Эта книга может кому-то показаться жестокой.

Ерунда. Если не таращить глаза на несколько спорных (по мне — так всегда верных) оценок — в сухом остатке остаётся одно: жестокая, потому что правдивая. Не обрезанная тупой бритвой политкорректности. Не подстриженная под «требования момента». Не изуродованная общечеловеческой моралью: глаза б не видели эту мораль, на ней клейма «продано» уже не поставишь, негде.

Есть реальность — эту реальность залили в готовую форму. В форму «Лимонки», да. Теперь делайте с этой реальностью, что хотите. Она уже приобщена к делу. Рано или поздно дело вскроют, и тогда воздастся всем. Нам, вам, им.

Здесь, в этой книге, каждый хозяин своему слову. Не будет никакой литературщины, никаких эстетских ухмылок, никаких двойных стандартов, с полупоклоном в сторону тех или иных хозяев. Держим ответ только перед своей совестью.

Если вы уже читали книги о Чечне — прочитайте эту и почувствуйте разницу. Любая книжка будет казаться водянистым клюквенным морсом — после горького ожога свежей кровью.

Её написали русские люди, чаще всего молодые. Многие материалы написаны парнями, воевавшими в Чечне или жившими на Кавказе, — познавшими эту проблему, эту беду, эту трагедию в упор — а не с подачи экрана теле.

Часть материалов написана людьми, сидевшими в тюрьмах, в том числе, в тюрьмах с гордыми и сильными чеченцами, в одних камерах. Много вы знаете людей с таким опытом?

Среди авторов нет ни правозащитников, ни генералов, даже профессиональных журналистов нет.

Дикие люди с дикими, юными глазами и голосами. Всё видим, как есть. Говорим, как видим и чувствуем.

На нас грех: мы не верили никому, и сами вложили персты в рану.

Но не корысть неверия вела нас, а прах наших павших и память о нашей огромной и чёрной земле, из которой мы все проросли.

Вот и всё.

«Лимонка» № 207 октябрь 2002 г.

Слева в ухе зашипело — комбат вышел на связь: «Всем — СТОЙ! Обозначить местоположение». Я выдохнул, свалил каску в снег, привалился к забору, вытащил ракетницу и стал ждать. Справа вверху вспыхнул зелёный огонёк и устремился вниз. Моя очередь — поднял левую руку вверх и правой дёрнул шнурок. Наушник ожил — «ХИМИК-20. Вижу. На месте». Слева вверху, по диагонали чуть сзади, расцвёл зелёный букет — вчера при раздаче сигналок тому взводнику достались одни многозвёздные. «ХИМИК-30. Двести метров вперёд.» Зашибись, что не я! — сегодня прыжков от укрытия к укрытию больше уже не выдержу.

ТИШИНА. В голове мыслей нет, привалился на какой-то деревянный ящик, тупо гляжу на снег, броник невыносимо давит на плечи, надо собрать взвод… Где взвод? Чёртов частный сектор. Чёртова зима. Сапоги промокли и ноги начинают замерзать, надо собрать взвод…

На соседней улице взревела БМП. В проломе в заборе показалось раскрасневшееся лицо старшего стрелка: «Командир! Тебя ротный зовёт».

«Занять круговую оборону. Вечером старшина привезёт обед. Составь БЧС… сколько у тебя осталось?» «Не знаю. Пятнадцатую подбили — механ убежал.» «Как убежал? Куда?» «Выскочил из люка. За плечо держится — как втопит в сторону тыла! Мы ему орали — орали. А он в шлемофоне, наверно в шоке — не слышит…»

…Расставил БМП, распределил людей, поставил задачи. Через полчаса подошёл сержант — командир 2-го отделения. После доклада о выполненном неожиданно добавил: «Командир… там это… сосед объявился.» «Кто?!» «Ну, соседний дом, там старик живёт. Мы у него воды спросили». «Пошли, покажешь где».

Старик возился во дворе. «Здорово отец! Воды нету?» Старик оперся на палку: «Совсем нет, второй день как стрельба началась сам снег топлю. Раньше на перекрёсток ходили, — махнул рукой в сторону противника, — но сейчас опасно…» Рассказал, что живёт один, уезжать не хочет, соседей не осталось. В конце разговора старик попросил что-нибудь покушать.

На ужине было решено помочь соседу. С согласия взвода я отнёс две буханки, две банки икры, банку рыбных консервов — нас стало меньше, а привезли как на полный взвод.

На следующее утро приехал комбат. Выслушал мой доклад, прошёл просмотрел, отдал распоряжения и залезая на БМ неожиданно спросил: «Кто это у тебя в соседнем дворе копошится?» «Да старик какой-то. Чечен.» «Ну и на хрена он тебе под боком нужен? Шлёпни его и дело с концом.» «Как?» «Молча. Отправь любого сержанта».

Вернувшись в комнату, вызвал замковзвода: «Иваныч, комбат сказал старика ликвидировать». «Понятно».

Через полчаса замковзвод вернулся, сел рядом, протянул руки к печке: «Всё, готово. Захожу во двор, а он навстречу — ну я его в упор…» Помолчали. «А сосед-то молодой: сорока пяти ещё нет.» Он полез за пазуху и вытащил свежепробитый паспорт и несколько вечнозелёных бумажек «У старика в карманах нашёл. Хм, надо бы сходить, посмотреть, что там в доме есть» — вчетвером (сколько сидело у печки) пошли через дворы к дому.

Опоздали! Не успел я возглавить мародёрку: 2-е отделение «забыв, что здесь идут бои» уже лазило по дому. Мать моя женщина! В доме — полным-полно: ковры, видеотехника, несколько мешков с мукой, разными крупами. В сарае — ПЯТЬ БОЧЕК С КРИСТАЛЬНО ЧИСТЫМ ЛЬДОМ! Рядом несколько кастрюль с замороженными окорочками (во дворе курятник с десятком птиц), железные банки с норвежским топлёным маслом, варенья, соленья (все на уксусе — пить не возможно), вино (тоже на уксусе), спирт (мало), растительное масло и прочий хавчик. В доме груда перевязочных средств (зачем одному столько?). Во дворе «волга» и «семёрка» — завтра комбат с зампотехом разберут их на запчасти, извлекут салон (в городке у них свой автосервис). В одной из комнат нашёл сумки и пакеты, забитые бумагами и фотографиями — какая-то шариатская комиссия вела поиск каких-то пропавших людей (насколько понял из бумаг). Хотел сдать особистам, но передумал — кто за это может орден получить? Или по шапке?

Взвод объелся, а вечером ужрался. Я успел выдернуть срочников и заставил их быть рядом с собой, лично разводя их по вновь назначенным мною постам. «Контрабасы» пробухали в доме, соседнем со стариковым. Утром пришёл командир 2-го отделения и, глядя под ноги, доложил, что «…всё на месте, оружие-имущество в наличии… Командир! — мы, это, вчера не удержались — ребят вспомнили…»

Из дома вынесли всё, что могло пригодиться и подожгли дом. Старика закидали коврами (чтоб собаки не объели).

Было это в городе Джохаре.

«Лимонка» № 61 март 1997 г.

В тот день, где бы я ни появился, меня постоянно преследовала одна и та же песня. Из отверстий ларьков, из-за стоек гастрономов и подсобок блочных минишопов мне лилось в уши: «Повстречалась я с бравым военным на скалистом морском берегу… Ах какой был мужчина, ну настоящий полковник!» Женщина которая поёт, как в воду глядела.

Середина ночи. Скоро отчалит последний метропоезд. Добрая синяя гусеница из «тех времен». Я, нажравшись спирта, спускаюсь к ней. Я никакой. В Москве я один. Если зовут в гости, всегда иду и сижу, пока не выгоняют. Домой неохота. В моей квартире полчища тараканов, чугунный утюг и куча старого барахла. Кому в этот «рай» охота. Именно поэтому я допоздна сижу у друзей и потребляю что-нибудь в пределах двенадцати пятисот. Когда становлюсь пьяным и лишним, встаю и бреду по тёмным, холодным московским самотёкам к сакральной красной букве «М». Меня там, под землей, в норке, ждёт добрая гусеница. Я, шатаясь, проникаю в её туловище и отправляюсь домой.

Вот и в тот день. Почти час ночи. Пустой вагон. Перед глазами плывут ножки в колготках «Санпелегрино» и белая надпись «НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ». Я медленно проваливаюсь в гремящую темноту. Станция. Двери ж-ж-ж… туда-сюда. «Следующая станция Октябрьская». Голова качается. Цветные круги. Опять станция. Открываю глаз. Хочется ещё водки. Открываю второй. «Твою мать… Подполковник». Ну, ни хуя себе! Повстречался я с бравым военным… Офицерик образцовый… Синий «чебурашка» на голове, шинелка торчком, брючные стрелки, пресловутые коричневые ботинки. Погоны. «Что такое? Вот это я нажрался. Почему у звёзд так много концов? Двоится, что ли?» Фокусируюсь. Всё равно концов дохуя. Не верю глазам своим. Выпрямляюсь и начинаю считать на пальцах. «Один, два, пять, восемь. Что такое! Восьмиконечная звезда. Ну и ну!» Посмотрел наверх и охуел окончательно: вместо нашего щита с красной звездочкой на шапке висит золотой полумесяц. «Ёбтыть! Чеченский подполковник в московском метро. При параде. Вот это да! Идиотизм полный». Когда это подумал, случилось нечто. Я глянул в глаза подполу. Оба! Это были глаза голодного волка. Выжимка ненависти. Если бы между нами в тот момент пролетела бабочка, она бы сгорела в этом адском поле, которое мы с ним наводили глазами. Чечен что-то забормотал, а я пошел на мировую: «Полковник, зачем так смотришь?» Вместо ответа он встал. Я тоже. Вагон трясет. Нас тоже. Зарычали. В голове замелькало: «К чему задаром пропадать. Ударил первым я тогда. Так было надо».