«Гражданин, в Вашей газете я прочел о своем отказе стать официальным защитником Мари Корде.

Прошу Вас напечатать в ближайшем из номеров прилагаемые письма, подтверждающие, что Революционный трибунал известил меня о выборе Мари Корде только спустя четыре дня после ее казни.

Гюстав Дульсе».

Когда Шарлотта закончила писать, в комнату в сопровождении двух приставов вошел палач, знаменитый Анри Сансон, держа в руках ножницы и красную рубашку. Недрогнувшим голосом девушка попросила у него разрешения запечатать записку, а потом протянула листок одному из приставов, дабы тот передал его гражданину депутату Понтекулану. Затем она обратилась к Гойеру: «Сударь, не знаю, как мне отблагодарить вас за труд. Возьмите эту прядь волос и сохраните ее на память обо мне». И, взяв ножницы у растерявшегося палача, она отрезала выбившуюся из-под чепчика прядь и подала ее художнику. Тот, пытаясь скрыть навернувшиеся на глаза слезы, благоговейно завернул ее в платок и опустил в карман. Одобрительно кивнув Гойеру, Шарлотта обратилась к палачу: «Теперь ваш черед. Вам все остальные локоны». Шарлотта сама сняла чепчик, сама откинула на спину длинные каштановые волосы. Когда тяжелые пряди уже лежали на полу, Шарлотта оглядела их задумчивым взором, а потом попросила отдать их гражданке Ришар. Она решила отблагодарить привратницу: волосы можно было с выгодой продать постижеру. Затем она без посторонней помощи надела красную рубашку и, поправив это свое последнее одеяние, произнесла: «Одежда смерти, в которой идут в бессмертие». От ее спокойного, уверенного голоса всем, кто в ту минуту находился в комнате, стало жутко. Когда же Сансон подошел к ней с веревкой, чтобы связать ей руки, она попросила дозволения надеть перчатки, потому что во время ареста ее так крепко скрутили, что на кистях рук остались ссадины. Сансон не возражал и в любом случае пообещал связать ее, не причинив никакой боли. Она улыбнулась и, протянув руки, сказала: «Благодарю вас. Впрочем, перчатки, кажется, у вас не приняты». По словам Сансона, со времен казни де Ла Барра[85] ему не приходилось встречать такого мужества у приговоренных к смерти.

В воспоминаниях палача Шарля Анри Сансона сохранился самый подробный рассказ о последних часах жизни Шарлотты Корде. Путь к гильотине от Майского дворика Консьержери до площади Республики занимал от трех четвертей часа до полутора часов — в зависимости от скопления народа на улицах. Шарлотта была одна (время, когда на гильотину станут отправлять десятками, еще не наступило), и Сансон предложил ей сесть на один из двух стульев в телеге, но она отказалась и ехала стоя, опираясь на борта. Едва телега выехала на набережную, начался проливной дождь, однако зрителей, собравшихся посмотреть на кортеж, меньше не стало. Многие писали, что на всем пути осужденную сопровождали выкрики и проклятия, а за телегой, оскорбляя Шарлотту и проклиная ее за убийство Марата, размахивая руками, бежали разъяренные «фурии гильотины». Однако другие свидетели, и в частности Дюваль, напротив, утверждают, что «почти на всем пути следования Шарлотту Корде сопровождало почтительное молчание, и только слышен был шепот: "Господи, как ужасно! Такая молодая и такая красивая!"»

Телега выехала на забитую народом улицу Сент-Оноре, где в доме столяра Дюпле квартировал Робеспьер. В тот час он вместе с Камиллом Демуленом и Дантоном (пока еще вместе) стоял у окна своего кабинета и, глядя вниз, пытался разглядеть лицо осужденной, дабы прочесть на нем, не поджидают ли и его кинжалы убийц, сообщников Шарлотты. Сообщников у Шарлотты не было, но история вскоре действительно повторится — в виде фарсовых покушений на Робеспьера с трагическим финалом для несостоявшихся убийц. 23 марта в дом к Робеспьеру явится молодая швея Сесиль Рено. Робеспьера дома не окажется, но бдительным гражданам девушка покажется подозрительной, ее задержат, обыщут и обнаружат у нее в корзинке два небольших ножика. Девушку арестуют по обвинению в покушении на Робеспьера; она будет уверять, что всего лишь хотела посмотреть на Неподкупного. Потом, правда, станут говорить, что она возненавидела Робеспьера за то, что тот отправил на гильотину ее любовника, а некоторые даже выставят ее роялисткой.

В ночь на 23 мая 1794 года при попытке застрелить члена Конвента Колло д'Эрбуа арестуют некоего Анри Адмира, и на допросе тот признается, что на самом деле он хотел убить Робеспьера. Для этого он утром 22 мая, спрятав пистолет под одеждой, пошел в Конвент и стал ждать выступления Неподкупного. Но речи депутатов настолько его утомили, что он заснул, а когда проснулся, в Конвенте уже никого не было. Адмира отправился домой, где, увидев на лестнице гражданина Колло (они жили в одном доме), с досады выстрелил в него. Адмира арестуют, и 17 июня 1794 года казнят вместе с Сесиль Рено и еще пятьюдесятью девятью арестантами, среди которых будут отец Сесиль, ее брат и тетка-монахиня. Среди жертв того дня будет и графиня Сент-Амарант с дочерью Луизой, о которой ходили слухи, что она любовница Робеспьера и тот якобы выболтал ей какие-то государственные секреты. По другим слухам, Луиза отказалась стать любовницей Сен-Жюста, и за это он отправил ее на гильотину. Впрочем, в разгар Террора суду уже не требовались доказательства, судьи руководствовались исключительно «революционным чутьем». Не только Адмира и Рено, но и мошенники, финансисты, ремесленники, аристократы, вдовы, дети, жандармы, которым в тот день предстояло взойти на эшафот, будут одеты в «красные рубахи отцеубийц», ибо лейтмотивом этого процесса станет «покушение на Робеспьера». Девять телег доставят облаченных в красное жертв на площадь Поверженного Трона, куда к тому времени перевезут гильотину, ибо земля на площади Республики откажется впитывать кровь казненных. И, возможно, глядя на залитый солнцем кровавый кортеж, Робеспьер вспомнит, как меньше года назад мимо его окон двигалась телега, в которой в такой же алой рубашке стояла высокая стройная девушка. Кровавая пелена завесит его взор, и он отчетливо ощутит, что вскоре его постигнет участь проследовавших мимо его окон жертв.

Тем, кто в тот памятный вечер 17 июля видел Шарлотту, навсегда запомнилось выражение ее прекрасных глаз, ясных и лучезарных, спокойно взиравших на бушевавшую толпу. «Бессмертие сияло в ее глазах; на лице ее отражались благородная ясность, спокойствие добродетели и сострадание к проклинавшему ее народу», — писали современники. «Прекрасные очи ее говорили о душе столь же нежной, сколь мужественной; очи чудные, способные растрогать скалы!.. Взор ангела, проникший в мое сердце и взволновавший его неведомым дотоле чувством, которое изгладится лишь с последним моим вздохом». Эти слова принадлежат бледному белокурому молодому человеку с голубыми глазами по имени Адам Люкс. 17 июля он с раннего утра стоял в толпе на углу улицы Сент-Оноре и ожидал, когда же наконец повозка поравняется с ним и он встретит взгляд Шарлотты. В том, что она посмотрит на него, он не сомневался.

Кто был этот Адам Люкс? В тот год ему исполнилось двадцать восемь лет. Немец, доктор философии, десять лет назад защитивший диссертацию о различных видах энтузиазма, он проживал в городе Майнце с женой Сабиной и двумя дочерьми. Когда осенью 1792 года французские войска во главе с Кюстином вступили в Майнц, Люкс вместе с горожанами встретил их с радостью. Не находя у жены понимания своих устремлений, Люкс покинул дом и с головой ушел в клубную деятельность. Войдя в состав организованной Кюстином временной администрации, Люкс предложил присоединить город к Франции. Местный Конвент дал согласие, и в марте 1793 трое немецких депутатов — Люкс, известный просветитель Форстер и негоциант Потоцкий — вручили французскому Конвенту петицию с просьбой о присоединении к Франции бывшего Майнцского курфюршества, переименованного в департамент Буш-дю-Рен. На время решения вопроса немецкие депутаты поселились в скромной гостинице на улице Мулен. Сбережений ни у кого не было, но Конвент помогал им деньгами. Однако вскоре обстановка на фронте обострилась, немецкая армия отрезала французов от Майнца и в конце июля заняла город, восстановив в нем прежние порядки. Возвращение депутатов домой было отложено на неопределенное время.