Как раз тогда, оказывается, Керли сумел насадить ее себе на конец. Я об этом узнал совсем недавно. Кажется, он прихватил ее во время купания. Он сотворил это, Боже ты мой, прямо в воде и стоя. В первый раз. Потом-то он успел попользовать ее и в машине, и на пляже, и даже на прогулочном катере.

В самом разгаре этих волнующих воспоминаний высокий человек в униформе посыльного проплыл вдоль окна. Я мигом выскочил на улицу и окликнул его.

– Не знаю, могу ли я туда зайти, мистер Миллер. Я ведь как-никак на дежурстве.

– Пустяки. Зайдите на минутку и выпейте со мной. Очень рад вас встретить.

Это был полковник Шеридан 72, глава учебной бригады посыльных, организованной Спиваком на военный лад. Он был из Аризоны. Он пришел ко мне в поисках работы, и я смог пристроить его в ночную смену. Шеридан мне нравился. Он был одним из немногих чистых душой, которых я выгребал из тысяч проходящих через посыльную службу. Да и все его любили, даже эта бетонная самодвижущаяся глыба Твиллигер.

Шеридан был на редкость простодушным человеком. Он был рожден в добродетельном семействе, получил не больше образования, чем ему было нужно, и претендовал только на то, чтобы быть тем, кем он был. А был он простой, открытой, ординарной натурой, принимавшей жизнь такой, какая она есть. Подобных ему попадается на тысячу один, если я что-нибудь понимаю в человеческой природе.

Я спросил, как он себя чувствует в роли школьного инструктора. Он сказал, что обескуражен. Он разочарован – ребята не проявляют ни сообразительности, ни малейшего интереса к военному обучению.

– Мистер Миллер, – пожаловался он, – я в жизни не встречал таких мальчишек. Никакого чувства чести…

Я рассмеялся. Ишь чего захотел, чести!

– Шеридан, – сказал я, – вы еще не поняли, что возитесь с отбросами общества? Кроме того, мальчишки вообще не рождаются с чувством чести. А уж городские мальчишки и подавно. Эти ваши ребята – начинающие гангстеры. Вы ведь бывали в главной конторе? Если вы посадите их за решетку, то не увидите никакой разницы между ними и тюремными рецидивистами. Да и вообще весь этот чертов город состоит из мошенников и бандитов. Город – это рассадник преступлений.

Он уставился на меня недоумевающим взглядом.

– Но вы-то не похожи на них, – произнес он и попробовал улыбнуться. Улыбка получилась жалкой.

Я снова рассмеялся.

– Не похож. Я – редкое исключение. Я здесь просто убиваю время. Однажды я подамся отсюда в Аризону или куда-нибудь еще, где покой и тишина. Я вам не рассказывал, что когда-то побывал в Аризоне? Вот с тех пор и думаю, что мне там самое место. А скажите-ка, вы там чем занимались? Овец пасли?

Теперь рассмеялся Шеридан.

– Нет, мистер Миллер. Вы забыли, я вам уже рассказывал: был парикмахером.

– Парикмахером?

– Ну да, – сказал он с гордостью, – и очень неплохим, черт побери!

– Но ездить верхом вы, наверное, тоже умеете? Не проторчали же вы всю жизнь в парикмахерской?

– Нет, что вы, – живо откликнулся он. – Я всем понемногу, думаю, занимался. Лет с семи уже сам зарабатывал.

– А почему в Нью-Йорк приехали?

– Увидеть большой город хотелось. Я ведь и в Денвере побывал, и в Л. А. 73, да и в Чикаго тоже. Но мне все говорили – обязательно надо Нью-Йорк посмотреть. Вот я и решил поехать. Нью-Йорк, скажу вам, мистер Миллер, место отличное, вот только народ здешний мне не нравится. Никак не разберусь в их привычках.

– Это вы о привычке всех расталкивать?

– Ну и это, и то, как они врут и мошенничают. Даже женщины какие-то не такие. Думаю, я никого по себе не найду.

– Вы слишком добрый малый, Шеридан. Вы не умеете с ними обращаться.

– Да, я понимаю, мистер Миллер.

Он опустил голову. Этакий стесняющийся фавн.

– Вы знаете, – начал он запинаясь, – сдается мне, что со мной что-то не так. Они все время смеются за моей спиной. Может, из-за моего выговора.

– Да просто вам нельзя слишком миндальничать с этими мальчишками, – перебил я. – Разок всыпьте кому-нибудь как следует.

Кричите на них. Скрывайте от них свою мягкость, иначе вам мигом на голову сядут.

Он как-то вяло посмотрел на меня и вытянул руку.

– Видите? Вот сюда меня вчера укусил один паренек. Можете себе представить?

– И что же вы с ним сделали?

– Я просто отправил его домой.

– И все? Просто отправил домой? И не влепили ему по роже?

Он не ответил, а через некоторое время заговорил спокойно и с достоинством:

– Я не верю в наказание, мистер Миллер. Если человек меня ударяет, я никогда не даю сдачи. Я пробую поговорить с ним, выяснить, что не так. Видите ли, мне здорово доставалось в детстве. Не такая уж счастливая это пора…

Он вдруг резко оборвал себя. Постоял, переминаясь с ноги на ногу, а потом словно собрал всю свою смелость, решился.

– Я давно хотел вам рассказать одну вещь. Только вам это можно доверить, мистер Миллер. Я знаю, вы меня не подведете.

И снова замолчал. Я терпеливо ждал, гадая, с чего это он решил раскрыть мне свою душу.

– Когда я явился в телеграфную компанию, у меня в кармане даже дайма не было. Вы помните, мистер Миллер… И вы мне помогли… Я очень ценю все, что вы для меня сделали.

Новая пауза.

– Я только что сказал, что я приехал в Нью-Йорк, чтоб увидеть большой город. Это не совсем так, правды здесь наполовину. Я убежал. Дело в том, мистер Миллер, что у меня там осталась большая любовь. У меня была женщина, без которой я жизни себе не представлял. Она понимала меня, а я понимал ее. Но она была женой моего брата. Я не мог отнять ее у брата, но и жить без нее не мог.

– А ваш брат знал, что вы ее любите?

– Сначала нет, – сказал Шеридан. – Но потом, ничего не поделаешь, он стал догадываться. Видите ли, мы жили-то все вместе. Он был владельцем парикмахерской, а я ему помогал. У нас все было на высшем уровне.

Снова наступило напряженное молчание.

– Беда случилась в воскресенье, когда мы поехали на пикник. Мы любили друг друга уже давно, но ничего не делали. Я говорил вам, что не хотел причинять брату боль. И все-таки это произошло. Мы спали на открытом воздухе, и она лежала между нами. Я взглянул на нее, глаза у нее были огромные. А потом она наклонилась ко мне и поцеловала в губы. И прямо здесь, рядом со спящим братом, я ее взял.

– Выпейте еще, – предложил я.

– Да, не откажусь, – вздохнул он. – Спасибо.

Он говорил медленно, обдумывая каждое слово и очень осторожно. Видно было, как ему трудно рассказывать об этом. Меня тронуло, как он говорил о брате. Словно о самом себе говорил.

– Так вот, чтобы покороче, мистер Миллер. В один из дней брат не выдержал. Он словно с ума сошел от ревности, бросился на меня с бритвой. Видите этот рубец? – Он наклонил ко мне голову, продемонстрировав глубокий шрам. – Это я не смог увернуться. Если б я не нырнул головой вниз, он бы мне все лицо исполосовал.

Шеридан медленно отхлебнул из рюмки, сосредоточенно глядя перед собой в невидимое зеркало.

– В конце концов я его, конечно, смог успокоить, – сказал он. – Он в ужас пришел, когда увидел мою шею и державшееся на живой нитке ухо. А потом, мистер Миллер, еще более страшная вещь случилась. Он стал плакать, прямо как маленький мальчишка. Плакал, кричал, что он негодяй и что я должен это знать. Он кричал, что не должен был жениться на Элле – так ее звали. Кричал, что разведется с ней, уедет куда-нибудь, начнет все сначала, а я на ней женюсь. Он умолял меня сказать ему, что так все и будет. Он даже хотел дать мне денег. Хотел тут же уехать, говорил, что ему нельзя здесь оставаться. Но я и слышать об этом не мог. Я упросил его ничего не говорить Элле. Я сказал, что сам отправлюсь в небольшую поездку, чтобы все улеглось. Он замахал на меня руками, но в конце концов я уговорил его принять мой отъезд…

– И вот потому-то вы и приехали в Нью-Йорк?