– Вот и мои мешки, – сказал Агриппа, открывая крышку. –  они легонькие… посмотрите… а все таки в них порядочный куш… Отдаю их на ваше охранение.

– Будьте покойны, – отвечал дон-Гаэтано, взвешивая их на руке, потом бросил их назад в сундук. Раздался металлический звук и глаза солдата сверкнули огнем.

– Дверь-то не совсем ладно затворяется, – продолжал Агриппа самым простодушным голосом; – дерево все источено червями… да и замок ненадежен… но вы будете близко – и мне нечего бояться.

– Еще бы! Я один стою целого гарнизона.

– Само Небо послало вас сюда…

– Ну, да! разумеется!

Все трое спустились назад по лестнице и Агриппа показал испанцу на столе в его комнате большую кружку вина и добрый кусок мяса.

– Постель ваша готова; не нужно ли еще чего? – спросил он у него. – Оказывая нам такую услугу, вы, надеюсь, не станете церемониться.

– Нет, благодарю; больше ничего не надо.

– Значит, я смело могу идти в деревню, где меня ждут?

– Хоть сейчас, если хотите, – отвечал дон-Гаэтано, расстегивая пояс.

– А завтра задам вам такой завтрак, что вы не скоро его позабудете! – вскричал Агриппа самым нежным тоном.

Они обнялись, Агриппа затворил дверь и ушел с Гуго.

– Начинаете понимать, граф? – спросил он.

– Да, немного; но ты увидишь, что твоя хитрость пропадет даром.

На другой день на заре, Агриппа и Гуго пошли в комнату испанца; в ней никого не было и дверь была отворена. Агриппа моргнул глазом и, взглянув на Гуго, сказал:

– Когда птичка вылетела из гнезда, значит – улетела за кормом.

– Послушай-ка, – сказал Гуго, схватив его за руку.

Из башни раздавались глухие проклятия. По мере того как они подвигались дальше по коридору, крики становились явственнее. В конце коридора они увидели, что люк открыт, и, нагнув голову над черной дырой, они заметили внизу, в темноте, человека, который ревел и бился.

– Как? это вы, дон-Гаэтано? – сказал Агриппа ласковым голосом. – Что это за беда с вами случилась? Я и то беспокоился, не найдя вас в постели… Она совсем холодная… Не дурной ли сон вас прогнал с неё? Или вы услышали какой-нибудь шум?

– Именно! – отвечал Гаэтано, сверкая взором. – Мне приснилось, что кто-то пробирается к вашим мешкам… я встал поспешно… и с первого же шагу в эту проклятую башню… обвалился в яму.

– Не очень зашиблись, надеюсь?

– Нет… не очень… Но вытащите меня поскорей… я продрог и не прочь отведать обещанного завтрака.

– Вот это умно сказано, господин гидальго; но этот завтрак вы получите, заплатив прежде выкуп.

– Выкуп, я?… Что это значит?

– Очень ясно и вы сейчас меня поймете, любезный друг.

Агриппа уселся поудобнее над самой дырой, свесив в нее ноги.

– Вы совсем не дурной сон видели, мой добрый Гаэтано, – сказал он, – и вовсе не шум разбудил вас, а просто пришла вам не в добрый час охота завладеть собственностью ближнего: чёрт попутал, должно быть, и – вот зачем вы забрались ночью сюда в башню.

– Клянусь вам всеми святыми рая…

– Не клянитесь:. святые рассердятся. Сознайтесь, что если бы вы в самом деле вскочили с постели вдруг, неожиданно, то не успели бы одеться, как следует, с головы до ног, надеть шляпу, прицепить шпагу; ничто не забыто, ни сапоги, ни штаны, – хотя сейчас дать тягу!… Ну, а как за всякое худое дело следует наказание, то выверните-ка ваши карманы, чтоб показать нам, что в них есть, и поделимся по-товарищески… Да и во всякой стране так уж водится, что побежденный платит штраф!

Дон-Гаэтано божился и клялся тысячью миллионов чертей, что у него в карманах не бывает никогда и шести штук серебряной мелочи.

– Ну, как хотите, – сказал Агриппа и, подняв люк, сделал вид, что хочет закрыть его. – Когда вы пообедаете и поужинаете мысленно, я приду завтра поутру узнать, не передумали ль вы, – продолжал он. – Ночь, говорят, хороший советник.

Испанец кричал и вопил, как бесноватый; Агриппа не обращал на это ни малейшего внимания. Пришлось сдаться. Мошенник вывернул карманы; в них-таки кое-что нашлось.

– Бросьте мне четыре пистоля, а остального мне не нужно, – сказал Агриппа; – я ведь не алчный.

Четыре монеты упали к его ногам.

– Поскорей теперь лестницу, – крикнул дон-Гаэтано.

– А вот ваш ученик, для которого всякое желание учителя закон… он и сходит за лестницей. Но прежде надо исполнить еще одну маленькую формальность.

– Формальность? какую это?… Говорите скорей, я озяб порядком.

– Остается только передать мне без разговоров вашу длинную шпагу и хорошенький кинжал, что висит у вас на поясе.

– Это ещё зачем?

– А затем, что вам может прийти в голову нехорошая мысль пустить их в дело, а из этого для вашей же милости вышли бы такие неприятности, память о которых осталась бы навсегда на вашей коже.

Дон-Гаэтано подумывал о мести и не решался отдать оружие.

– Ну, что же? – крикнул Агриппа: – Опускать люк или лестницу?

Единственное средство спасения показывало концы свои сверху в отверстие ямы; пленник тяжело вздохнул и, вынув из ножен шпагу и кинжал, подал их рукоятками Агриппе, который проворно схватил их.

– Славное оружие! – сказал он, осматривая их; – сейчас видна работа толедских оружейников, именно стоит такого кавалера, как ваша милость. – Потом прибавил, улыбаясь: – Я был уверен, что мы с вами поладим, а теперь, сеньор, можете выходить на свет Божий.

Лестница опустилась в погреб, а между тем Дракон и Фебея, прибежавшие вслед за Гуго, уставили черные морды в отверстие. Агриппа взял их за ошейники

– Два неразлучных с нами приятеля! сказал, он.

Испанец вышел и пустился бежать.

Тогда Агриппа обратился к молодому графу и спросил его с улыбкой:

– Ну, теперь вы убедились, что ваш плащ не сам улетел со скамейки и что попадаются иногда на свете и скверные люди?

Отвечать было нечего, но одна вещь все-таки смущала Гуго.

– Зачем ты взял четыре пистоля у этого мошенника? спросил он.

– А затем, что их же я предложу в награду тому честному человеку, который не поддастся искушению…. Я ведь намерен продолжать этот опыт…. Утешительно было бы, если б хорошего и дурного вышло поровну!

Новый случай представился скоро. Агриппа не стал придумывать другого испытания и повторил ту же хитрость и те же речи. Новый прохожий выслушал все с таким же вниманием и ночью все обошлось так же точно, как и с Гаэтано. Пришлось опять приносить лестницу и тащить вора из погреба. Он, как Гаэтано, поплатился своим оружием; но с него взяли только шесть ливров, потому что в карманах у него было немного.

Три или четыре прохожих еще попались на ту же удочку и не дали бедному Гуго лучшего мнения о роде человеческом. Наконец, пятого застали в постели спящего блаженным сном. Агрипла насилу растолкал его, чтобы разбудить.

– Ах! – сказал он, протирая глаза, – извините, пожалуйста; до полуночи я караулил…. а потом сон одолел…. пойдемте поскорей посмотреть, не случилось ли чего с вашим сундуком.

– Не нужно. Пойдемте лучше завтракать и когда поедим, вы увидите, что иногда недурно быть и честным человеком.

Его посадили перед сытным и вкусным завтраком, и когда он кончил, Агриппа вынул из кармана с полдюжины новеньких желтых и белых монет, которые так и блестели на солнце, и сказал:

– Вот вам за труды от молодого графа и если случится вам когда-нибудь еще проходить мимо, не забывайте нашего дома!

– Забыть! – вскричал тронутый солдат, – забыть такой дом, где прохожим дают не только славную постель и хорошо их кормят и поят, да еще дают и денег на дорогу! Одного я только боюсь, – чтобы хозяева скоро не разорились совсем и не заперли дверей.

– Ну, этого не бойтесь, приятель: мы так устроили дело, что раздаем только то, что сами с других получаем.

Когда солдат ушел, Агриппа обратился к Гуго, который не пропустил ни одного слова из их разговора, и спросил:

– Вы сосчитали? я дал всего четыре, а получил тридцать. Вот вам и пропорция между добром и злом! Будьте же вперед менее доверчивым.