Наши мужчины все делают неправильно. Они истребляют себя прямо у нас на глазах: бегут на рыбалку, на работу, на войну, в науку, в пивную, в гастроном, в политику и… к другим женщинам — что опасней всего. Мы, женщины, недоумеваем: зачем они бегут куда-то, когда мы так в них нуждаемся? Мы с болью в сердце хотим знать: зачем они суетятся, когда рождены любить нас, оберегать, холить, лелеять и восхищаться. Восхищаться, разумеется, только нами, своими женщинами…

Почему они, эти мужчины, так плохо выполняют свое предназначение?

Нераскрытая тайна, вечная загадка…

Мои каждодневные упражнения по “Изучению мужчины” доказали: пока жив на планете хоть один подопытный экземпляр, надежда познать мужчину не умрет.

Предлагаю вам летнюю форму надежды.

Тому, кто считает жизнь прекрасной, скажу: так будет не всегда. На самом деле жизнь невыносима. Особенно, когда подыхаешь от одиночества, страха и тоски. И уж совсем она злодейская штука, когда видишь перед собой бездыханное тело человека близкого и нужного как воздух. Вот когда реальность превращается в пытку: еще недавно хмурились эти брови, еще недавно пристально смотрели эти насмешливые глаза, и губы шевелились, выплевывая безжалостные фразы… и вот перед тобой труп.

С незнакомым лицом. С деревянными руками и ногами. Труп!!! Безжизненное тело, равнодушное и чужое… Только что оно по-дружески ненавидело тебя, а теперь лежит безразличное и немое. И карой небесной именно в этот момент осознаешь то, чего не понимал раньше: тело это… Да-да, тело — человек, разве это не одно и то же? Это тело всегда было (было!) родным. Легкое подрагивание бровей, кривая улыбочка, нервные движения длинных и тонких пальцев, падающая на лоб прядь волос — все, на что я так безучастно взирал совсем недавно, сейчас, в эту трагическую минуту, составляет для меня наивысшую потребность. Разум сатанеет от горя, сердце заходится от боли, от жестокого осознания безобразной истины: губ этих и бровей не увижу уже никогда.

Никогда!!! Никогда… Невозможно вдохнуть в бездыханное тело жизнь.

Но есть истина и пострашней: виной тому я сам… Я, смирный, ленивый, законопослушный…

Уму непостижимо, как со мной могло такое случиться? Совсем недавно жил (как все) обычной скучной жизнью: ел, спал, работал, изредка веселился, искал удовольствий, мог предсказать каждый свой шаг, лениво строил планы…

Планы. Планы, планы, планы… Воистину золотые слова: расскажи Господу о своих планах, пусть Всевышний посмеется…

Из Парижа я вернулся в том самом настроении, в каком с оптимизмом взираешь лишь на веревку, желательно уже намыленную. Это был провал. Абсолютный провал.

Абсолютный и позорный. Насмешил весь научный мир. Столп, заваленный мальчишкой.

Я страдал. Душа — разрытая траншея, которую неизвестно когда зароют, потому что трубы все еще не подвезли и подвезут ли никто не знает. Что вдохновило меня на такое затейливое сравнение понятия не имею, но “душа — траншея” сказано очень точно. На конференции душу мою разворотили очень глубоко. Жить совсем не хотелось.

Хотелось запереться в квартире, упасть на диван, на голову — подушку и забыться… Хотя бы на сутки.

Однако отгородиться от внешнего мира диваном и подушкой не удалось. Первой позвонила мать. Непостижимым образом она всегда чует мою беду и, надо отметить, всегда невовремя дает о себе знать. Мать, как пчела на мед, летит на мои проблемы, чтобы лишний раз констатировать какое я ничтожество и как умна она, да заодно дать дельный совет, которым невозможно воспользоваться. Иными словами, мать никогда не упустит случая чтобы окончательно отравить мою жизнь. Я очень ее люблю, но за это порой ненавижу.

— Роби, это ты?

Боже, какой напор! А голос! Сколько в нем превосходства! Всего три слова, а собеседник буквально стерт с лица земли, но перед этим оскорблен и унижен. Так может разговаривать только моя мать.

— Роби! Это ты?

— Да, мама, это я.

Безграничное удивление:

— Ты?!!! Роби!!! Ты?!!! Неужели?!!!

Я вспылил:

— Да, мама, это я! Кто еще может отвечать из моей квартиры? Ты не забыла, твой сын живет один.

— Не по моей вине, — мгновенно парировала мать. — Если бы ты слушал умных людей…

(То есть ее.)

— … то давно уже был бы счастлив, как это делает твоя сестра Кристина.

Я испугался и поспешил сообщить:

— Да-да, знаю, Кристя живет припеваючи со своим бизнесменом. Как сыр в масле катается. Просто устала от счастья, истомилась, о чем ты непрестанно поешь, не за этим ли ты и сейчас позвонила?

— Звоню тебе, чтобы сказать: Роби, ты глупец и неотесанный мужлан, весь в своего папочку.

Мать никогда не лезла за словом в карман; я решил помолчать. Тем более, что говорить вдвоем бесполезно.

— Слава богу, Кристина удалась в меня, — тем временем уже радовалась мать. — Все в ней комильфо. Образованна…

(Будто я неуч. Или доктор наук для нее мало?)

— … красавица…

(Будто я урод.)

— … умница…

(Будто я дурак.)

— … никогда своего не упустит…

(Да-а, здесь мне до нее далеко. И всем далеко. Кроме матушки, разумеется. Эти две особы — мои ближайшие родственницы — даже Иисуса Христа считают своим.

Весь Мир — их собственность — им же остается только прикидывать как всем этим выгодней распорядиться. Как подумаю откуда я взял свои гены… Нет, кажется, я точно повешусь.)

— Поэтому, Роби, я за Кристину спокойна, чего не могу сказать о тебе. Никогда и ни в чем не добьешься успеха. Господи, ну почему ты у меня такой пентюх? — трагическим вопросом задалась мать и тут же огорошила меня ответом: — А все потому, что плохо соображаешь. Просто удивительно как с такими дрянными мозгами ты угодил в науку. Кстати, почему ты не хвастаешь? Как прошла конференция?

Мне сразу расхотелось вешаться — захотелось застрелиться, так намного быстрей.

— Роби, как прошла научная конференция? Отвечай! Почему ты молчишь?

— Конференция прошла нормально, мама.

Сказать о провале у меня не хватило духу, но если она начнет расспрашивать, придется признаться. Даже представить не могу что тут начнется, я этого не переживу. Вот когда я порадовался, что матери (если зрить в корень) нет дела до меня — она с энтузиазмом продолжила петь дифирамбы Кристине.

— Девочка младше тебя на десять лет, но уже добилась всего: дача в Переделкино, вилла в Испании, квартира в Лондоне, квартира в Москве… Да нет, уже три квартиры в Москве и в Нью-Йорке квартира, в придачу яхта, автомобили…

Мать вдохновенно перечисляла, а я окончательно затосковал. Поскольку муж сестры и в самом деле даром время не терял, то Кристина добилась многого.

Перечислять можно долго; я с тоской оглянулся на подушку, понимая, что если не застрелиться, то вздремнуть вполне успею. Но как бы не так: неожиданно мать оставила в покое Кристину и переключилась на меня.

— Роби! — изумленно закричала она. — А почему ты дома? Ты же должен быть в Париже!

Мне сразу расхотелось спать, зато снова захотелось застрелиться.

— Если я должен быть в Париже, то почему ты мне звонишь? — оттягивая ответ, поинтересовался я.

Мать не стала выходить за пределы своей логики.

— Потому что я всегда тебе звоню, — сказала она и прикрикнула: — Роби, ты мне зубы не заговаривай! Отвечай, почему ты не в Париже?

— Мама, я вернулся.

— Вернулся? На целых три дня раньше? Из Парижа?

В ее понимании это непростительная глупость.

— Да, мама, да, — подтвердил я.

Приговор последовал незамедлительно:

— Роби, ты сошел с ума! Все нормальные люди под любым предлогом стараются затянуть загранкомандировку. Чем плохо разгуливать по Парижу за счет государства?

Что может быть прекрасней? Ты же, рохля, мчишься домой, будто здесь тебя ждут радости: жена и дети. Толпа детей… И это мой сын! Нет, это невыносимо! А все твой папочка! Будь проклят день когда я…