По завершении полицейских формальностей Шабо и Друэ взялись отвезти преступницу в тюрьму. Когда Шарлотту вывели из гостиной, она через распахнутую дверь увидела Симону Эврар, застывшую, словно изваяние Горя, возле кровати, где покоилось безжизненное тело Марата. Шарлотта изменилась в лице: она никогда не думала, что смерть чудовища для кого-то может обернуться гибелью любимого человека.

На улице у Шарлотты от яростных криков и чадящих факелов закружилась голова. «Марат мертв! Марат убит! Смерть аристократам! Спасем республику!» — доносилось со всех сторон. Она не помнила, как члены комитета при поддержке нескольких национальных гвардейцев довели ее до кареты и помогли сесть. Ее доставили в тюрьму Аббатства. Там сопровождавшие Шарлотту члены комитета еще раз допросили ее и только потом передали чете Делавакри, исполнявшей обязанности тюремщиков. Было три часа ночи. От пережитого Шарлотта едва держалась на ногах.

Мадемуазель Корде отвели камеру, где незадолго до того содержался Бриссо, а еще раньше Манон Ролан, оставившая довольно подробное описание помещения: «Это была маленькая, темная каморка с грязными стенами и толстыми решетками на окнах; по соседству находился дровяной сарай, служивший отхожим местом для всех здешних обитателей. Так как в эту каморку втискивалась всего одна кровать, то и разместить в ней можно было только одного человека. Поэтому по обыкновению ее в качестве любезности предоставляли новому лицу или тому, кто желал воспользоваться преимуществом уединения… Я не знала, что комнату эту доведется занимать Бриссо, и не подозревала, что вскоре после него ее займет героиня, достойная лучшего века, — знаменитая Шарлотта Корде».

Шарлотту решили не оставлять одну и для наблюдения приставили к ней двух жандармов, не покидавших ее ни днем ни ночью. Шарлотта болезненно восприняла столь откровенное покушение на ее стыдливость и попросила избавить ее от присутствия посторонних мужчин; но ее просьба услышана не была. К счастью, мадам Делавакри по-доброму отнеслась к странной девушке с ангельской внешностью, глядя на которую, никто бы не сказал, что она способна на убийство… С помощью любезной тюремщицы, раздобывшей для нее кусок батиста, Шарлотта смастерила себе чепчик с маленькой оборкой (взамен утерянной шляпы) и косынку, ибо прежняя порвалась во время ареста.

Несмотря на отмену торжеств, посвященных празднованию 14 июля, город гудел как растревоженный улей: убийство Марата потрясло всех — и его почитателей, и его врагов. Людей на улицы высыпало больше, чем во время праздника. Шустрые мальчишки звонкими голосами выкрикивали последние новости из Конвента и Якобинского клуба, где заседания шли с раннего утра. Продавцы газет громко цитировали самые яркие фразы из заметок про убийство Друга народа. До Шарлотты долетали проклятия в ее адрес, сопровождавшиеся воплями и стенаниями: «Марат умер, и убийца его схвачена. Преступница — женщина лет двадцати двух—двадцати трех, она в ужасе от собственного поступка!» «Поклянемся отомстить за смерть великого человека!» «Граждане, будьте бдительны как никогда и не доверяйте зеленым лентам!»

Прислушавшись к доносившимся с улицы голосам, Шарлотта узнала, что арестованы ее «сообщники»: Лоз Деперре и епископ Фоше, и сильно разволновалась. Фоше — ее сообщник? У нее нет никаких сообщников! Она попросила перо, бумагу и чернила, и ей предоставили их весьма охотно — в надежде, что она назовет кого-нибудь из заговорщиков. Но девушка написала всего лишь записку-опровержение:

«С улицы до меня постоянно долетают выкрики об аресте моего сообщника Фоше. Я никогда не знала Фоше лично, видела только из окна, и то два года назад. Я не люблю и не уважаю его; мне всегда казалось, что он обладает чрезмерно буйным воображением и не имеет твердого характера. Это светский человек, ему я бы в последнюю очередь доверила свои планы. Если это заявление может ему помочь, я подтверждаю его подлинность.

Корде».

Про Деперре Шарлотта старалась не думать: если у него нашли письмо от Барбару и те брошюры, которые она привезла из Кана, ничто не сможет оправдать его в глазах якобинцев. Она предупреждала его, но он ей не поверил! Сама она ни о чем не жалела. «Я оказала Франции такую же услугу, как если бы я поразила тигра, бежавшего из снегов Сибири, чтобы в нашем климате питаться человеческой кровью», — скажет она на допросе судье Монтане.

Вот что писали газеты об убийце Друга народа. «Марат убит мужчиной, переодевшимся женщиной!» — утверждала газета Перле. «Женщина, которая убила Марата, была замужем, вчера утром казнили ее мужа, но это не достоверно», — сообщала «Эроп мессажер дю суар» (Europe messager du soir). «Папаша Дюшен разгневан на шлюху из Кальвадоса, зарезавшую Марата по указке епископа Фоше». «Чтобы карать предателей, гильотины недостаточно, надо придумать более жестокий и позорный способ казни», — предлагал редактор «Папаши Дюшена». «Газет франсез» (Gazette française), получавшая сведения из официальных источников, 14 июля опубликовала следующую заметку:

«Сегодня в восемь вечера Марат был убит женщиной, которая, как говорят, несколько дней назад приходила к нему, чтобы добиться помилования для граждан Орлеана. Марат находился в ванне, и убийца вонзил кинжал ему прямо в грудь. От этого удара он тотчас испустил дух. Эта женщина не пыталась убежать; она спокойно сидела в своем экипаже, ожидая, когда ее арестуют. Не знаю, вскрикнула ли она, нанося удар; но дело сделано; чудовище мертво. Это событие произвело чрезвычайное возбуждение, и есть опасения, что последствия его будут самые плачевные».

По предложению Лежандра Комитет общественного спасения срочно составил прокламацию, и к полудню ее уже расклеивали на улицах Парижа и отсылали в департаменты.

«Граждане, роковые предсказания убийц свободы сбываются. Марат, защитник прав и верховного владычества народа, обличитель всех его врагов, Марат, одно имя которого уже говорит об услугах, оказанных отечеству, пал под ударами кинжалов отцеубийц, подлых федералистов. Фурия, прибывшая из Кана, вонзила нож в грудь апостола и мученика революции. Граждане! Нам необходимы спокойствие, энергия и особенно бдительность… Час свободы пробил, и пролившаяся кровь станет приговором для всех изменников; она еще сильнее сплотит патриотов, дабы те на могиле этого великого человека вновь дали клятву и торжественно заявили: свобода или смерть!»

В Конвенте докладчиком выступил Шабо. Вчера у него не получилось изъять из дела «Обращение» гражданки Корде, «написанное с целью развращения общественного мнения», зато удалось прихватить нож и ножны. Потрясая орудием убийства, он, пытаясь перекричать депутатов, заявил, что кинжал, сразивший Друга народа, угрожает всему Конвенту. Ему вторил монтаньяр Левассер: «Над нами занесен убийцами кинжал! Усилим, насколько возможно, нашу политическую деятельность!»

Про Шарлотту Шабо скажет:

«Это одно из тех чудовищ, которых природа, желая наказать человечество, время от времени изрыгает из чрева своего. Умная, наделенная множеством достоинств, приятная обликом и хорошо сложенная, она в безумии своем способна на все.

Пусть суд накажет эту кровожадную женщину, подвергнув ее и ее сообщников самым жестоким пыткам! Созерцайте, граждане, смертоносное орудие, еще покрытое кровью бессмертного Марата!»

Поддерживая ораторов, делегаты народных клубов требовали самым суровым образом покарать убийцу.

«Граждане, вам следует принять чрезвычайный закон. Ибо нет такой казни, которая могла бы показаться слишком суровой, чтобы отмстить за нацию тому, кто совершил это ужасное преступление… Безумцы, они точат на нас кинжалы, думая, что останутся безнаказанными. Так пусть же жизнь тех, кто покусился на отца нации, прервется навсегда, но прервется не легко, словно рвется нить, а после долгих мучений!» — заявил от имени своей депутации петиционер Гиро. «Того, кто убил, следует убить тем же кинжалом!» — кричали с мест. Газета «Папаша Дюшен» писала: «Чтобы карать предателей, гильотины недостаточно, надобно придумать более ужасный и позорный способ казни».