Случилось как-то, что проезжал солдат высокого роста на поджарой лошади и Агриппа зазвал его отдохнуть на целые сутки.

Никогда еще не бывало в стенах замка человека с такой огромной шпагой и с такими густыми усами, – просто два кустарника. Руки у него были все в волосах, уши красные, шея воловья, брови сросшиеся, а лице – квадратное, как у бульдога. При этом, он хотя и смахивал на разбойника, а было в нем и что-то дворянское.

– Ну, уж если этот не свалится в погреб, – сказал Агриппа своему воспитаннику, – то наружность, бывает, значит, иногда и обманчива.

Когда приезжего привели в фехтовальную залу, он показал себя мастером владеть и шпагой и кинжалом. Он осыпал Гуго ударами, но и сам получил несколько таких, которые его удивили. Лицо у него разгорелось.

– Как! – вскричал он, – вот первый раз случается, что воробей клюет сокола!

Он начал снова, но сердился и тем самым терял выгоды своего превосходства над молодым учеником. Удар концом прямо в грудь привел его в бешенство. Гуго, в восторге от своей ловкости, не мог скрыть этого.

– Если б у меня в руках была добрая шпага, вместо этой дряни, – воскликнул его противник, – ты бы не-то запел, молодой петушок!

– А зачем же дело стало? – возразил Гуго, разгорячась тоже и оба уж бросились было к оружию, висевшему на стене.

– Полно! довольно! – крикнул Агриппа громким голосом.

Оба повиновались. Агриппа пропустил Гуго впереди себя и вышел, а за ними пошел великан, рыча как собака, у которой отняли кость.

Агриппа привел его в нижнюю комнату и предложил закусить. Солдат осушил залпом два или три полных стакана; широкий рот его раскрывался, как пропасть, и вино исчезало в нем, как в колодезе. В промежутках между стаканами из него вырывались проклятия.

"Дело плохо", – подумал Агриппа, и сделал знак Гуго, чтоб он ушел.

Мальчик вышел, как ни в чем не бывало. Агриппа, в свою очередь, объявил, что должен кое-чем распорядиться, и тоже ушел. Он хотел послать кого-нибудь на деревню за помощью и попросить графиню, чтоб она не выходила из своих комнат.

Оставшись один, великан, все еще сердясь на последний ловкий удар мальчика, отворил окно, чтоб подышать свежим воздухом. Он увидел, что Гуго проходит по двору и, выпрыгнув из окна, побежал к нему. Услышав стук его толстых сапог по твердому песку, Гуго обернулся и подождал.

– Вы от меня ушли, приятель, – сказал рейтар, – а к этому, клянусь честью, не привык капитан Бриктайль. За вами две игры!

Он засмеялся. Гуго смотрел на него, не говоря ни слова. Вдруг, переменив тон, великан сказал ему:

– У вас прехорошенький перстень…. Можно посмотреть?

Гуго доверчиво протянул ему руку. Бриктайль схватил ее, живо сорвал перстень и, полюбовавшись немного его блеском на солнце, надел себе на палец.

– А ведь как- раз впору, не правда ли? Спасибо!

Сын графа Гедеона мгновенно побледнел.

– Вы толкуете еще о вежливости, – вскричал он, – а сами-то как поступаете?

Бриктайль пожал плечами.

– Да ведь, если б я у вас попросил этот перстень, – все равно вы бы мне его отдали?

– Разумеется, нет!

– А вот потому-то я и взял его сам. Хотите получить назад, попробуйте сделать то же.

Гуго, вне себя, бросился на бандита. Но Бриктайль этого ожидал и навязывался на ссору; он с такой силой сжал его в своих длинных руках, что у Гуго кости затрещали. Обезумев от боли, он до крови укусил великана за руку,

– А! волчонок! – крикнул Бриктайль, выпустив его.

Он выхватил из ножен свою шпагу; Гуго схватил попавшуюся на земле палку и ждал его твердо. Первым же ударом Бриктайль разрубил пополам эту палку; он и не думал остановиться, как вдруг две злых собаки бросились из глубины двора с лаем и раскрытыми пастями. Бриктайль едва успел отскочить назад.

– Бери, Дракон! хватай Фебея! –  кричал Агриппа появляясь вдали с мушкетами.

Бриктайль отступал, удерживая шпагой страшных псов, которые не отставая, кидались на него, как бешеные. Уже плащ, которым он обмотал себе левую руку, был в клочках, и он чувствовал у себя на ногах горячее дыханье собак, но, увидев за собой дерево, он отчаянным скачком вспрыгнул на ветку. Дракон и Фебея бегали с воем кругом дерева, поднимались на ствол передними лапами и красными глазами грозили еще солдату.

Агриппа в одну минуту побежал к ним.

– А если я вам раздроблю голову из этого мушкета, разве я буду не прав? –  крикнул он Бриктайлю сердитым голосом. – Будь вы на моем месте, вы бы так и сделали!… Но вы – мой пленник…. Я лучше подожду…. Когда-нибудь да придется ж вам сойти вниз.

Стоя на большой ветке, Бриктайль смотрел вокруг, куда бы бежать, откуда бы защищаться; ничего кругом, кроме голого ровного двора, а под деревом две собаки, не спускающие с него глаз. Вздумай он соскочить – и в ту же минуту их крепкие челюсти вопьются ему в шею.

– Гром и молния! – вскричал он.

– Попались, – возразил Агриппа. – Надо сдаваться.

– На каких условиях?

– Прежде всего – вот этот перстень, что вы украли.

– Просто шутка!… Я с тем и взял его, чтоб отдать назад… Вот он.

Он снял с пальца перстень Гуго и бросил в шляпу Агриппе.

– Теперь – вашу шпагу и ваш кинжал.

– А если я поклянусь вам, что не пущу их в дело?

– А я буду гораздо покойней, когда шпага и кинжал не будут больше у вас в руках.

Бриктайль прикусил себе губы и, обратясь к Гуго, который смотрел на всю эту сцену, сложив руки, спросил его:

– Что вы на это скажете? я увидел герб на вашем перстне и принял вас за дворянина!

– Именно потому, что я дворянин, я и вижу, что вы не дворянского рода.

– Что ж ты принимаешь меня за незаконнорожденого, что ли, комар ты эдакий?

Гнев опять овладел им и он смерил глазом расстояние до земли и уж совсем было приготовился спрыгнуть вниз, но в эту минуту он увидел бегущих из-за стены, целой толпой, крестьян с косами, топорами и копьями, а от них он уж наверное не спасся бы, если б даже и одолел Агриппу, Гуго и обеих собак.

Проклятие вырвалось у него, и, выхватив из ножен шпагу и кинжал, он с силой швырнул их на песок.

– Теперь можете и сойти! – крикнул ему Агриппа, поднимая брошенное оружие.

Собак он взял за ошейники, и они только рычали.

В одну секунду солдат соскочил с дерева и, став прямо против Гуго, посмотрел на него молча. Его лицо, только что пылавшее диким гневом, вдруг стало бесстрастным и на нем показался какой-то отблеск благородства. Потом, подняв руку и отворотив рукав, он показал кровавую рану и сказал:

– Вот тут у меня остается такой знак на память, которого я не забуду. Клянусь вам честью дворянина, а я – дворянин, можете мне поверить – постарайтесь лучше никогда не встречаться со мной.

И выпрямившись во весь рост, с надменным видом, он прибавил:

– А теперь, прикажите меня выпустить!

– А вот там дверь! – отвечал Агриппа, указывая на угол. – Но позвольте мне проводить вас: там есть люди, которые могли бы напасть на вас, если б меня не было с вами.

Когда дверь отворилась, Бриктайль увидел, что в самом деле такая предосторожность не была лишней. Его окружило человек тридцать, готовых на него броситься, но Агриппа сделал знак рукой:

– Этот господин сознался, что был неправ… Теперь это – ягненок… Нам остается только, друзья мои, пожелать ему счастливого пути – но не мешает ему подальше обходить дубы, какие ему могут попасться на дороге: как раз на одном из них он рискует когда-нибудь повиснуть.

Взрыв смеха отвечал ему.

– А, канальи! если б только у меня была шпага! – проворчал рейтар и тотчас же принял опять невозмутимый вид, бросив на крестьян взгляд, полный  презрения.

Полоумный малый, бывший все еще на службе у графа де-Монтестрюка, подвел поджарую лошадь пандура. Он сел верхом, не спеша, и поехал, высоко подняв голову, но весь зелёный от гнева и с пылающим взором.

Когда он завернул за угол стены, Агриппа положил руку на плечо графу Гуго и сказал:

– Вот вам первый враг!