3 декабря 1831 года состоялся суд. Как Кармалюк ни молился в своей камере, а на суде ничего не открыл из того, что было уже известно. Приговор гласил: наказать вновь сто одним ударом и, обновив знаки, отправить в каторжную работу. Дело пошло в Подольскую уголовную палату, а Кармалюк после суда и совсем сдал: целыми днями, не поднимаясь, он лежал на соломе, которая служила ему постелью. Устим просил священника только об одной милости: выхлопотать ему право умереть не на цепи. Начал он об этом просить только после объявления приговора, потому что знал: суд теперь уже не заботит его судьба. Судьи, отослав бумаги, рады, что избавились от него. А в планы тюремного начальства тоже никак не входило, чтобы он умер на цепи: за это от самого губернатора, который следит за делом, будет такой нагоняй, что не ровен час можно и под суд угодить. И Кармалюк, взвесив все это, сделал последний ход: объявил голодовку и попросил, чтобы прислали священника соборовать его. Перепуганный начальник тюрьмы кинулся к исправнику, но тот руками замахал на него:

— Да вы с ума сошли! Идут упорные слухи, что дело этого разбойника будет передано комиссии военного суда для вынесения смертного приговора в поучение всем другим разбойникам. Нет, уж вы там как хотите, а чтобы до отправки в Каменец он был жив.

— Но он уже третий день не принимает пищи!

— Штаб-лекаря вызывали?

— Приглашал. Говорит, что нужно снять с цепи и выводить на прогулку. Протоиерей тоже на эту меру благословляет…

Доложили в губернское правление, оттуда ответили: что хотите делайте, но Кармалюк чтобы был в полной сохранности. Деваться было некуда: пришлось снять цепь, удвоив караул. Устим этого только и ждал. В тот же день товарищи его на воле получили приказ: каждую ночь нести дежурство у стен замка. С одеждой, оружием и оседланным конем.

Пока в Подольской уголовной палате ломали головы, как подвести Кармалюка под смертный приговор, он усиленно трудился, готовя побег. Ему переправили товарищи бурав и нож, которые он спрятал под полом. Арестант, приставленный к нему как соглядатай, давно уже стал верным его помощником.

Потолок камеры был деревянный и выходил прямо на чердак, откуда, как узнал Устам, легко можно было выбраться на крышу. Стена же замка в том месте выходила прямо на улицу. Значит, спустившись с крыши по веревке — она тоже была припасена, он попадал прямо в объятия своих хлопцев.

В углу камеры, где можно было, став на печку, дотянуться до потолка, он начал сверлить дырки на пространстве квадратного локтя. На день он залеплял их хлебом и затирал мелом. Он по-прежнему усердно молился, покорно выслушивал нудные, иезуитские поучения протоиерея Левицкого. Он так искусно играл роль кающегося грешника, что никому и в голову не приходило, что этот немощный, еле передвигающий ноги человек ночи напролет, обливаясь потом, сверлит толстые дубовые доски в потолке камеры.

Когда все дырки были пробуравлены, Кармалюк ножом перерезал тонкие перемычки между ними и вынул кусок.

— Помогай тоби бог, батьку…

— Поможе. Я стилькы ж молывся.

Уговор был такой: когда Кармалюк спустится с крыши, за ним полезет и его товарищ по камере. Но не успел Устим выбраться на крышу, как в камере грохнул выстрел. Забыв об осторожности, он ринулся вниз, обжигая веревкой руки. И очутился среди своих хлопцев.

А в камере произошло вот что. Как раз в тот момент, когда соузник Кармалюка полез в отверстие, часовой заглянул в волчок. Поняв, в чем дело, он выстрелил, и пуля уложила беглеца насмерть. Пока открыли камеру, пока разобрались в происшедшем, Кармалюк был уже далеко. Одна только веревка болталась вдоль стены, свешиваясь с крыши.

В тюрьме — а потом и во всем городе — поднялась паника. Все ринулись в погоню. Но было уже поздно: Кармалюк в сопровождении Андрея Словинского скакал на коне, все дальше уходя в лес or Литинского замка, где он просидел на цепи почти полтора года.

«Подольского гражданского губернатора

Киевскому гражданскому губернатору.

Содержащийся в литинской градской тюрьме Устим Кармалюк с 14-е на 15-е число сего апреля бежал.

Препровождая при сем описание примет сего преступника, честь имею покорнейше просить ваше превосходительство приказать сделать во вверенной вам губернии строгое разыскание к отысканию, поимке и доставлению за строжайшим караулом оного преступника в город Литии; о последующем же почтить меня уведомлением.

Гражданский губернатор Лубяновский.

Описание примет Кармалюка.

Росту большого, сложения плотного, волосы светло-русые, лицо круглое, глаза серые. Во рту, в нижней щеке, передний зуб выбит. Говорит русским, польским и еврейским языками. Голова перебрита. Одет в армяке простого сукна, шапка с козырьком тонкого черного сукна, лет 47».

Точно такие же «покорнейшие просьбы» были разосланы и в другие смежные губернии. Губернаторы предписывали «градским и земским полициям учинить строгое разыскание к отысканию» Кармалюка, сообщая им его приметы. Но в ответ на эти предписания градские и земские полиции доносили в рапортах, что после «самоточнейших разысканий» такового не оказалось.

«В этот новый период своей жизни, — пишет Ролле, — Кармалюк оказался в полном смысле разбойником. Разбой организовывается теперь широко, не ограничиваясь волостью, уездом, даже губернией. Отряды его рассеиваются по всему юго-западному краю. Даже переходят его.

Предводительствует всей этой толпой разбойников Кармалюк, для которого решетка тюрьмы и пуля — ничто; ссылка в Сибирь, при уверенности в скором возвращении, — приятная прогулка; тысячи палок, падающих на его спину, — укушение комара; кнут — едва чувствительная неприятность.

Кармалюк — олицетворение силы в глазах крестьян, олицетворение ловкости в отношении полиции.

Крестьяне верят в его сверхъестественное могущество. Если он нападает, то так ловко и неожиданно, что ему поддается даже значительная сила. Полиция получает постоянно заявления о разбоях, преследует разбойников почти по пятам. Но по малочисленности своей должна звать мужиков на помощь, а они уже большей частью стоят на стороне разбойников и помогают им скрываться.

Кармалюк среди белого дня переходит от хаты до хаты, бывает на храмовых праздниках, крестит детей у мирных хозяев. Переодетый или отставным солдатом, или чумаком, ходит по панским садам, спокойно присматриваясь к расположению места, чтобы полученными в течение дня сведениями воспользоваться при ночном нападении. Сельская стража действительно караулит по селам, но этим только оберегает его безопасность. Что это было так, достаточно сказать, что он скрывался в продолжение трех лет в тех местах, которые были почти на осадном положении».

К этому следует добавить, что написал это человек, который ставил своей целью, берясь за очерк жизни Кармалюка, очернить славного рыцаря. Но факты, сохранившиеся в судебных делах, — а многие из тех дел, которые читал Антоний Ролле, к сожалению, не дошли до нас, — в народных песнях и преданиях, как видно, вынуждали даже этого шляхетского публициста говорить правду о Кармалюке.

Гренадерского графа Аракчеева полка отставной подполковник Дембицкий 1 ноября 1833 года остановился на ночлег в корчме «Выгода», расположенной недалеко от села Галузинцы. Вез он деньги, казенные ордена, патенты на чины, грамоты на ордена и прочие ценные бумаги. Да несколько возов своего добра, благоприобретенного на взятки, которые он брал, используя служебное положение.

Галузинская корчма «Выгода» стояла между Баром и Шаргородом. Располагалась она на холме, возвышавшемся в лесу. Большие постройки, окруженные забором, дубовые ворота с запорами, удобные комнаты — все это привлекало проезжих. А главное: в этом месте ехавших из Бара в Шаргород заставала ночь. Добрался к этой корчме уже ночью и Дембицкий, а потому и остановился в ней. Арендаря корчмы не было: он уехал с женой на свадьбу к родственникам. Это показалось подполковнику подозрительным, но ехать ночью дальше тоже было опасно, и он приказал слугам сгружать все добро с возов в корчму.