Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Расставанье было тяжелым, хотя ни бабушка, ни Сергей не подали виду.

Музыка последовала за ним. Звучала в перекатах колес, в шуме ночного дождя, барабанившего по крыше. Он твердо знал, что она уже не замолчит.

Как же теперь? Вернуться в бурсу без своего угла, без уединения, без фортепьяно? Немыслимо!

Он знал, что разговора со Зверевым не избежать, и чувствовал, что этот разговор будет для них последним.

Прошло еще три месяца. Зима была суровая. В огромных окнах консерватории на Большой Никитской горел, отражаясь, морозный закат.

Неотвязно, гвоздем, сидело в мозгу одно и то же: идти к Звереву. Когда? Сегодня, завтра? Нет, нет!

Часто разговор этот являлся ему во сне. Он просыпался в холодном поту. Наяву избегал смотреть в глаза Николаю Сергеевичу. Это, разумеется, не прошло незамеченным.

Сергей сочинил Прелюдию и показал ее Звереву. Тот проглядел и, равнодушно промолвив «да, недурно», бросил листок на фортепьяно.

Наконец Рахманинов понял, что не может дальше терпеть. Он слишком долго готовился к разговору и «репетировал» его, потому, как часто бывает, из всех возможных минут выбрал самую неудачную.

Однажды, в конце ноября, Николай Сергеевич, покончив с завтраком, в халате, направился к себе в кабинет одеваться к выезду. Какая-то неудержимая сила подняла Сергея и понесла по пятам за учителем.

— Ну, что скажешь? — шевельнув черной бровью, спросил Зверев и начал повязывать перед зеркалом галстук.

Взвинченное до предела самолюбие, страх и волнение смешали в кашу все приготовленные слова. Единым духом, в тоне какого-то ребяческого ультиматума он выпалил свою претензию. Он не может так дальше жить. Он должен сочинять, и ему нужны отдельная комната и фортепьяно для занятий.

Сперва на лице у Зверева было одно только безмерное удивление.

— Ты что? Ума решился? — спросил он, не затянув узелка. И прежде, чем Сергей перевел дыхание, разговор перешел в неистовую ссору.

Сергей увидел занесенную руку и едва успел отскочить.

— Не смейте! — срывающимся голосом вне себя воскликнул он.

Ярость учителя приняла размеры неимоверные. Сергею почудилось, что уже не один Зверев, а все отцы и корифеи музыки со стены выкатили на него сверкающие гневом и презрением глаза.

— Вон!.. — услышал Сергей. И это слово, как порыв урагана, выбросило его за дверь.

Минут через пятнадцать Зверев в гробовом молчании надел шубу и уехал на уроки, оставив в прихожей запах ландышевых капель.

Но самое тяжелое было еще впереди.

Сергей остался жить в доме Зверева. Куда ему было идти?

«Ничего, — шептала Анна Сергеевна, — уляжется!»

Однако на этот раз не улеглось. Зверев просто перестал замечать Сергея и не сделал шага к примирению.

В доме нависла гроза.

Часто в мороз и метель Сергей поджидал учителя у ограды консерватории, чтобы попросить прощения, все объяснить и сказать, как он ему благодарен за неоценимое добро и отеческую заботу. Но Зверев, не взглянув, проходил мимо.

Однажды он, чуть обернувшись и не глядя в глаза, велел утром ожидать его на условленном перекрестке.

Встретившись, они молча пошли на Воздвиженку, где жили Сатины.

Их, как видно, ждали. Торжественно в кабинете дяди Александра Александровича собрался семейный совет: дядя, тетушка Варвара, мать Зилоти Юлия Аркадьевна. Сам Александр Ильич приехал немного позже.

Сергея тотчас же выслали из комнаты.

Не зная, куда деваться, он пошел к младшим, Володе и Соне, и присел вместе с ними возле кошачьей колыбели, глядя, как еще слепые облизанные малыши сосут блаженно раскинувшуюся мать. Тихонько мурлыча, она поминутно поднимала голову и вновь ее опускала.

Потом подошла Наташа. Мать шепнула ей за дверью:

— Пойди поговори с ним. Он такой несчастный!..

Сергей услышал и, мучительно покраснев, низко потупил голову. Так он провел, может быть, самый горький час за все шестнадцать лет жизни с детьми, хотя ему очень хотелось побыть одному.

Никто доподлинно не знает о том, что говорилось на этом совете. Его участники сохранили заговор молчания. Но в спорящих за дверью голосах не было согласия. Только раз, когда Зилоти, красный и нахмуренный, вышел в столовую за спичками, до Сергея долетела возбужденная скороговорка Варвары Аркадьевны.

— Помилуйте, нельзя же так! — кипятилась она. — Ведь он еще мальчик…

— Вот именно, — с ледяной учтивостью подтвердил Зверев. — Совершенно с вами согласен. Тем более. Простите меня, но потакать его вздорным фантазиям я не стану.

— Но разрешите, — не унималась тетушка Варвара, — ему по крайней мере приходить ко мне на два-три часа для его занятий.

— Ни в коем случае, — отрезал Зверев. — Иначе я за него не отвечаю.

— Николай Сергеевич прав, — вмешался Зилоти, возвращаясь в кабинет.

Сергея всего обдало холодом. Он понял, что это конец. Через несколько минут за дверью послышался скрип отодвинутого стула. Зверев вышел прямой, невозмутимый.

— Желаю здравствовать, — сухо, с легким поклоном проговорил он и, не взглянув, кликнул своего бывшего «звереныша».

В гробовом молчании они вернулись домой.

Сергей не знал о том, что после их ухода спор продолжался еще долго и возобновился на другой день, но ни к чему не привел.

Ему было ясно, что он уйдет. Куда? Он не думал об этом.

Последняя ночь Сергея в доме Зверева прошла без сна. Наутро он сложил в бабушкин чемоданчик свои пожитки.

— Куда же ты, Сережа! Вернись! — дрогнувшим голосом сказала Анна Сергеевна»

Он покачал головой и молча поцеловал ее руку.

Мальчики Мотя и Леля со слезами на глазах провожали третьего мушкетера.

Ветер рванул с головы шапку. Москва открылась перед ним огромная, необъятная, страшная…

Мимо по сугробам тащилась обледенелая водовозная бочка. Кричали голодные галки. У Зачатья звонили в дребезжащий маленький колокол.

Он сел в конку и поехал на Неглинную к Мише Слонову.

«Неужто, — думал он, — я не прокормлю себя за пятнадцать рублей от уроков!»

В сумерках в тот же день Сергея окликнула стряпуха:

— К вам, что ль, барыня?

Выйдя в прихожую, он узнал тетушку Варвару. Не подняв вуалетки, она коротко сказала;

— Одевайся-ка! Нечего тебе тут делать.

Сергей растерянно посмотрел на нее, однако повиновался.

У подъезда дожидался извозчик. Мелкий колючий снег жалил лицо.

Губы у Сергея дрожали.

— Ну, полно, полно! — она погладила его руку. — Не чужие же мы! Будешь у нас. Комнату в мезонине я уже приготовила. Найдем и фортепьяно… Как же так? Знаю я этого ирода. Вся Москва знает. Не дам я тебе пропасть!

Глава четвертая «ЗЕЛЕНЫЙ ОСТРОВ»

1

За прошедшие четыре месяца Сергей так врос в семью Сатиных, что у него просто не хватало духу поступить по-своему и уехать на лето в Новгород к бабушке.

Ему дали отдельную теплую комнату в мезонине, где он мог успокоиться и перевести дыхание после пережитых бурь.

Как ни странно, добившись того, о чем раньше не смел и мечтать, Сергей в эти первые месяцы у Сатиных ничего не сочинял. Были, правда, попытки в оперном (!) жанре. До наших дней сохранились эскизы сцен на сюжеты «Эсмеральды», «Бориса Годунова», «Мазепы», лермонтовского «Маскарада», но только эскизы…

Дети — Наташа, Соня, Володя — с первого же дня полюбили его. Правда, Варвара Аркадьевна строго-настрого наказала: «Серейте в его скворечне не мешать!» Но вечерами, когда Сергей бывал дома, наверху вокруг фортепьяно собирались все.

И каждый спешил выложить свои новости. Особенно не терпелось выболтаться ровеснику Сергея Сашку. Он просто не давал никому говорить.

Сергей, если был в ударе, начинал импровизировать на фортепьяно.

Когда сошел снег, зеленый двор позади дома стал площадкой для игры в мяч. Никогда позднее уже не вернулись эти серенькие апрельские дни! Милы были Сергею зардевшиеся лица Наташиных подруг, эта свобода, это ключом бьющее веселье после четырехлетнего заключения в стенах музыкальной бурсы.

12
{"b":"197268","o":1}