— Сейчас схлопочешь, — добавил Антуан.

— У меня нет времени на пререкания. Но думаю, уговоры здесь не помогут, — заключил Римо.

Антуан и Красавчик хихикнули и разошлись по сторонам, намереваясь подступить к Римо спереди и сзади. Белый стоял неподвижно. Тогда Красавчик применил карате, нацеливая удар точно в голову противника. Он представил себе, что раскалывает кирпич, и уже вообразил, как голова расколется пополам. Он даже предвкушал, как станет рассказывать, что одним ударом замочил белого. Но мечты его были прерваны вполне реальной болью в правом запястье. И хотя кожа была цела, пальцы не двигались, словно кисть крепилась к руке с помощью пакета с желе. Красавчик выронил баллончик с краской. Увидев это, Антуан бросился бежать, явно намереваясь выбраться из депо, но успел пробежать всего четыре ступени. На пятой отказала нога. Он упал и принялся кататься по гравию призывая мамочку, крича, что он невиновен и готов оказать властям любое содействие, выражая при этом теплые чувства ко всему человечеству и готовность жить в мире с людьми.

— Кто такой Джой-172? — спросил Римо.

— Я не знаю! Клянусь! — завывал Антуан.

— Попробуй вспомнить, — посоветовал Римо.

Тут Антуан почувствовал режущую боль в шее, хотя не заметил, чтобы у белого в руках был нож.

— Правда не знаю. Знаю Чико и Рамада-85. Они живут в южной части города.

— Неужели никогда не слыхал о Джое-172?

— Нет. Он никто.

— Значит, ты все-таки его знаешь?

— Я сказал, он никто. Эй, Красавчик, скажи этому парню, кто такой Джой-172!

— Никто, — ответил Красавчик, стараясь не шевелить больной рукой. Если опустить ее вниз и дышать очень осторожно, то боль в запястье еще можно было как-то терпеть. Главное — правильно устроить локоть. Слово «никто» Красавчик произнес очень тихо.

— Откуда он?

— Ниоткуда, парень. Он никто.

— Попытайся вспомнить.

— Я и так пытаюсь. Не такая уж он большая шишка, чтобы быть откуда-нибудь.

— А где это «ниоткуда»?

— Парень, ты что, тупой? Таких мест до фига!

— Назови хоть одно, — попросил Римо, слегка прикоснувшись к повисшей руке.

Красавчик издал страшный вопль и неожиданно припомнил, что кто-то говорил ему, будто Джой-172 учится в школе под названием «Стайвезант».

— Отлично. Вот мы все сейчас туда и пойдем.

— Средняя научно-техническая школа Бронкса, — быстро поправился Красавчик. — Они там все продали интересы своих черных собратьев. Я видел там какого-то Джоя-172. Говорят, он оттуда.

— Ты уверен? — переспросил Римо.

И в момент очередного приступа нестерпимой боли Красавчик принялся орать, что ни в чем нельзя быть уверенным, а Антуан добавил, что разыскиваемый скорее всего учится именно в средней научно-технической школе Бронкса. Вот если бы ему понадобился Чико, они бы его хоть из-под земли достали. Чико знают все. Они могли бы дать даже домашний адрес.

— Спасибо, — сказал Римо.

Подумав немного, он взял баллончик с зеленой флюоресцентной краской и, сорвав с них рубашки, написал «Римо» у каждого на груди.

— Я и сам художник, — заметил он и, насвистывая, отправился на поиски средней научно-технической школы Бронкса, которая, как оказалось, была совсем рядом.

Римо оглядел все стены, но там не было и следа Джоя-172. Город большой, и пытаться найти среди целой прорвы специалистов по росписи стен одного было равносильно тому, чтобы вычленить отдельную особь из стаи саранчи. И тут у него родилась идея. Зайдя в открытую допоздна скобяную лавку, он купил баллончик белой краски, а потом уговорил шофера такси отвезти его в Гарлем. Для этого потребовалась пригоршня двадцатидолларовых купюр и мягкое поглаживание шофера по шее. Когда Римо попросил таксиста притормозить возле пустой стоянки, тот попытался кивнуть, но не смог — шея причиняла нестерпимую боль.

С пустынной улицы Римо выскользнул на стоянку. Если уличная преступность сделала остальные районы Нью-Йорка ночью почти безлюдными, то Гарлем в это время суток просто вымирал — местные жители запирались по домам, а на улицу никто и носа не высовывал. Кругом царила тишина, нарушаемая лишь случайной группой подростков или сбившихся в кучу людей постарше.

Магазины были закрыты металлическими щитами; немногочисленные уличные фонари освещали грязные тротуары. Вдоль стены бесшумно бежала крыса. Именно эту стену Римо и искал.

Даже в смутном свете ночных фонарей он различил четкие линии и яркие цвета, сливающиеся в мозаичное панно с изображением красивых черных лиц — оно было написано новым поколением на полуразрушившихся кирпичах, положенных предыдущим. Это была «стена уважения», и Римо было немножко жаль портить ее.

Яркой белой краской он аккуратно вывел на стене «Джой-172», перешел на другую сторону улицы и принялся ждать. Первым надругательство над стеной, которую по обычаю и общему согласию трогать было нельзя, заметил молодой парень, на шее у которого висел ключ. Он остановился как вкопанный, словно на него вылили ушат холодной воды. Римо расположился на каком-то крыльце. Серый сумрак постепенно сменялся рассветом. Парнишка убежал. Римо почувствовал сильный запах вчерашней грудинки, смешанный с запахом недельной давности апельсинов и гниющих куриных костей.

Свет фонарей погас. Парнишка вернулся назад с тремя приятелями. Когда солнце было уже высоко, Римо получил то, что хотел. Возле стены, запрудив улицу, собралась большая толпа. Молодые парни в рабочих куртках, люди постарше в разноцветье красных и желтых нарядов и в туфлях на платформе, пропойцы, нетвердо стоящие на ногах, и какая-то толстая дама, одетая в столько слоев одежды, что напоминала покрытый брезентом стог.

К толпе направлялись двое здоровенных парней с прическами в стиле «афро», которые вели сопротивляющегося подростка, заломив ему руки за спину. Очки его съехали набок, глаза были широко раскрыты от страха, обутые в кроссовки ноги беспомощно болтались в воздухе.

— Это он! — закричала женщина. — Тот самый Джой-172.

— Убить гада! — заорал мужчина.

— Кончайте с ним! — взвизгнул какой-то малыш. — Задайте ему хорошенько!

Римо поднялся со ступенек и смешался с толпой, где уже громко обсуждался вопрос, как поступить с сидящим на другой стороне улицы белым.

Прорезав толпу, он направился к открытому пространству, где двое крепких парней пытались поставить юнца на ноги. Он быстро расчистил вокруг себя место, причем окружающим показалось, будто мелькнули чьи-то руки, и кое-кто в толпе упал. Стоявшие впереди, предприняв несколько безуспешных попыток воспользоваться ножами или кастетами, попытались отступить. Задние стали напирать, и стоявшие впереди ответили тем же. В толпе началась давка. Тогда Римо крикнул, призывая всех сохранять спокойствие, но не был услышан.

— Полагаю, — произнес он тогда как бы невзначай, — что вы не станете воспринимать эту надпись на стене как свидетельство высокой культуры и выражение национальной гордости?

Не получив ответа, он нанес обоим державшим юнца парням по удару в челюсть, что моментально вызвало у них сильное кровотечение. Они упали на тротуар, как спелые сливы, а Римо, схватив мальчишку, вновь двинулся через толпу. Пройдя два квартала, он увидел наряд полиции, пережидавший, чтобы, прежде чем они вмешаются, толпа как следует спустила пары.

— Эй, парень, спасибо тебе, — сказал пацан.

— А я тебя не отпускаю, малыш, — ответил Римо, прижимая ладонь мальчишки к запястью, чтобы тот не сбежал. Они стояли в пустынном переулке — вдали лежал битый кирпич, словно здесь недавно прошел воздушный налет. — Это ты пишешь на стенах «Джой-172»?

— Нет, правда, клянусь, — ответил мальчишка. На вид ему было лет двенадцать, и он был на фут ниже Римо. Майка на нем была разорвана, обнажая тощую грудь и костлявое плечо.

— Хорошо. Тогда я отведу тебя обратно к толпе.

— Да, это я, — признался юнец.

— Что ж, в таком случае давай поговорим.

— Но на «стене почтения» — это не я.

— Знаю. Это я сделал для тебя.