Лорд Олдридж, со своей стороны, похоже, обрел хладнокровие и твердость. Его рот сложился в настоящую, хоть и кислую улыбку, словно он был доволен результатами своего маленького испытания.

– Подарок, мисс Антигона, состоит из двух частей. Первая даст вам возможность думать о своем отце. Вторая, надеюсь, заставит вас думать обо мне.

И лорд Олдридж подал ей старинное кольцо с «глазом возлюбленного»[5] – маленькое эмалевое изображение его левого глаза, сделанное в давние дни, когда такие символы любви были в большой моде, когда волосы его были каштановые, а не седые, и щеки не такие впалые, как сегодня.

Хотя подобные подарки когда-то считались изысканными, Антигона находила его отвратительным – это слишком интимный подарок для человека, с которым она только что познакомилась. Как он изворотлив, что добавил эту интимную и неприемлемую вещицу к совершенно благопристойной траурной камее. Изворотлив и дьявольски умен.

– Я заказал кольцо давно, на континенте, во время гранд-тура, и все эти годы хранил его как память.

– Оно прелестное, милорд. – Мать поспешно сказала то, что не могла выдавить из себя Антигона. – Правда, замечательный подарок, Антигона?

Антигона могла только догадываться о возрасте лорда Олдриджа, но его гранд-тур состоялся по меньшей мере двадцать пять, если не тридцать пять лет назад, поскольку всю жизнь Антигоны Англия по той или иной причине воевала с Францией. И только недавний мир снова сделал поездки на континент безопасными.

– Оно, должно быть, очень старое.

Мать снова сильно сжала локоть Антигоны, удержав от дальнейших прямолинейных комментариев.

– Я уверена, Антигона почтет за честь носить такой знак вашего расположения, – сказала она.

Антигона, со своей стороны, совсем не была в этом уверена.

Но лорд Олдридж, сколько бы ему ни было лет, не вчера родился. Его гордость требовала, чтобы последнее слово осталось за ним.

– Маленький сувенир, моя дорогая Антигона, с тем, чтобы вы знали, что, хоть наше соглашение не афишируется, я присматриваю за вами.

Когда его пристальный оценивающий взгляд прошелся по ней, словно сухая змеиная кожа, Антигона испытала всю полноту отвращения – холод, обдавая морозом, заскользил по ее коже, как вьюга по льду замерзшего пруда.

«Нет!» – хотелось закричать ей. Нет, нет, нет! Даже через сто лет. Никогда.

Ей хотелось сорвать подвеску, швырнуть ему кольцо и сказать, что именно он может делать со своим проклятым «глазом».

Но она этого не сделала. Она стояла посреди гостиной в оцепенении, застывшая, как надгробные статуи на кладбище, и хотела, чтобы вернулся отец. В молчании она с изумлением наблюдала, как лорд Олдридж и мать устраивают ее будущее.

– Миссис Престон. Еще раз благодарю, что уделили мне время, мэм. – Лорд Олдридж повернулся и очень официально поклонился Антигоне. – Надеюсь, я увижу, что вы носите мой подарок, когда мы встретимся в следующий раз. До тех пор…

Ему даже не нужно было заканчивать предложение. Слова зашелестели у Антигоны в голове, словно он прошептал их ей на ухо. «До тех пор я буду наблюдать за вами».

С этим он вышел из гостиной, потом из притихшего дома. Оставив за собой безмолвное отчаяние.

Мать рухнула в кресло и провела руками по лицу, словно разговор истощил ее и без того подорванные силы. Как будто это ее, а не Антигону, только что продали человеку, которого она не могла даже терпеть, не говоря уже о том, чтобы полюбить.

Человеку, который вызывал в ней чувство, близкое к страху, если не откровенную тошноту.

– Мама! – Она знала, что мать едва держится, пытаясь справиться со страхом будущего и потерей, но события дня выжали из Антигоны всю мягкость. – О чем ты думала? Ты должна знать, что я никогда не обручилась бы с лордом Олдриджем. Меня не волнует, что он богат. Все деньги мира не склонят меня принять такого человека. Это невозможно. И сегодня не время для брачных предложений. Папа еще в могиле не остыл.

– Ох, Антигона. – Лицо матери начало морщиться. – Не будь такой жестокой. – Она скомкала мокрый носовой платок.

– Я не собираюсь быть жестокой, но как, по-твоему, я себя чувствую? Или мои чувства не в счет?

– Как я могла отказать? – ответила вопросом на вопрос мать. – Он – лорд Олдридж, и явился просить твоей руки. Я чувствовала, что мой долг – принять его предложение. Когда все… не смотри на меня так… да, когда все нарушилось, мы не можем себе позволить поступить иначе. Кто знает, будет ли у нас завтра крыша над головой. Что станет с нами, если придется покинуть этот дом?

– Мама, у нас нет причин покидать дом. – Антигона старалась сдержать нараставшую досаду. – Он оформлен на папино имя.

– Но Редхилл – это подарок его дяди, лорда Байуотера. Свадебный подарок. Мы пользовались им все эти годы. И теперь Байуотер может забрать подарок назад.

– Не может, мама. Но я написала и папиному поверенному в Чичестер, и папиному кузену, лорду Байуотеру, чтобы убедиться в этом. – Антигона объясняла это, кажется, уже в пятый раз. – Ты не должна позволять горю подавлять логическое мышление.

– Не говори мне о логике. Как я могу успокоиться, пока не узнаю наверняка? И как я могла отказаться от такого предложения лорда Олдриджа?

По крайней мере они вернулись к делу.

– Потому что это абсолютно бессмысленно.

– Уж конечно, в этом есть смысл. Ему нужна жена. – Мать излагала свои аргументы так, словно они очевидны и не требуют пояснений. – Ты привлекла его внимание.

– Но почему, мама, почему? – Антигона с досадой всплеснула руками. – С чего такой старый, богатый джентльмен, привыкший поступать по-своему, захотел в жены именно меня? Гарантирую, что прежде он на меня ни разу не взглянул, если не считать критики моей манеры ездить на Резвушке.

Это на ее старшую сестру Кассандру с ее темными волосами, сияющими фиалковыми глазами, фарфоровой кожей и розовым ртом всегда засматривались, во всяком случае, один доморощенный поэт слагал в ее честь восторженные оды. А если кто-то и восхищался Антигоной, то за ее искреннюю непосредственность и веселый нрав. Характер она унаследовала не от матери.

– Его милость не одинок в своей критике, – фыркнув, сказала мать. – Ты ездишь на кобыле слишком быстро для всеобщего покоя и, прежде всего, для моего. Половина округи уверена, что ты угодишь в беду, я живу в постоянном ужасе, что ты убьешься и оставишь меня одну. Не знаю, что я буду делать, если небеса отберут у меня и тебя. – Прикрыв лицо платком, она шумно всхлипывала.

Не оставалось ничего другого, кроме как заключить маму в утешающие объятия.

– Ну-ну, – успокаивала Антигона. – Я не безрассудная, мама, – уверяла она. – Я вполне способна справиться с Резвушкой, и на ней я в большей безопасности, чем в кресле-качалке. Но, мама, если ты не хочешь, чтобы меня у тебя забрали, почему ты согласилась на предложение лорда Олдриджа?

Мать покачала головой и отстранилась, чтобы промокнуть лицо уже мокрым носовым платком.

– Ты не понимаешь.

– Очевидно. – Антигона растирала тонкие руки матери, чтобы немного согреть их. – Но тебе не нужно тревожиться. Я не уйду. Из дела с лордом Олдриджем ничего не выйдет, поскольку мы совершенно друг другу не подходим. Боже милостивый, да он так стар, что годится мне в деды.

– Нет. – Несмотря на рыдания и слабость, мать с упорством спорила с ней. – Нет ничего плохого в том, что зрелый джентльмен ищет молодую жену. Как еще он получит наследника?

Перспектива подать лорду Олдриджу чашку чаю имела такую же привлекательность, как необходимость продираться сквозь кусты колючей ежевики, но мысль подарить этому человеку наследника – в конце концов, Антигона была сельской барышней и прекрасно знала механизм этого дела, – вызывала столь невообразимое отвращение, что и обсуждать нечего.

– Мама, он древний. Ты должна понимать, что я не могу.

– Почему ты не можешь? Он не так стар и стареет исключительно красиво, он почти так же хорош, как был когда-то. Видела бы ты его в свое время! Тебе только и нужно, что взглянуть на кольцо. – Мать указала на зажатый в кулаке Антигоны подарок лорда Олдриджа. – Он мог жениться на любой женщине, на какой пожелал бы. Но он этого не сделал. Думаю, отсюда до Лондона осталась масса разбитых сердец. И теперь он выбрал не кого-нибудь, а именно тебя. Зачем тебе задирать нос? Почему ты должна сомневаться в такой фортуне?