«Многоуважаемый Лев Николаевич!
Вы, в Вашем ответе на обращение к Вам тифлисских барышень с просьбою о деле, говорите, что у Вас есть для них дело — исправление насколько возможно книг, издаваемых для народа Сытиным.
Может, Вы дадите возможность и мне принять участие в их труде.
Последнее время с каждым днем живее и живее чувствую, сколько труда, сил, здоровья стоило многим людям то, что я до сих пор пользовалась чужими трудами. Я пользовалась ими и часть времени употребляла на приобретение знаний, думала, что ими я принесу потом какую-нибудь пользу, а теперь я вижу, что те знания, которые у меня есть, никому как-то не нужны, что я не умею применить их к жизни, даже хоть немножко загладить ими то зло, которое я принесла своим ничегонеделанием, — и того я не умею, не знаю, за что для этого надо взяться…
Когда я прочла Ваше письмо к тифлисским барышням, я была так рада!
Я знаю, что дело исправления книг, которые будут читаться народом, дело серьезное, что на это надо много умения и знания, а мне 18 лет, я так мало еще знаю…
Но я обращаюсь к Вам с этою просьбою потому, что, думается, может быть, любовью к делу мне удастся как-нибудь помочь своей неумелости и незнанию.
Поэтому, если возможно, Лев Николаевич, вышлите и мне одну, две таких книги, я сделаю с ними все, что смогу. Лучше другого я знаю историю, литературу…
Н. Крупская».
Вскоре Надежда Константиновна получила ответ Татьяны Львовны Толстой и посылку — объемистый том «Графа Моите-Кристо» А. Дюма.
С энтузиазмом она взялась за работу, скрупулезно сверила сытинское издание с оригиналом (французским языком она владела прекрасно), восстановила общую связь, которой в книге не было, опустила встречавшиеся там бессмыслицы. И немедленно отправила свой труд Толстому в Ясную Поляну.
Но уже в процессе работы над книгой Надежда Константиновна поняла, что это та же теория народовольцев — теория «малых дел». Тогда же она несколько раз бывала в кружках, где толстовцы дискутировали с радикалами. Уходила разочарованная, ее деятельной натуре было чуждо «толстовство» в целом, с его непротивлением злу, с его религиозным миропониманием.
В 1889 году в Петербурге открылись Бестужевские высшие женские курсы. Осенью Надежда Константиновна поступает на математическое отделение, и одновременно она слушает лекции на филологическом факультете. Здесь она знакомится со многими девушками, приехавшими из разных городов, и видит, что их мучают те же вопросы. Здесь она встретила старую знакомую, Ольгу Витмер, сестру Саши Григорьевой. Она привела Крупскую в кружок студентов-технологов, которым руководил Михаил Иванович Бруснев.
Михаил Иванович не был похож на студента. Родом из донских казаков, он, со своим простым видом, мог легко затеряться в рабочей толпе. Рабочие принимали его как своего, не чувствовали в нем интеллигентского превосходства. Бруснев был образованнейшим марксистом того времени. Его группа уже имела под своим влиянием 20 рабочих кружков Петербурга.
Надежда Константиновна трудно сходилась с людьми — мешала природная застенчивость, — но в маленькой комнатке, которую Бруснев снимал вместе с еще одним товарищем-технологом, она почувствовала себя как дома. Михаил Иванович очень скоро убедился, что перед ним не наивная курсисточка, желающая облагодетельствовать народ, а человек убежденный, готовый принести любые жертвы, если их потребует борьба. Для начала он предложил ей вступить в кружок Коробки, занимавшийся изучением этических проблем. Разбирали «Исторические письма» Миртова (Лаврова). «Письма» произвели на Надежду Константиновну громадное впечатление.
Занятия в кружке увлекли Крупскую, и она оставила Бестужевские высшие курсы, решив, что кружок ей даст больше необходимых знаний.
В кружке Надежда Константиновна впервые услышала об Интернационале, услышала имена Карла Маркса, Фридриха Энгельса, узнала, что есть целый ряд наук, разбирающих вопросы общественной жизни, познакомилась с политической экономией и увлеклась ею.
Произведения Маркса невозможно было достать, их не выдавали ни в одной публичной библиотеке. А те, что тайком привозились из-за границы, зачитывались в кружках буквально до дыр. На помощь опять пришла семья Григорьевых. Надежда Константиновна вспомнила, что несколько раз встречалась у них с Южаковым. Набравшись храбрости, пошла к известному общественному деятелю. Тот вспомнил ее, вспомнил, что во время вечеринок она всегда молчала. И вот эта милая скромная барышня с невозмутимым видом просит дать ей первый том «Капитала» Маркса. «А вы, мадемуазель, уверены, что вам действительно нужен именно Маркс?» Надя вспыхнула и, стараясь подавить смущение, ответила почти с вызовом: «И не только Маркс, но и все, что может быть полезно для понимания общественного развития». — «Ну что же, прошу».
Домой летела Надя как на крыльях. Ведь Южаков дал не только «Капитал», но и «Очерки первобытной культуры» Зибера, «Судьбы капитализма в России» В. В. (Воронцова) и «Крестьянское землевладение па Крайнем Севере» Ефименко.
Ранней весной 1890 года Елизавета Васильевна и Надежда Константиновна сняли обыкновенную деревенскую избу в Псковской губернии и все лето прожили в деревне, У хозяев не хватало рабочих рук, и Надя помогала им в поле, возилась с ребятишками. И хотя ужасно уставала с непривычки, в свободные часы все-таки читала книги, взятые у Южакова, читала взахлеб.
Начала с «Капитала», но первые две главы показались очень трудными, третья уже читалась легче: «Я точно живую воду пила. Не в терроре одиночек, не в толстовском самоусовершенствовании надо искать путь. Могучее рабочее движение — вот где выход.
Начинает вечереть, сижу с книгой на ступеньках крыльца, читаю: „Бьет смертный час капитализма: экспроприаторов экспроприируют“. Сердце колотится так, что слышно…
Марксизм дал мне величайшее счастье, какого только может желать человек: знание, куда надо идти, спокойную уверенность в конечном исходе дела, с которым связала свою жизнь. Путь не всегда был легок, но сомнения в том, что он правилен, никогда не было. Бывали, может быть, ошибочные шаги, иначе и быть не могло, но ошибки поправлялись, а движение шло широкой волной к цели…»
Осенью опять начались занятия в студенческих и марксистских кружках, и Надежда Константиновна включилась в эту работу. В те годы центром распространения марксизма был Петербургский технологический институт.
В марксистском кружке, где занималась Крупская, изучали «Капитал», другой литературы достать было почти невозможно. Как-то ей в руки попалась рукописная тетрадь «Происхождение семьи, частной собственности и государства» Энгельса. Читать было мучительно, рукопись истрепалась, многие слова стерлись, не хватало целых страниц. А чтобы прочесть «Анти-Дюринг», Надежда Константиновна досконально изучила немецкий язык и не пожалела о потраченном на это времени.
Она стремилась полученные знания нести в массу рабочих, рвалась к активной работе и поэтому попросила Бруснева дать ей рабочий кружок, хотелось попробовать силы на пропагандистском поприще. Бруснев в ответ грустно покачал головой — только еще закладывались связи с рабочими, кружков было мало. Подумав, он улыбнулся: «Сведу я вас с хорошим человеком, только он народоволец. Вы попросите у него кружок, у партии „Народная воля“ много сторонников в рабочем классе, а ведь мы только начинаем. Только не дразните его своим марксизмом».
Статный, с окладистой бородой, Михаил Степанович Александров (Ольминский) насторожил Крупскую своим профессорским видом. Высказала она свою просьбу о кружке. «А к какой партии вы, собственно, принадлежите?» — спросила его жена, принимавшая участие в беседе. «Я не состою ни в какой партии, — ответила Надежда Константиновна. — Пока занимаюсь своим политическим образованием». — «А почему бы вам не вступить в партию „Народная воля“ — тогда к вашим услугам любой рабочий кружок, находящийся под нашим контролем». — «Зачем же мне вступать в партию, которая изжила себя? — забыв про советы Бруснева, прямо сказала Крупская. — Ведь социал-демократический путь куда более правилен!» — «Тогда нам с вами разговаривать не о чем», — ответила Александрова.
