И это оказалось последней каплей.

Прежде чем здравомыслие призвало ее к благоразумию, напомнило, что она должна быть доброй, благопристойной и тихой поддержкой для сестры, Антигона просто отступила и ударила его со всей силой возмущенного гнева, разливающегося от оскорбления. Удача, что удар пришелся Стаббс-Хею прямо в подбородок.

Он упал, как подкошенный, раскинув руки и обтянутые атласными бриджами ноги.

Мистер Стаббс-Хей, похоже, оказался хрупкой куколкой.

Антигона стояла над ним, тяжело дыша от боли в руке и без капли удовлетворения, все вокруг замерло.

Музыка оборвалась на пронзительной ноте, все глаза повернулись к Антигоне.

Никто не проронил ни слова. Никто не подошел к ней с предложением помощи или поддержки. Никто бровью не повел.

В многолюдной комнате так долго стояла тишина, что Антигоне казалось, будто все слышат ее затрудненное дыхание и тихий скрип, с которым переворачивалось у нее в груди сердце. На самом деле слышались только жалобные, недостойные джентльмена стоны мистера Стаббс-Хея.

Господи, помоги! На этот раз она определенно вляпалась.

Пылавший в ней жар, зародившийся от гремучей смеси досады и гнева, начал стихать. Потому что все глаза, которые, по ее предположению, должны были смотреть на нее с сочувствием или по крайней мере с удовлетворением от заданной мистеру Стаббс-Хею взбучки, вместо этого повернулись к ней с откровенным обвинением. Взгляды буравили ее, как горячее железо, давили грузом ухмылок свидетелей вопиющей сцены.

Все взгляды, кроме одного. Продубленный ветром блондин, вероятно, моряк – теперь Антигона ясно видела его загар и старомодную косичку, спадавшую на воротник сюртука, – на голову возвышался над остальными гостями. По его лицу растекалась широкая улыбка, будто он вот-вот в голос расхохочется, и пока Антигона стояла, пригвожденная к месту осуждением всего зала, блондин решительно шагнул вперед и любезно пришел ей на помощь.

– Браво, – сказал он, оказавшись рядом. – Красивая работа.

Антигона чувствовала, как на ее лице расцветает ответная улыбка.

– Спасибо.

Хотя больше никого ее поступок не позабавил.

– Негодная! Что вы наделали?! – Матрона в тюрбане театрально распростерлась рядом с мистером Стаббс-Хеем, как сопрано, умирающее по ходу оперы. – Ах, мальчик мой дорогой, что она с тобой сделала?

– Научила его манерам, – инстинктивно ответила Антигона.

Инстинктивно, но несколько неблагоразумно.

– Манерам? – драматическим эхом отозвалась дама. – Ах вы гадкая маленькая… девчонка! – Судя по ее тону и дружному вздоху гостей, она с таким же успехом могла употребить слово «блудница».

Матрона явно мамаша мистера Стаббс-Хея и, судя по сосулькам бриллиантов, свисавших с обширных сугробов ее груди, обладает значительным состоянием. И, несомненно, влиянием.

Продубленный ветрами рыцарь двинулся помочь лакеям унести бесчувственного мистера Стаббс-Хея. Антигона понимала, что ей понадобится серьезное подкрепление.

Повернувшись, она заметила, как мать поднимается с кресла, драматически прижав руку к горлу, и делает шаг вперед, а лорд Олдридж, стоявший в стороне от танцующих, в то же самое время отступает и потом совершенно отворачивается.

Это интересно. Оказывается, ее нареченный – не рыцарь в старинных латах.

По крайней мере она, похоже, нашла, хоть и против собственного желания, эффективный публичный способ убедить лорда Олдриджа, что она ему не подходит. Пока Антигона стояла над распростертым мистером Стаббс-Хеем, потирая горевшие костяшки пальцев, сплетни уже начали свое дело, в клочки раздирая ее репутацию. Даже провинциальное гемпширское общество так поднаторело в искусстве клеветы, что не успел закончиться контрданс, как репутация Антигоны целиком и полностью переменилась. Полминуты назад она была всего лишь обычной милой девушкой в скромном муслиновом платье, занявшей свое место в танце среди разряженной в шелка и атлас местной аристократии, а теперь она, похоже, становится, по модному выражению, «безумной, безнравственной и опасной» особой, с которой не стоит знаться.

Антигона была весьма довольна собой.

Это продолжалось лишь краткий миг. Эйфория от преподанного достопочтенному Джералду Стаббс-Хею урока держать руки при себе и радость от охлаждения страсти лорда Олдриджа уже начинали таять под взглядом матери, которая, вопреки ожиданиям Антигоны, смотрела на нее не как ангел-хранитель, а как Медуза Горгона из греческого мифа – «страшно глядящая, окрест которой и Ужас и Бегство».[6]

– Мама, я объясню.

Мать оборвала ее резким взмахом руки.

– Молчи, скверная девчонка, – прошипела она. – Никогда такого позора не испытывала.

– Мама, ты должна понять, он трогал меня…

Взгляд, мрачный и неумолимый, как яд, удержал Антигону от дальнейших слов.

– Конечно, он тебя трогал. Это танец, Антигона. Его так танцуют. – Мать крепко схватила ее выше локтя и потащила в сторону, оставляя позади единственного защитника Антигоны, ее загорелого рыцаря.

– Нет, его не так танцуют. – «Они что, все разум потеряли? Ни у кого глаз нет?»

– Довольно. – У матери не было ни капли иронии младшей дочери. – Молчи. Больше ни слова, – скомандовала она осипшим от напряжения голосом, подталкивая Антигону к леди Баррингтон.

Встав, хозяйка дома окинула Антигону взглядом столь же холодным и неприятным, как зимний дождь со снегом, потом повернулась и вышла из бального зала с тяжелой грацией большого корабля, разрезавшего спокойные воды. Антигоне, у которой не было возможности создать новую скандальную сцену, не оставалось ничего другого, как последовать за леди Баррингтон и матерью в волнах позора, который они продолжали изливать на нее.

Но Антигона чувствовала себя неуязвимой, как утка в воде. Скверно, что ее назвали в честь героини греческой трагедии – идея ее покойного ученого отца, – но это еще один повод оказаться впутанной в трагедию.

– Это просто нелепо. Мистер Стаббс-Хей лапал меня.

– Тише! Ты хочешь, чтобы тебя весь мир слышал? – Мать тащила ее из бального зала в коридор, подальше от любопытных ушей.

Антигона остановилась и высвободила локоть из цепких пальцев матери.

– Меня не волнует, кто меня слышит. Я не стыжусь, что защитила себя. Ты хотела бы, чтобы я страдала от его грубого внимания?

– Да, – настаивала мать. – Ни одна приличная леди…

– Он схватил меня за зад… – Антигона воздержалась от вульгарных выражений. Сделав вдох, чтобы успокоиться, она попыталась снова: – Он лапал меня ниже спины, мама.

– Не имеет значения, что он делал! – изрекла леди Баррингтон. – Ни одна юная леди из хорошего общества не станет действовать в такой манере, независимо от провокации.

От возможного причисления к плохому обществу, мама, судя по виду, готова была лишиться чувств.

– О нет, миледи, – прошептала она. – Ведь нет?

Леди Баррингтон утвердительно кивнула головой.

– Мистер Стаббс-Хей – джентльмен из весьма уважаемой семьи, а его мать – кузина одной из патронесс «Олмака».

– Ох, мэм, это слишком, – перебила Антигона. – Возможно, он из весьма уважаемой семьи, но он не джентльмен, уверяю вас. Он…

– Его семья живет в Хейбанк-Мэноре сотни лет. Это старая, процветающая, уважаемая семья, – продолжала леди Баррингтон. – Влиятельная семья.

– И влияние компенсирует его крайнюю неспособность держать руки при себе и вести себя как джентльмен?

– Антигона, – предупредила мать. – Не забывайся.

– Я прекрасно помню свои способности, мама. Именно поэтому мистер Стаббс-Хей оказался на паркете.

– Довольно, юная леди. – Леди Баррингтон от отвращения так поджала губы, что они побелели. – Я достаточно от вас наслушалась. – Она повернулась и надменно посмотрела на маму, в ее тоне звенел лед: – Вам лучше учесть мои слова, миссис Престон, если вы надеетесь спасти то, что осталось от репутации ваших дочерей после этой пагубной выходки.