Однако высокие устремления Эдинбурга получили серьезный удар в форме международного кредитного кризиса, разразившегося осенью 2008 года. Банк Шотландии, не в состоянии расти темпами, которых требует выживание на глобальных рынках, был продан «Галифакс билдинг сосайети», а его руководство фактически перебралось в Англию. В то же время Королевский банк, по-прежнему культивирующий национализм, раскинул свои сети слишком широко и ввязался в рискованные операции. Когда разразился кризис, банк предъявил рынку убытки за предшествующий год в размере 28 миллиардов фунтов (самые крупные среди корпораций Великобритании). Обоим институтам потребовалась помощь центрального правительства. Банк Шотландии по сути растворился в огромном новом конгломерате с неясными перспективами. Королевский банк Шотландии уцелел, но принадлежит отныне большей частью государству. В целом банковское дело в Шотландии после трех веков процветания почти уничтожено. Если его и ожидает какое-то будущее, оно вряд ли напомнит о славном прошлом.

Походит ли это на погребальный звон по Эдинбургу как финансовому центру? Хотя сейчас ничего нельзя утверждать наверняка, долгая история, по крайней мере, придала местной финансовой деятельности глубину и разнообразие. Последствия кризиса еще не преодолены, однако второй важный сектор, страховое дело, успешно справляется с трудностями. Что же касается третьего сектора, то инвестиционные фонды уже с середины 2008 года заявляли, что их клиенты уходят с мировых рынков. Во всяком случае в этом отношении шотландцы проявили присущую им рачительность. Наверное, в ней кроется залог возрождения.

В современном мире, в таких источниках могущества, как Нью-Йорк и Сан-Франциско, зачастую можно проследить крепкую связь между финансовой олигархией и сильными наркотиками. Несомненно, кельтская любовь к опьяняющим напиткам проявляет себя и в Эдинбурге. Официальный доклад 1976 года засвидетельствовал, что жители Эдинбурга (а вовсе не Глазго) пьют в Шотландии больше всех. И с приходом «первой волны порока» Эдинбург оказался и главным потребителем наркотиков.[450]

Наркотики из группы опиатов гуляли по Эдинбургу 200 лет. Они прибыли в город вместе с шотландцами, служившими в Индии. На пристрастие к наркотикам поначалу смотрели без страха, но все же осуждали. О сэре Джеймсе Макинтоше, который, если бы не пагубное пристрастие, мог бы добиться в 1821 году кафедры этической философии в университете, говорили, что он «практически совершенно бесполезен». Томас де Куинси, приехавший в 1821 году вкусить удовольствий эпохи Просвещения, был наркоманом и без труда находил способы утолить тягу; он написал автобиографию-признание, в которой назвал себя «опиумоглотом». Знакомство с наркотиками не ограничивалось избранным кругом. Джон Инглис, судебный клерк, записал в дневнике 28 марта 1880 года, что у его жены «страшно болят зубы. Она сходила к аптекарям и достала немного героина, снадобья, состоящего, судя по запаху, частично из хлороформа. Это сказалось на ее нервах самым благоприятным образом». Героин оставался в открытой продаже вплоть до Первой мировой войны, когда правительство его запретило, поскольку шотландские солдаты в письмах из окопов просили родных снабдить их этим зельем. В Эдинбурге героина по-прежнему оставалось достаточно чтобы «подсесть» на него. Героин можно было приобрести по рецепту фармаколога на Шэндвик-Плейс в фешенебельном Вест-Энде. Наркоманы приезжали из периферийных микрорайонов, застроенных муниципальными домами, но не все наркотики употреблялись пролетариями или преступниками; медицинская диссертация на эту тему называлась «От Морнингсайда до Мюирхауза». Иными словами, наркотики употребляли не только в трущобах, но и в респектабельных пригородах.[451]

В 1969 году число осужденных в Эдинбурге за хранение наркотиков равнялось пятнадцати. На следующий год оно возросло до двадцати девяти человек — скромное начало неизбежного роста. Полицейский надзор раньше был прост и эффективен, но теперь случаи употребления наркотиков в рабочих пригородах Крейгмиллар, Лейт или Мюирхауз множатся и множатся, и ситуация все печальнее. Поставка и распространение наркотиков — важная часть криминального бизнеса, приносящая существенный доход, пусть и от продажи малых партий. К 1985 году уже свыше 300 человек осудили за хранение или распространение героина. В начале десятилетия с наркотиками было связано менее одного процента дел в Верховном суде; ныне этот показатель достиг 27 процентов, и преступников нисколько не смущают суровые приговоры.

Вдобавок появился и такой бич, как СПИД, спровоцированный использованием наркоманами общей иглы для уколов. Больше всего ВИЧ-инфицированных в Лондоне, но и Шотландия не сильно отстает. И среди шотландских городов первое место по ВИЧ занимал Эдинбург 1980-х (три из каждых пяти случаев). То есть у нас дела обстояли даже хуже, чем в Лондоне. Причина очевидна. Местная полиция стремилась помешать использованию шприцов и игл, конфискуя их везде, где только видела. При дефиците стерильного снаряжения наркоманам не оставалось ничего иного, кроме как делиться шприцами и иглами. Позднее число арестованных за хранение и употребление героина сократилось вследствие «естественной убыли» (закоренелые героинщики поумирали). Сегодня проблемой являются рекреационные наркотики, но в Эдинбурге положение с ними, кажется, не хуже, чем где бы то ни было. Во всяком случае от табака и алкоголя умирает намного больше людей.[452]

ВИЧ-инфекция может распространяться и половым путем, но история секса в Эдинбурге в XX веке весьма темна по сравнению с имеющимися у нас богатыми свидетельствами о прежних временах. Правонарушения сексуального характера больше не вызывают публичного скандала. И это обстоятельство, среди прочего, ослабило внимание общества к проституции, практически подведя черту под ее долгой историей. В 1842 году Уильям Тейт насчитал 800 проституток и 200 борделей, а полицейский доклад 1901 года сообщал о 424 проститутках и 45 борделях — возможно, полиция подправила статистику из своих соображений. В 1920-х годах стороной столичной жизни, которой не одобрял Эдвин Мюир, было обилие секса:

Господствующий пуританизм не изгнал внебрачный секс, на что хватило смелости указать священнику Симпсону Марру из церкви Богоматери: «Анналы церкви в прошлом часто удручали, повествуя о местных обычаях. Церковь преследовала тех, кто удовлетворял спрос, а не тех, кто создавал предложение. Она также часто забывала об отношении Христа к падшим женщинам». Церковь в ответ на это признание лишила Марра прихода и даже сана.[454]

После Второй мировой войны самым печально знаменитым адресом была Дэнъюб-стрит, где миссис Дора Нойс верховодила домом на пятнадцать постоянных девушек и двадцать пять «девушек по вызову», которых приглашали по телефону в часы пик, например, когда проводилась генеральная ассамблея шотландской церкви. Сама миссис Нойс, облаченная в меха и костюм-двойку, держалась с немалым достоинством в тех сорока семи случаях, когда ее вызывали в суд за «безнравственные доходы». Заведение закрылось после ее смерти в 1976 году. Сейчас в Эдинбурге нет знаменитого борделя, зато имеются два-три десятка саун, служащих той же цели. Городской совет санкционировал их из-за страха перед принявшим характер эпидемии СПИДом, — в сущности как способ контроля проституции. Легальные сауны должны отвечать официальным стандартам, которым не соответствуют незаконные бордели; полиция, кажется, тоже предпочитает такое положение дел. Но даже при этом проститутки не покинули улицы. Их численность по оценкам 2004 года достигала 100 девушек, примерно половина которых доступна каждую ночь. Иногда их можно увидеть и в центре города, но по большей части они работают в Лейте. Беда в том, что Лейт изрядно облагородился, в нем появилось множество ресторанов, коктейль-баров и фешенебельных квартир с видом на залив Форт. Поэтому полиция вынудила девиц легкого поведения перебраться в район, который в докладе обозначен как «зона ограниченного преследования»; такой район не выглядит очень привлекательным.[455]