– Ох, миледи, – в отличие от Антигоны, сокрушалась мама. Она панически посмотрела в коридор. – А как же Кассандра?

– Мисс Престон с моей помощью и влиянием выдержит эту бурю. Оставьте миссис Стаббс-Хей мне. Бал продолжится, словно ничего не случилось, но… – Леди Баррингтон повернулась и, прищурившись, окинула Антигону долгим взглядом. – Вероятно, без мисс Антигоны, по крайней мере на время. Ей определенно не место рядом с сестрой. Нужен стратегический интервал, чтобы успокоить болтливые языки.

– Это мне прекрасно подходит, спасибо.

– Антигона! – прошипела мать. – Что ее милость о тебе подумает?

Леди Баррингтон подумает, что ее долг – убедить брата освободиться от такой непокорной, дерзкой девицы и положить конец всякому общению с мисс Антигоной Престон. И это Антигоне только на руку. Но леди Баррингтон уже плыла по коридору, оставив маму высказываться без всяких ограничений.

– Мне следовало бы знать, что тебе нельзя доверять. Ты все погубила. Все. Долгие месяцы приготовлений. Как ты могла? – продолжала кипятиться мать. – У тебя нет ни стыда, ни контроля над собой. Ты знаешь, как важен этот вечер для твоей сестры. Для всех нас.

– Я прекрасно понимаю, что правильно, а что – нет, мама. Вот почему я так поступила. И мне невозможно внушить, что это я была неправа. Мне жаль, если ты считаешь, что я подвела Кассандру…

– Жаль? – теперь полыхнула гневом мать. – Позволь мне кое-что тебе сказать, мисс Антигона Престон. Если хоть дыхание скандала коснется твоей сестры, я умываю руки и не желаю иметь с тобой никаких дел.

– Умываешь руки? После того как ты впутала меня в губительную помолвку с лордом Олдриджем? Ты скормила меня ему, как ягненка волку.

Антигона знала, что это несправедливо. Знала, что должна думать о деньгах, о будущем, о Кассандре, о маме. Но мать и леди Баррингтон несправедливы к ней. Она действительно не виновата. Поэтому Антигона позволила горячей волне гнева и негодования перехлестнуть через край.

– Если ты думаешь, что это маленькое осложнение вызовет дыхание скандала, то тебе лучше потуже зашнуровать корсет, мама, и приготовиться к ревущей буре.

Коммандер[7] Уильям Артур Джеллико тосковал по морю. Он скучал по свежему воздуху, пропахшему солью, скучал по качающейся под ногами палубе, но больше всего он скучал по наличию цели и удовлетворению от исполнения долга. Насколько он мог судить, суша не предлагала ничего, кроме бездействия, претенциозности и смерти от скуки.

От такого бесславного конца его спасло своевременное вмешательство ангела-мстителя в образе чудесной девушки, которая на его глазах уложила на паркет Джерри Стаббс-Хея с апломбом двадцатилетнего боцмана. Это была отличная работа.

Но матроны уволокли ее прочь – так безжалостный отряд вербовщиков тащит во флот новобранцев, – прежде чем Уильям смог что-то сделать. Он даже не успел узнать ее имя.

Проклятие. Зал освещали сотни свечей, воздух сгустился от запаха воска, избытка французских духов и пьянящего дурмана скандала. Уилл думал, что подавится.

Антигона Престон. Сплетни уже объявили ее имя с жадным злобным восторгом, так акулы кружат в воде, готовые наброситься, почуяв запах крови.

Суровые битвы его нисколько не пугали, но десять лет в море, в исключительно мужской компании вызывали у него ощущение, что он плохо подготовлен к тайным замыслам сплетниц-матрон в провинциальных бальных залах. Он пробыл тут меньше часа и уже обдумывал то, что ни ему, ни его прежним товарищам-морякам никогда и в голову не приходило – поспешное отступление.

Черт побери! До чего он дошел – бесцельно подпирает стены в провинциальных гостиных.

Нужно выпить.

Что-нибудь стоящее, а не тепловатое шампанское, которое разносят на подносах лакеи. Выпить, чтобы уклониться от танцев. Накрахмаленный галстук душил его, облегающий сюртук, который его заставили одолжить у не столь крупного старшего брата, оказался слишком теплым и тесным, как саван. Почему нельзя явиться на этот бал в своем удобном, хоть и немного поношенном мундире, было для него непостижимо, как и большинство светских предписаний. Вроде того, что торчать на многолюдном балу – это достойная трата времени. Если ему так скверно в первую неделю на суше, то месяцы, когда семья отправится в Лондон на светский сезон, станут настоящей мукой.

Уильям оторвался от своего поста у стены и нырнул в коридор, решительно избегая взглядов дам, которые, похоже, всегда готовы танцевать. Он согласился лишь сопровождать мать и сестру и в результате вставал в линию танца с каждой из не пользующейся успехом барышень. Умы юных леди обладали необычайной проворностью и одним грациозным прыжком их мысли мгновенно проделывали путь от партнерши в танцах до жены.

А Уильям не искал жену. Определенно не искал. Это забота его старшего брата – обзавестись женой, наследником и всем остальным. Без активного дела Уильям чувствовал себя не в своей тарелке, неприкаянным и недовольным, выброшенным на берег в прекрасном возрасте двадцати двух лет, но он был решительно настроен как можно приятнее провести то малое время, которое отвел себе на суше, пока его снова не призовут на службу.

Хотя ожидание может затянуться, поскольку Наполеон в ссылке на Эльбе. Но Уильям не желал проводить время в обществе хихикающих девиц и их предприимчивых мамаш, у которых только замужество на уме. Или в обществе собственной энергичной мамы.

Он подумывал отправиться в карточную комнату, чтобы хоть чем-нибудь занять мучительно медленно тянувшееся время, но брат предусмотрительно предупредил его, что гости лорда Баррингтона откровенно хитрят, а Уилл не собирался глупо спустить заработанные тяжким трудом деньги или испытывать удачу в таком сомнительном деле, как карточная игра.

Поэтому он брел по тускло освещенному коридору в поисках подходящего убежища. Должна же быть в одном из этих бесконечных коридоров подходящая мужская комната, где стоит поднос с настоящими напитками. Длинные ноги понесли его за угол, и слабый свет, пробивавшийся из-под одной из дверей, привел его к прекрасной гавани – уютной библиотеке, где стены увешаны книжными полками, а высокие окна милосердно распахнуты навстречу бодрящему, влажному ночному воздуху.

Комната с деревянными панелями казалась убежищем, уютной бухтой, где можно скоротать вечер, пока не призовут сопроводить сестру и мать домой. Если Бог есть, тут найдется графинчик бренди.

Уилл захлопнул за собой дверь и направился к подносу на столике около двух глубоких кресел перед камином, где горел слабый огонь, но тут тихий шум и позвякивание стекла заставили его прижаться к книжным полкам.

Черт побери. Это она, барышня из бального зала. Та, которая уложила на паркет Джерри Стаббс-Хея. Мисс Антигона Престон, девушка с именем мифологической героини, первой литературной героини, которой пришлось выбирать между бесчестьем и смертью.

В слабом свете огня она выглядела не столь атлетичной амазонкой, какой казалась над распростертым Джерри. И с этого расстояния было видно, что ее подбородок, хоть и решительно вскинутый, дрожит.

И если темный блеск ее глаз может служить подсказкой, то она вот-вот заплачет.

Черт побери! Женщины в беде были слабым местом Уилла. Половина шлюх в Гибралтаре знала, что для того, чтобы заработать монету, только и надо, что пустить слезу и рассказать ему горестную историю. Так что если предстоят слезы и горестные истории, приличная выпивка просто необходима.

Прежде чем он смог вновь обрести свои джентльменские инстинкты, мисс Престон просияла.

– О, это вы.

Не сказав больше ни слова, она повернулась к нему спиной и, наклонившись, обследовала винный шкафчик.

Эта поза предоставила Уиллу прекрасный обзор ее тыла. Модное платье с завышенной талией какого-то неопределенного блеклого цвета, который должен свидетельствовать о скромности, омывало ее фигуру текучей пенистой волной. Он попытался не смотреть, но стройные изгибы ее бедер были действительно приятны, особенно там, где они постепенно переходили в пару очень длинных ног.