— А он куда уехал, папа твой? — спросил Саша. — Далеко?

Настя подошла к карте и показала на маленький красный флажок, воткнутый на самый восточный край Советского Союза.

— Бухта Провидения. Двенадцать часов самолётом, потом вертолёт. Когда мама узнала, куда он едет, то сказала: «Ну всё, дальше некуда».

— Ух ты, здорово! — сказал Саша. — Так он что же у тебя, полярник?

— Да, он гидрограф. Ему в Арктике бывать приходилось и в Антарктиде.

— Теперь ясно, почему у тебя шкура медвежья висит, — сказал Коля.

Настя засмеялась:

— А вот как раз и не ясно! Эту несчастную шкуру папа привёз… Знаете откуда? Из Ташкента!

— Из Ташкента?!

— Да, да, именно оттуда! Он ездил в прошлом году по турпутёвке в Узбекистан. И вот приезжает домой — в одной руке чемоданчик, в другой мешок такой большущий. Ну, думаю, сейчас оттуда дыни и гранаты посыплются. А он мешок развязывает и вынимает эту шкуру. «Во, — говорит, — на базаре купил! Крупно повезло. А иначе кто ж поверит, что у моей дочери отец полярник». Он вообще у меня страшный выдумщик. Однажды — как раз перед Восьмым марта — пошёл товарища навестить. И пропал. А мы с мамой дома сидим. Сердитые. Я не выдержала, звоню ему по телефону, говорю: «Папа, у тебя совесть есть?» А он: «Лечу, Настёна, лечу! Через полчаса буду дома». Проходит полчаса, и вдруг в окно стук раздаётся. Мы с мамой ничего не понимаем, смотрим и видим: за окном папа, улыбается и руками машет. Будто летит. В одной руке торт, в другой — огромный букет гвоздик. Можете себе представить, что с нами было. Как-никак четвёртый этаж. Потом выяснилось, что он уговорил шофёра подъёмной машины поднять его до окна. Знаете, есть такие машины, у которых стрела выдвигается.

— Ты бы нам хоть фотографию своего папы показала, — попросил Коля. — А то мы так долго его искали, что он нам сниться начал.

— Так вот же она, на серванте стоит, — сказала Настя.

С фотографии на ребят приветливо смотрел бородатый человек в большой меховой шапке и в полушубке. В руках он держал огромный, надутый гелием радиозонд, вот-вот готовый подняться в небо. А вокруг простиралась бескрайняя снежная равнина.

— Так у твоего папы, оказывается, и борода ещё есть? — удивился Коля. — А мы думали, усы…

— Нет, — засмеялась Настя, — борода у него только на Севере. Дома мама не разрешает.

— Кстати, Настя, — сказал Саша, — мы с Коляном так и не поняли: на фотографии в машине ты сидишь или не ты?

— Я. Получилось только плохо. Вы, наверное, думаете, что это я так, для форса сижу. Вовсе нет. Меня папа учит машиной управлять. На мопеде-то я давно научилась. Ещё когда мы на Камчатке жили.

«Ишь ты! Ишь ты!» — послышалось вдруг из клетки. Попугай, важно молчавший всё это время, вдруг решил подать голос.

— Ну наконец! — засмеялся Коля. — Что же ты, чучело, молчал. Мы с Ляпой так давно мечтали это услышать.

— С Ляпой? С какой Ляпой? — спросила Настя.

— Да ну их всех! — махнул рукой Саша. — Понимаешь, моя фамилия Оляпкин. Я им как людям объясняю, что оляпка — это птица такая. Маленькая, вроде воробья. А они… — Тут Саша почему-то смутился и замолчал.

— Дураки они, — решительно сказала Настя. — А вот я буду звать тебя Саша. Между прочим, моего папу так зовут.

После этих слов Саша смутился ещё больше и покраснел. А Коля поднял брови и хотел было что-то возразить. Но к своему удивлению, вдруг понял, что сказать ему нечего.

Он подошёл к письменному столу, на котором стоял раскрытый «дипломат» Павла Андреевича, взял томик Лермонтова и осторожно перелистал пожелтевшие страницы.

Два томика Лермонтова, таким чудесным образом соединившиеся через много-много лет, теперь покойно лежали на коленях Павла Андреевича. Дрожащими пальцами старик поглаживал плотные, тиснёные корешки и тихо говорил:

— Да, да, Коленька, ты прав. На юге ей будет лучше.

Потом Павел Андреевич встал, подошёл к полкам и принялся вынимать какие-то книги.

— А библиотеку приключений вы сегодня же возьмите. Хватит ей тут пылиться, — говорил он.

— Зачем? — сказал Коля. — Мы ведь и так их у вас берём. Приходим и берём. Разве плохо?

— Нет, хорошо, конечно, — растерянно произнёс старик. — Но я… Я хотел подарить.

— Считайте, что вы их подарили. А стоять они пусть будут у вас.

Растроганный старик с нежностью посмотрел на Колю и, откашлявшись, словно у него першило в горле, сказал:

— Да, но где же Саша с Настей. Пора бы им прийти.

— Придут, куда они денутся. Я вот только не понимаю: зачем за ней заходить? Ляпе это, кстати, и не по дороге совсем.

Павел Андреевич улыбнулся, но ничего не сказал. В дверях послышался звонок, и в квартиру вошли Саша и Настя.

Коля, насупившись, посмотрел на друга и сказал:

— Где это тебя так обкорнали?

— Да вот, в парикмахерскую зашёл, — смущённо ответил Саша.

— «Зашёл»! — сказала Настя. — Я его, можно сказать, силой затащила. Ну разве можно ходить с такими космами. Длинные волосы и не модно теперь.

Коля присвистнул, покачал головой и промолчал.

— Вот что, друзья, — сказал Павел Андреевич. — Пойдёмте-ка лучше гулять. Хватит нам тут глотать книжную пыль. Как-никак весна на дворе.

Да, на улице была весна. Недавно прошёл тёплый короткий дождь, прибив пыль на асфальте, в небе суетливо кружили ласточки, а воздух был такой чистый и прозрачный, что его хотелось нюхать. Точно так же, как мы нюхаем цветы и травы.

Старик и ребята вышли на гранитную набережную в том месте, где она выходила в открытый залив. На ниточке горизонта, словно боевой шлем русского витязя, виднелся купол кронштадтского собора. Из устья Невы в залив плавно выползали белые треугольники яхт. А в небе надо всем этим висела огромная, неподвижная радуга.

Ребята сбежали по ступенькам вниз и, присев на корточки, опустили ладони в студёную невскую воду. А когда они снова посмотрели на небо, радуга уже исчезла.

— И чего тебе взбрело в голову притащить Полкана в школу?! Как маленький, честное слово!

— Да ладно ты, не гуди. И так тошно, — вяло отмахнулся Генка. — Кто же мог подумать, что он к Ирине в портфель заберется.

Полкан — это маленький рыжий хомячок, которого Генкина тетка недавно подарила ему на день рождения. Тетка почему-то никак не может понять, что Генка давно вырос и что дарить ему сахарных петушков на палочке и плюшевых медвежат несколько поздновато. Вот и на этот раз она принесла хомяка, с которыми так любят возиться в детских садах. А Генка давно мечтал иметь собаку, большую и лохматую. Поэтому он, не долго думая, и назвал маленького зверька древним собачьим именем.

И вот сегодня, когда Генка зачем-то притащил хомяка в школу, тот взял и сбежал от него на уроке ботаники. Пока Генка ползал под партой, пытаясь найти беглеца, я вдруг с ужасом увидел, как Полкан ловко вскарабкался по ножке учительского стула и юркнул в портфель Ирины Васильевны.

— Генка, — зашипел я, таща из-под парты друга, — он к Ирине в портфель залез!

Генка обалдело на меня посмотрел и прошептал:

— Что же делать?

В ответ я только пожал плечами. И действительно, не говорить же в самом деле: «Ирина Васильевна, у вас в портфеле хомяк сидит».

Развязка наступила быстро. Ирина Васильевна закончила объяснять новый материал, чихнула и полезла в портфель за платочком. Мы с Генкой замерли, ожидая самого худшего. Но учительница проявила завидное хладнокровие. Лишь на секунду она задержала руку в портфеле, чуть изменившись в лице. Потом спокойно достала оттуда Полкана и произнесла ледяным голосом:

— Кто принёс в класс хомяка?

Ребята было засмеялись, но сразу вдруг притихли и замолчали. Генка обречённо встал.

— Прекрасно, — сказала Ирина Васильевна и нехорошо улыбнулась. — У меня такое впечатление, Петров, что ты деградируешь прямо на глазах.