девочку, которую Рахманинов встретил в Сан-Франциско.

Звучит последний аккорд. Рахманинов с приметным усилием поднимается из-за рояля, выпрямляется, наклоняет голову. В ответ — мертвая тишина. Рахманинов поднимает голову и находит глазами… Наталью в ложе. Мертвенно-бледное лицо Натальи. Она хочет улыбнуться ему, но дрожащие губы не слушаются. Рахманинов продолжает смотреть на Наталью, и его глаза теплеют. Он продолжает стоять среди мертвой тишины. И в это время в партере поднимается высокая фигура Леопольда Стоковского. Все взгляды дружно обращаются к кумиру музыкальной Америки.

Стоковский. Браво, Рахманинов!

Он громко и весомо начинает аплодировать. Рядом с ним вскакивает маленький Артур Рубинштейн.