Литмир - Электронная Библиотека

– Попробуй-ка вот это, философ, – говорит Шарлот.

У него в руках маленький горшочек, запечатанный прозрачным маслом. Он вручает мне нож, отрывает кусок хлеба и велит снять масляную печать. Вкус того, что оказывается под ней, мне знаком – это гусиная печень. Но богатство и нежность вкуса не поддаются никакому описанию. Парфе из фуагра.

– А теперь заешь…

Он передает мне второй горшок и крошечную ложечку. Этот закрыт пробкой, под которой оказывается слой плесени – ее Шарлот велит соскрести. Кислое вишневое пюре чудесно подчеркивает и дополняет насыщенное послевкусие фуагра. Шарлот смеется над моим потрясенным лицом, а через год я вновь вспоминаю это лакомство, когда он останавливает меня в коридоре и говорит:

– Приезжай посмотреть на наш вишневый сад. Полковник разрешил. Они с отцом уже поговорили.

1734

Раненый волк

– Моя мать…

– Будет любезной и отрешенной. Отец, которого я увижу только по приезде в замок де Со и перед самым отбытием, будет слишком занят и никому из нас не помешает. Твоя сестра Маргарита, которую нельзя называть Марго без ее личного разрешения, – красива, надменна и старше меня. Влюбляться в нее запрещено. Средняя сестра, Виржини, может быть весела и радушна, а может быть замкнута и необщительна, предсказать это невозможно. Зато Элиза, младшая сестра, будет виснуть у меня на шее и требовать, чтобы я катал ее на закорках. Твоя мать считает, что она уже большая для таких забав, поэтому ей следует отказывать…

Шарлот со смехом откидывается на кожаное сиденье экипажа.

– Смотрю, ты внимательно меня слушал!..

– А как же иначе!

Странно, но у меня такое впечатление, что Шарлот волнуется из-за моего приезда в гости больше, чем я – хотя, видит Бог, и я волнуюсь. Полковник пригласил меня в свой кабинет и предупредил, что герцог де Со по моему поведению будет оценивать всю академию. Я должен постоянно об этом помнить.

Герцог прислал за нами карету. Карету, возчика и свиту. Экипаж изнутри отделан красным бархатом, сиденья кожаные, а на двери изображен герб де Со. Это самый роскошный экипаж, какой мне доводилось видеть. И едет он поразительно быстро.

Мы останавливаемся на лучших постоялых дворах, едим что хотим, но пьем на удивление мало. По-моему, Шарлот боится, что о любом нашем проступке немедленно доложат отцу. Мое поведение становится причиной его беспокойства лишь однажды: когда я ухожу на кухню и спрашиваю, откуда у жаркого такой аромат. Можжевельник, отвечает повар. Я прекрасно знаю запах можжевельника: это не он. Я не отступаюсь, и в конце концов повар дает мне понюхать кусочек какой-то коры. С острова в Ост-Индии, говорит он, но названия якобы не знает.

– У меня дома… – начинает Шарлот.

– …на кухню ни ногой? – заканчиваю за него я.

Он кивает, обрадовавшись, что я все понял и не обиделся, и мы снова разваливаемся на мягких сиденьях. Рессоры у кареты такие хорошие, что только на самых высоких ухабах мы врезаемся друг в друга или приваливаемся к стенкам. Живые изгороди вдоль дорог еще покрыты цветом, но пшеница на полях уже пожелтела, а небо – голубое и на удивление безоблачное. Крестьяне гнут спины на полях, точно животные: безмолвные и всюду одинаковые. Лишь иногда они поднимают глаза на карету и тут же их прячут – наши миры проплывают мимо друг друга, не соприкасаясь. Их лица пусты, их чувства нам неведомы. Прямо на наших глазах какая-то женщина садится возле изгороди и испражняется на обочину. Шарлот хохочет. Он прав: она молода и миловидна, пусть и гадит с бездумностью коровы.

– Моя учеба…

– …идет отлично, – киваю я. – Верхом ты ездишь лучше всех, фехтуешь тоже, умеешь обращаться с картой и быстрее остальных выбираешь правильную наступательную или оборонительную позицию.

Шарлот краснеет. Надо же, он решил, что я над ним подтруниваю.

Распорядок дня в академии такой: с утра – обычные уроки, после обеда – муштра. Мы учимся маршировать, ездить верхом, заряжать пистолеты, вставлять запал и менять кремень. Я могу сам зарядить пушку и управлять заряжающими. Я знаю, что такое вертикальная наводка и траектория полета снаряда. Поскольку мы уже не первокурсники, нам позволено носить на треуголках кокарду академии. Словом, наши успехи соответствуют ожиданиям учителей. И это высокая похвала.

– Я серьезно, – говорю я. – Перестань волноваться.

Остаток дня мы едем в молчании: Шарлот о чем-то задумался. Не знаю, что за страсти бушуют у него в голове, но вскоре эта буря проходит. Когда мы подъезжаем к замку де Со, он берет себя в руки.

Каштановая подъездная аллея заканчивается, и перед нами вырастает замок, от вида которого у меня перехватывает дыхание: над крепостным рвом, заросшим кувшинками, вздымается громада башен и заостренных крыш. За широким каменным мостом раскинулся огромный двор с фонтаном посередине.

– Богиня Диана, охотница, – говорит Шарлот.

Она великолепна. Как туго скрученная пружина, дерзкая и опасная.

Шарлот усмехается.

– Так и знал, что ты оценишь.

Мы ужинаем в безмолвном великолепии длинной столовой, увешанной зеркалами и огромными полотнами с изображениями мужчин и женщин в римских тогах, на которых с одобрением смотрят херувимы, ангелы и даже сама Пресвятая Богородица. Все они, как я понимаю, – предки Шарлота. К каждому едоку приставлен личный лакей: когда в их помощи нет необходимости, они отходят к стенам. На лакеях короткие белые парики и ливреи геральдических цветов де Со: красного и зеленого. Когда я чересчур пристально вглядываюсь в одного из слуг, Шарлот пинает меня под столом.

Во главе стола сидит его отец. Голову герцога украшает старомодный парик: волосы спадают на плечи. Он делает все очень медленно – от чтения молитвы перед едой до поднятия кубка с вином, – ничуть не сомневаясь, что мир будет ждать, сколько его светлости угодно.

За противоположным концом стола сидит мать Шарлота в шелковом зеленом платье и шали на плечах. У нее пышная высокая прическа. Напротив Шарлота сидит старшая сестра Маргарита, выглядит она очень взрослой и вполне могла бы сама быть герцогиней: ведет она себя куда спокойнее и царственнее. И еще она поразительно красива. Гораздо красивее матери. Похоже, дар притягивать восхищенные взгляды она унаследовала от отца. Напротив меня сидит Виржини и хмуро разглядывает тарелку с супом из оленины. Непонятно, что вызвало ее недовольство: суп, тарелка или общество. Зато младшая сестра Шарлота Элиза вовсю щебечет: о дороге, о том, какой Шарлот стал взрослый, о голубой ленте для волос, какую ей хочется. В конце концов мать приказывает ей замолчать, и Элиза тоже хмуро утыкается в тарелку.

В Марго и Шарлоте пылает одинаковый огонь, которого недостает Виржини, а может, и Элизе – впрочем, она еще слишком юна. В Марго это пламя горит спокойно и размеренно, в Шарлоте – обычно бушует, но сегодня едва тлеет. Угощают нас наверняка вкуснейшими блюдами, однако я ем без разбора, лишь бы дотянуть до конца ужина. Стол я покидаю с набитым до отказа животом, и при этом я все еще голоден.

– Прости, – извиняется Шарлот, когда мы возвращаемся в наши смежные комнаты. Одна – спальня Шарлота, а вторая – его же гардеробная, которую освободили по случаю моего приезда. Теперь в ней стоит огромная кровать, тумба с тазом для умывания и большое напольное зеркало.

– За что?

– Сам знаешь. За моих родных.

– Сестры всегда приседают перед тобой в реверансе?

Шарлот всерьез задумывается над моим вопросом, словно бы никогда его себе не задавал – вполне допускаю, что так и есть.

– Во время первой встречи с отцом я кланяюсь ему, а маме еще и целую руку. Сестрам я тоже кланяюсь, но только после их реверанса. Ничего, завтра будет лучше, вот увидишь. Завтра нас оставят в покое. Первый день всегда такой.

Я покидаю Шарлота – пусть грустит в одиночестве, – и долго смотрю во двор, любуясь бронзовой богиней. Ее стрела направлена прямо на мое окно. Я улыбаюсь. Впереди еще целых два месяца, и за это время я непременно успею поднять настроение Шарлоту.

14
{"b":"196512","o":1}