О том, что Попов высоко — иногда даже чересчур высоко — оценивал роль предшественников в своих работах, можно убедиться по его многочисленным выступлениям, докладам и статьям. Не менее показательным в этом отношении являются высказывания его ближайшего помощника П. Н. Рыбкина, который через 30 лет после изобретения радио писал: «Я до сих пор помню, с каким волнением показывал А. С. мне номер журнала „Electrician“, в котором была помещена статья Лоджа, где он описывал свои знаменитые опыты по применению открытия Бранли к устройству когерера для обнаружения при помощи его электрических колебаний[466]. В этой области, в которой работал А. С. десять лет, сделано было ценное достижение. А. С. сейчас же принимается их воспроизводить и в процессе этой работы создает свою знаменитую схему первой приемной станции, положившей начало беспроволочному телеграфу»[467].

Когда радиотелеграф с большим успехом внедрялся на практике, делались неоднократные попытки приписать честь его изобретения Лоджу. Много лет спустя, в 1908 году, когда русской научной общественности пришлось вести борьбу за права своего соотечественника, Физико-химическое общество запросило Лоджа. Он ответил письмом, в котором мы читаем: «Я всегда высоко оценивал работы проф. Попова по беспроволочной телеграфии. Правда, что я применял автоматический молоток или другой вибратор, приводимый в действие часовым механизмом или механизмом другого вида, но Попов первый заставил сам сигнал приводить в действие декогератор, и я считаю, что этим нововведением мы обязаны именно ему»[468].

Было бы ошибочно думать, что в России только один Попов занимался изучением электромагнитных волн; этой проблеме немало внимания уделяли многие ученые. Замечательные результаты были получены П. Н. Лебедевым[469], опубликовавшим свою работу «О двойном преломлении лучей электрической силы» в том же томе журнала Русского физико-химического общества[470], где было напечатано сообщение о докладе Попова, закрепившее за ним право считаться изобретателем радио.

Занимаясь оптическими исследованиями, Лебедев заинтересовался изысканиями Герца, столь убедительно подтверждавшими электромагнитную теорию света. «После того, — писал Лебедев, — как Герц дал нам методы экспериментально проверить следствия электромагнитной теории света, и тем открыл для исследования неизмеримую область, естественно появилась потребность делать его опыты в небольшом масштабе, более удобном для научных изысканий… Мне удалось при дальнейшем уменьшении аппаратов получить и наблюдать электрические волны, длина которых не превосходила долей одного сантиметра и которые были ближе к более длинным волнам теплового спектра, чем к электрическим волнам, которыми вначале пользовался Герц; при этих волнах можно пользоваться такими маленькими параболическими зеркалами, что призма для доказательства явления преломления может быть лишь немногим более одного сантиметра. Таким образом, явилась возможность распространить основные опыты Герца на кристаллические средины и пополнить их исследованием двойного преломления в кристаллах»[471].

До Лебедева опытами Герца усиленно занимался Н. Г. Егоров, правда с гораздо меньшим успехом. В. К. Лебединский в своих воспоминаниях об этих опытах рассказывает: «Проф. Егоров с большим увлечением и настойчивостью обратился к воспроизведению опытов Герца; при этом он копировал установку до мелочей. Каковы были достижения, можно себе представить из следующего факта: когда он демонстрировал (1889 г.) их на заседании Физического общества, то никто из присутствующих, несмотря на полную темноту в помещении, не видел того, что ожидалось (искорка в резонаторе Герца); тогда председательствующий подошел к прибору и, всмотревшись, констатировал, что действительно явление происходит. Это было явление — электрический резонанс, — которое теперь производит ребенок, поворачивая ручку радиоприемника, причем улавливаются радиоволны за сотни и тысячи километров против тех 4–5 м, какие были в опытах Егорова… Во второй раз Егоров демонстрировал опыты Герца в том же году в Актовом зале университета на съезде естествоиспытателей. Зал был переполнен… Опять требовалась совершенная темнота, и мне уже не пришлось увидеть результатов эксперимента, так как, исполняя обязанности „студента-распорядителя“, я был поставлен с наружной стороны дверей, чтобы не допустить ни на одну секунду открытия их напирающей толпой…»[472]

Роль и значение работ предшественников Попова в истории беспроволочного телеграфа могут быть определены как создание почвы, на которой возникло новое средство связи. Но почти все они не ставили перед собой практических целей, и, во всяком случае, ни один из них не добился передачи сигналов на расстояние без проводов.

Всемирная выставка в Чикаго и происходивший тогда очередной электротехнический конгресс, на котором обсуждался вопрос о возможности создания беспроводной связи, укрепили Попова в убеждении, что проблема беспроволочной телеграфии вполне назрела. Сам он был занят этой мыслью задолго до того. Но если Эдисон и Прис видели решение этого вопроса в электрической индукции, то Попов пошел по другому пути. Воспитанный на теоретических воззрениях Фарадея и Максвелла, он не только восторгался исследованиями Герца, открывшими новую эпоху в учении об электричестве, но сразу же разглядел практические возможности, которые несет с собой одержанная научная победа. По словам А. А. Петровского, «от природы склонный к аналогиям и обобщениям, А. С. говорил, что нечто подобное мелькало у него в голове еще ранее опубликования опытов Герца. По ознакомлению же с последними он начинает усиленные поиски практических приложений этих волн к передаче сигналов на значительные расстояния»[473].

Занятый этой идеей, Попов пристально следил за каждым новым шагом исследователей, продолжавших работы немецкого физика. Эти изыскания Попова происходили на глазах H. H. Георгиевского, выполнявшего в те годы обязанности его ассистента. Вспоминая о впечатлении, которое произвела на него статья Бранли, Георгиевский писал: «Когда в 1891 г. появилось сообщение Бранли об изменении проводимости металлических порошков под влиянием электрических колебаний, А. С. Попов сразу оценил всю практическую важность открытия Бранли для устройства чувствительных приемников электромагнитных волн и начал усиленно изучать это явление, стремясь подобрать более чувствительные порошки. При этом им было выяснено значение предварительного окисления поверхности крупинок порошка. В результате А. С. Попов собственноручно построил когерер, фигурировавший впоследствии в его грозоотметчике. Еще до 1891 г. А. С. Попов в тесном кругу близких ему лиц высказывал мысль о возможности использовать лучи Герца для передачи сигналов на расстояние. В трубке Бранли он получил чувствительный индикатор электромагнитных волн. Его внимание в то время было обращено на способы увеличения мощности вибратора и вообще энергии электромагнитных волн»[474].

Опубликование работы Бранли побудило физиков во многих странах повторять его опыты. Всячески варьируя их, исследователи сделали новые наблюдения. Эти наблюдения Попов тщательно изучал. Впоследствии, излагая ход своих изысканий, приведших его к великому изобретению, он не преминул указать на каждый новый шаг, сделанный после Бранли. Из многих цитированных им авторов назовем имена Дж. Минчина[475] и В. Бернацкого[476].