Убедившись, что все слуги на месте и за порядок в имении нечего опасаться, Марина могла со спокойной душой отправиться на ночлег.

Вечерний сумрак постепенно окутывал землю, и в доме служанка-татарка уже зажигала светильники. Войдя в комнату к детям, Марина вместе с Агафьей принялась укладывать Примаверу и Романа в постели, но малыши, разгулявшись вечером, капризничали и долго не засыпали.

– Ничего, завтра у них уже появится новая няня, она поможет справиться с этими сорванцами, – сообщила Марина.

– Новая? Это та нищенка, которую ты оставила на ночлег? Знаешь, госпожа, она мне показалась странной…

– Агафья, запомни: она не нищенка, а моя давняя подруга, девушка из уважаемой кафинской семьи. Просто сейчас она попала в затруднительное положение и должна скрываться от лихих людей. Я дала ей пристанище в своем доме, а она обещала отплатить мне верной службой.

– Хорошо, если так, – вздохнула Агафья. – Пусть поможет, лишь бы не мешала.

Пользуясь особым расположением хозяйки, Агафья иногда позволяла себе высказываться с грубоватой прямотой.

Дети наконец уснули, и, поцеловав их на ночь, Марина оставила с ними Агафью, а сама отправилась ночевать в соседнюю комнату. Это была их с Донато супружеская спальня, которая сейчас, в отсутствие мужа, показалась Марине темной и одинокой. Молодая женщина мысленно упрекнула себя за ночные страхи, словно вернувшиеся из детства, и, поставив на прикроватный столик свечу, подошла к окну. Небо еще не совсем потемнело, даже просматривались вдали очертания гор. Имение Подере ди Романо располагалось в получасе ходьбы от моря, и днем из окна дома открывался красивый вид на прибрежную долину.

Марина вспомнила тот уже далекий вечер, когда они с Донато, убедившись, что древнее сокровище действительно существует, возвращались в Кафу и заночевали в этом доме, тогда еще пустом и недостроенном. Здесь была их первая ночь любви, любви в то время грешной и запретной, – ведь они не могли стать супругами, потому что в Италии у Донато оставалась жена, с которой его обвенчали обманом и от которой он сбежал наутро после венчания.

Приоткрыв окно, Марина подставила лицо прохладному вечернему ветерку. Воспоминания наплывали на нее то легкими облачками, то мрачными тучами. Здесь, в этом доме, в этом поместье, когда оно уже стало собственностью Донато, она жила как хозяйка и как невенчанная жена любимого мужчины, не думая о кривотолках, которые могли запятнать ее доброе имя. Здесь Марина почувствовала, что ждет их с Донато первенца. Но именно в тот день, когда она собиралась сообщить любимому эту весть, в дом явилась нежданная гостья. Эта женщина приехала издалека, из самой Генуи, чтобы вернуть себе мужа и отомстить сопернице. Чечилия Одерико и ее брат Уберто попытались хитростью, а потом и силой увезти Марину с собой, чтобы продать в унизительное рабство. Им не удалось это сделать лишь благодаря тому, что вовремя вернулся Донато, но все же Чечилия, даже падая в пропасть, успела нанести сопернице почти смертельный удар. Вряд ли Марине удалось бы выжить, если бы не помог знахарь и горный чародей Симоне. Но и Донато расплатился за помощь Симоне, рискуя жизнью.

А после всех испытаний, после возвращения Донато из далекого опасного пути, после того, как они наконец обвенчались, поместье Подере ди Романо стало их счастливой гаванью, которая с каждым годом хорошела. Здесь родились Примавера и Роман, здесь Марина собиралась родить и третьего ребенка. А ведь раньше, в пору легкомысленной юности, она думала, что никогда не променяет шумную пеструю Кафу на какое-нибудь тихое загородное поместье.

Теперь же Марина ездила в Кафу лишь затем, чтобы навестить свою мать и младшего брата, да еще на городские торги и праздники, а Донато бывал в городе несколько чаще, выполняя обязанности советника консула.

Подумав о Кафе, Марина тут же вспомнила последний городской праздник, после которого произошла их первая с Донато серьезная ссора. Молодая женщина и раньше по некоторым признакам предполагала, что ее муж ревнив, но три месяца назад убедилась в этом слишком чувствительно.

Случилось так, что во время праздничного гуляния Донато отвлекся на разговор со знакомым купцом из Генуи, а Марину в этот момент пригласил танцевать Константин и во время танца принялся нашептывать ей на ухо какие-то любезности, от которых она со смехом отмахивалась, не слушая. И вдруг смех ее резко оборвался, потому что она увидела перед собой горящие гневом глаза Донато. Он схватил Марину за руку и, оттолкнув от нее Константина, глухим от сдерживаемой ярости голосом произнес:

– Не смей так вольно вести себя с моей женой! Это никому не позволено, а тем более – тебе!

Константин явно опешил от такого напора, но, стараясь сохранить свое лицо и не показать себя трусом, задиристо спросил:

– Почему же мне тем более?

– Потому что слава у тебя плохая, и я не хочу, чтобы тень этой славы упала на мою жену!

И, отодвинув плечом растерявшегося Константина, Донато ушел, уводя за собой Марину. Константин не решился связываться с римлянином, который был известен в городе как хороший боец, побывавший в прошлом и корсаром, и кондотьером.

Дома, едва оставшись с Мариной наедине, Донато набросился на нее с упреками:

– Что, не смогла удержаться и не полюбезничать с предметом своих девичьих грез? Может, он и свидание тебе назначил? А может, вы уже и встречались тайно, пока я отлучался из Кафы по делам?

Марина в первое мгновение не поняла всей серьезности его чувств и стала отшучиваться, даже подзадоривать Донато, а он вдруг в порыве ревности отвесил ей пощечину. Она ахнула, схватилась за лицо, потом подскочила к мужу, заколотила кулачками по его груди и сквозь слезы обиды закричала:

– Да как ты посмел меня ударить?! Как ты посмел заподозрить меня в неверности?! И это после всего, что между нами было, после всех испытаний, через которые мы прошли!.. ненавижу тебя!..

Она оттолкнула его, убежала в другую комнату, а там заперлась и плакала, не желая его видеть. Но Донато скоро опомнился, раскаялся и стал умолять Марину о прощении. Он клялся, что никогда больше не обидит ее, не поднимет на нее руку, что все случилось лишь по причине его безумной любви и ревности. Марина дулась какое-то время, но потом все-таки простила. А через несколько дней после примирения Донато, не желая даже ненадолго расставаться с Мариной, взял ее с собой в Сугдею, куда направлялся по делам службы. Во время поездки они часто бродили по окрестностям города и побывали в том месте побережья, где, как можно было предположить из древней рукописи, нашли свое спасение Климент и Аврелия. Именно там и тогда Марина почувствовала новую беременность. Тогда же супруги решили дать будущему ребенку имена тех легендарных римлян, которые привезли в Таврику свои духовные и земные сокровища…

Марина невольно вздохнула, вспомнив свою досадную размолвку с Донато. Впрочем, она знала примету, что если у человека все хорошо, то скоро может произойти несчастье. «Дай Бог, чтоб эта ссора была самым большим нашим несчастьем, – подумала молодая женщина. – Может быть, ангел нарочно послал нам мелкую неприятность, чтобы оградить от крупной». С этой умиротворяющей мыслью, помолившись на ночь, Марина легла в постель.

Погружение в царство Морфея было недолгим. Сон лишь слегка коснулся Марины своим мягким крылом, как тут же и улетучился, вспугнутый странным, тревожным звуком.

Вздрогнув и открыв глаза, молодая женщина увидела над своей постелью лицо мужчины, показавшееся зловещим в отблесках светильника, который он держал перед собой. В первую секунду ей пришло в голову, что это просто кошмарный сон, но потом она узнала монаха, навещавшего поместье накануне. Только теперь капюшон у него с головы был откинут, и в обрамлении всклокоченных волос его жесткое лицо с отросшей щетиной не имело уже ничего монашеского. Мгновенно поднявшись с подушки, Марина хотела закричать, но пришелец зажал ей рот своей шершавой ладонью и сквозь зубы прошипел: