Но искусство Индии, рожденное горами, было мне ближе китайского, японского и тибетского искусства. (Словно горы забеременели от мечты и родили тоже мечту, используя поселившихся в них смертных как суррогатных родителей.) Меня влекла, если можно так выразиться, исполинская природа этих творений, она отвечала потаенной страсти моей натуры. Ничто из созданного моим народом так не потрясало меня, никогда я не ощущал в творчестве своих соплеменников присутствие такой глубокой религиозной идеи или мощного эстетического импульса: у нас не найдешь величественной архитектуры, священных танцев и прочих ритуалов. Мы живем в огромном муравейнике и думаем только о том, как бы облегчить себе жизнь. Все эти гигантские мосты, огромные дамбы, уходящие ввысь небоскребы оставляют меня равнодушным. Только Природа может внушать благоговение. А ее мы постоянно уродуем. Сколько раз пускался я в путь в поисках необычного и всегда возвращался ни с чем. Ничего нового, ничего удивительного или экзотического. Хуже того: нет ничего, перед чем можно склонить голову, чему хотелось бы поклоняться. Я чувствовал себя изгоем в земле, где все носятся как сумасшедшие. Я жаждал найти то, что мог боготворить, обожать. И еще у меня была потребность в единомышленниках. Меня же окружала пустыня из стали и железа, акций и ценных бумаг, валового сбора и товарной продукции, фабрик, заводов, складов, пустыня из скуки, неиспользованных возможностей, любви без страсти, да и без самой любви…

Прошло несколько дней. Звонок от Макгрегора.

— У меня для тебя новости, малыш.

— Что такое?

— Моя крошка ходит вокруг меня кругами. По своей инициативе. Не знаю, что на нее нашло. Ты ведь не разговаривал с ней?

— Нет. По правде говоря, мне и подумать о ней было некогда.

— Вот сукин сын! Но ты все же принес мне удачу. Вернее, твои картинки. Ну, те японские гравюры на стене. Я купил парочку похожих и послал ей. На следующий день она позвонила. Голос ее дрожал от волнения. Сказала, что и мечтать о таком не могла. Я рассказал, как ты вдохновил меня на покупку. Она сразу навострила ушки. Удивилась, наверное, что у меня есть друзья, которые разбираются в искусстве. Теперь мечтает познакомиться с тобой. Я сказал, что ты очень занятой человек, но я все же попробую связаться с тобой и попросить разрешения зайти как-нибудь вечерком. Забавная девчонка, правда? Теперь все зависит от тебя. Положи на видное место книги. Ну, такие, которые я никогда не читаю. Помни — она школьная учительница. Книги для нее много значат… Что скажешь? Ты рад? Говори же.

— Думаю, все замечательно. Смотри, как бы тебя не окрутили.

— Буду счастлив. Но с ней надо действовать осторожно. Ее нельзя торопить. Ни в коем случае. Это все равно что пытаться сдвинуть каменную стену.

Минутное молчание. Потом:

— Ты тут, малыш?

— Конечно. Слушаю тебя.

— До нашей встречи… до того, как я привезу Гвельду, тебе нужно меня немного натаскать. Расскажи о художниках и картинах. Ты ведь знаешь, я никогда этим особенно не интересовался. Вот, к примеру, малыш, скажи, Брейгель, он что, очень знаменит? Сдается мне, я и раньше видел его картины в художественных салонах и книжных лавках. Ту, что висит у тебя, я и раньше видел… и еще ту, где кто-то стоит на скале, а с неба что-то падает… может, даже человек… и летит прямо в океан. Знаешь такую? Как она называется?

— «Полет Икара».

— Кого?

— Икара. Он пытался долететь до солнца, но крылья расплавились. Помнишь?

— Да, конечно. Вот оно, значит, как. Думаю, мне стоит заскочить к тебе на днях и получше рассмотреть эти рисунки. А ты просветишь меня. Не хочу выглядеть идиотом, когда она заговорит об искусстве.

— Хорошо, — сказал я. — Заходи в любое время. Но только ненадолго.

— Малыш, прежде чем повесишь трубку, скажи, какую книгу ей подарить? Нужно что-то чистое и поэтическое. Тебе приходит что-нибудь на ум?

— Да, есть такая книга — прямо для нее: «Зеленая обитель» У.X. Хадсона. Ей точно понравится.

— Уверен?

— На все сто. Прочти сначала сам.

— Я бы и рад, малыш, но времени нет. Кстати, помнишь тот список литературы, что ты мне дал… семь лет назад? Пока я прочитал только три книги. Теперь понимаешь?

— Ты безнадежен.

— И последнее, малыш. Приближается время отпусков. Мне хочется пригласить ее прокатиться со мной в Европу. Если не удастся до того времени соблазнить. Что ты об этом думаешь?

— Прекрасная мысль. Чем не свадебное путешествие?

— Звонил Макгрегор? — спросила Мона.

— Да. Грозится привести сюда как-нибудь свою Гвельду.

— Ужас какой! Давай попросим хозяйку, когда он позвонит, сказать, что нас нет дома.

— Не поможет. Он обязательно проверит, не обманывают ли его. Знает меня как облупленного. Нет, нам не открутиться.

Мона собралась на очередную встречу с Папочкой. Роман был почти закончен. Папочке он по-прежнему нравился.

— Папочка ненадолго уезжает в Майами — отдохнуть.

— Рад за него.

— Я вот тут подумала, Вэл… Может, нам тоже куда-нибудь на это время отъехать… развеяться.

— Куда, например? — спросил я.

— Куда угодно. Можно в Монреаль или Квебек.

— Мы там не замерзнем?

— Не знаю. Мы скоро поедем во Францию, и я подумала, что это будет чем-то вроде репетиции. Весна близко, вряд ли там так уж холодно.

Следующие дня два мы на эту тему не говорили. Мона тем временем наводила справки. Она собрала кучу информации о Квебеке, полагая, что он мне понравится больше Монреаля. «Там больше французского колорита, — сказала она. — И номера в небольших гостиницах недороги».

Через несколько дней все было решено. Мона едет поездом до Монреаля, а я добираюсь туда автостопом и встречаю ее на вокзале.

Было непривычно вновь оказаться на дороге. Весна весной, но еще холодно. Хотя с деньгами в кармане спокойнее. Не подвезут — сяду на автобус, или на поезд в конце концов. Так я оказался на шоссе вблизи Патерсона (Нью-Джерси) с намерением сесть в любую машину, идущую на север, пусть и не по прямому маршруту.

Первая машина остановилась только через час и подвезла меня миль на двадцать. Вторая — на пятьдесят. Погода была хуже некуда. Каждый раз меня брали на небольшое расстояние. К счастью, у меня была уйма времени. Когда меня очередной раз высаживали, я какое-то время шел пешком, чтобы размяться. Груз не давил мне на плечи: ничего, кроме зубной щетки, бритвы и смены белья, у меня с собой не было. Холодный свежий воздух бодрил и придавал силы. Приятно шагать по дороге, не останавливая проносившиеся мимо машины.

Наконец я устал от ходьбы. Ничего, кроме отдельных ферм, поблизости не было. Унылая местность. Я стал думать о Макгрегоре и Гвельде и решил, что имя ей подходит. Интересно, уступит она ему в конце концов? Безрадостная победа!

В первую шедшую в моем направлении машину я впрыгнул, даже не поинтересовавшись, как далеко меня могут подвезти. Водитель оказался полным шизом, свихнувшимся на религиозной почве. Он говорил без умолку. Наконец мне удалось вставить слово и спросить, куда он едет. К «Уайт-Маунтингс», — ответил он. Там в горах у него домик. Сам он местный священник.

— А есть неподалеку от вас гостиница? — спросил я.

Нет, ни отелей, ни гостиниц поблизости нет. Но он будет рад приютить меня. У него семья — жена и четверо ребятишек. Все глубоко верующие.

Я поблагодарил священника, однако у меня не было ни малейшего желания проводить ночь под крышей его дома. Я решил, что выйду в первом городке на нашем пути: не хочется возносить хвалу Богу, стоя на коленях рядом с этим идиотом.

— Мистер, — обратился он ко мне после неловкого молчания, — кажется, вы не очень религиозный человек? Какой веры вы придерживаетесь?

— Думаю, никакой, — ответил я.

— Так я и знал. Надеюсь, вы не пьете?

— Пью понемногу, — сказал я. — Пиво, вино, бренди…

— Господь милостив к грешникам, друг мой! Никому не укрыться от ока Всевышнего. — Последовала длинная проповедь о путях добра, возмездии за грех, славе праведников и так далее. Похоже, он был счастлив, что ему встретился такой грешник, как я: он мог послужить Господу.