Вильямс с нетерпением ждал решения по уваровскому делу, — более наглого и грубого обмана ему еще не попадалось. Он надеялся, что министерство не сможет утаить эту скандальную историю. Действительно, дело это получило настолько широкую известность, что министерство решило доложить о нем царю, — предпринять какие-либо самостоятельные меры против Уварова оно не осмелилось. И докладная записка Вильямса была доставлена Николаю II. Граф Уваров принадлежал к самой верхушке правящих кругов царской России и был достаточно близок к царскому дому — числился «командиром роты конвоя его величества».

Узнав об уголовных проделках своего приближенного, приведших к разорению многих сотен крестьянских семей, Николай и не подумал наказать этого сиятельного мошенника. Вместо этого царь собственноручно начертал на докладной записке Вильямса поразительную резолюцию: «Считать дело якобы не бывшим».

Уваровское дело многому научило Вильямса. Он все больше и больше убеждался в полной непримиримости интересов передовой науки с интересами правящих классов — помещиков и капиталистов. Граф Уваров и все прочие подобные ему властители России хотели, чтобы ученые были их верными слугами.

«Люди науки, — говорил Вильямс об этой эпохе, — должны были писать и говорить только то, что угодно было капиталистам. Наиболее честные из нас всегда переживали трудные противоречия: делать полезное в науке означало множить власть капиталистов и усиливать ограбление трудящихся. Так не лучше ли совсем не делать полезного, а прожить свой век как-нибудь или работать для теории, для «чистой» науки?

Нам, не вышедшим из господствующего класса, учиться было мучительно, но еще мучительнее было работать, поэтому так много трагического в судьбе больших ученых капиталистического общества».

Были и такие ученые, которые пошли в услужение господствующим классам и ревностно отстаивали их интересы. Вильямсу они были знакомы и по Петровке, — чего стоил хотя бы один Юнге! Нет, ни за какие блага в мире Вильямс не согласился бы итти по стопам Юнге.

Но он не захотел и замыкаться в скорлупу «чистой» науки, он не мог отгородиться от общественных интересов и нужд народа. Недаром он был воспитан на революционно-демократических традициях, недаром он был учеником Тимирязева.

И Вильямс пошел по самому трудному пути.

Он возвышал свой авторитетный голос ученого в защиту трудового народа. Пусть по приказу царя удалось замять дело Уварова, но выступление ученого по этому делу получило известность и сыграло положительную роль в разоблачении подлинной сути господствовавших в России порядков.

Вильямс не уставал быть пропагандистом передовой науки. Он, подобно Тимирязеву, выступал горячим сторонником дарвинизма, он читал публичные лекции и руководил сельскохозяйственным отделом Политехнического музея.

Еще в 1898 году Вильямс избирается директором этого отдела и целиком перестраивает его на научной основе с помощью своего ассистента Д. Л. Рудзинского, ставшего хранителем сельскохозяйственного отдела. Этот отдел привлекал все большее и большее число посетителей: все отрасли сельского хозяйства и все достижения агрономической науки проходили перед посетителями как составные части единой системы благодаря умелому подбору и размещению многих сотен экспонатов. По почину Вильямса при музее возобновила свою деятельность и Агрономическая комиссия, начавшая проводить доклады и циклы публичных лекций, а также организовывавшая систематические курсы по основным проблемам сельского хозяйства. Вильямс был душой и организатором многих подобных курсов и циклов. Обычно они открывались яркой и увлекательной вступительной лекцией Вильямса, в которой он с неизменным мастерством пропагандировал передовую агрономическую науку.

Идя по стопам Докучаева, Вильямс старался популяризировать сельскохозяйственные знания среди женщин и принимал деятельное участие в создании Высших женских сельскохозяйственных курсов в Москве, выступая на этих курсах в качестве постоянного и активного лектора.

В своей научной деятельности Вильямс не замыкался в академических, оторванных от практики вопросах, — он продолжал углубленную разработку проблем, тесно связанных с развитием земледелия. Эти работы были рассчитаны на будущее — Вильямс готов был потратить многие годы на их успешное завершение. Это было своеобразным выходом из того противоречия, которое так мучило Вильямса, — его научные исследования не будут служить усилению эксплуатации народных масс, а когда он завершит эти работы, то, может быть, положение в стране изменится.

— Я верил в лучшую судьбу трудящегося человечества, — говорил Вильямс.

Как раз в эти годы, предшествовавшие первой русской революции, В. И. Ленин повел решительную борьбу с апологетами капитализма в аграрном вопросе. В. И. Ленин в своей работе «Аграрный вопрос и «критики Маркса» (июнь — сентябрь

1901 года) подверг резкой критике книгу Булгакова «Капитализм и земледелие» и другие писания реакционных экономистов, тщетно пытавшихся доказать существование пресловутого «закона» убывающего плодородия почвы. В. И. Ленин говорил, что низкий, неизменный уровень земледельческой техники, препятствующий росту вложений труда и капитала в земледелие, лишь в некоторых случаях создает как бы иллюзию существования «закона» убывающего плодородия почвы. В. И. Ленин писал: «Возьмем за данное: трехполье, посевы традиционных зерновых хлебов, навозное скотоводство, отсутствие улучшенных лугов и усовершенствованных орудий. Очевидно, что при условии неизменности этих данных пределы добавочных вложений труда и капитала в землю крайне узки. Но и в тех узких пределах, в которых все-таки добавочные вложения труда и капитала возможны, отнюдь не всегда и не безусловно будет наблюдаться уменьшение производительности каждого такого добавочного вложения»[16].

Совершенно иная картина будет наблюдаться при развитии техники, при внедрении в сельское хозяйство новых научных методов земледелия и животноводства. В. И. Ленин уже в этот период ставит перед сельскохозяйственной наукой такие задачи: «надо изобрести новые машины, новые системы полеводства, новые способы содержания скота»[17].

Вильямс в это время начинает разработку новой системы земледелия, рассчитанной «на перспективу», на то время, когда станут иными социально-экономические условия жизни общества и изменятся условия использования науки и техники в сельском хозяйстве.

А самое главное, чему Вильямс посвящал больше всего и времени и душевных сил, было воспитание молодых ученых, молодых агрономов. Чем больше будет их, тем лучше они воспримут революционно-демократические традиции передовой русской науки, чем самоотверженнее и горячей примутся они за научную работу, тем большую пользу смогут они принести родному народу. В этом Вильямс видел свой долг и перед наукой и перед народом.

Он полагал, что для молодого человека, только вступившего под своды студенческой аудиторий, первые лекции часто имеют решающее значение. Лектор должен сразу же захватить и увлечь молодых слушателей, у него должен установиться с ними тот неуловимый контакт, который помогает быстрому и полному усвоению впервые открывающихся истин. Надо раскрыть перед слушателями широчайшие горизонты науки, надо вместе с тем показать, что лекция — это не просто изложение суммы давно известных фактов. Нет, каждая лекция настоящего ученого — это итог его личных исканий и трудов, направленных на дальнейшее развитие и углубление науки.

«Я излагаю науку, — говорил Вильямс, — в которой я сам работаю, которую я отчасти сам создаю, я излагаю свое мировоззрение, и каждый год я иду вперед, и каждый год и лекции мои носят новую окраску, я вношу новые обобщения, новые взгляды».